лом ему. Иосифа подвергла казни через расстрел не женщина. Пули, вылетевшие из дула шмайсера, попали в его грудь в наказание за предательство собственного народа. Так считала Галина Винниченко. Ее суд был скор и не прав…
Кем был я при жизни? Да, собственно, никем. Носил множество имен, еще больше прозвищ и несчетное количество кличек. Сколько себя помню, всегда притворялся кем-то другим. Меняя одну личину на другую, я изучил все тонкости актерства.
О! Актерская игра порой в чем-то подобна поединку. Победа одержана, если противник не сумел вычислить, распознать твое подлинное лицо и намерения. Пьеса или легенда может быть увлекательной или скучной – это не имеет значения. Важна иллюзия подлинности фактов, событий, чувств, жизни. Иллюзия жизни может выглядеть более или менее достоверно, но она может стать настоящей жизнью в результате полной подмены. Так случилось со мной. Живя под разными личинами, из года в год, потеряв собственную личность и судьбу, я обрел, развил и довел до совершенства свой дар перевоплощения. Совершенство моего навыка заключалось и в том, что, начав новую жизнь по не мною придуманной легенде, я постепенно забывал о своих предыдущих «реинкарнациях». От них оставался опыт разведчика, навык вживания в чуждую среду под чужой личиной, чувственный же опыт забывался наложением новых свежих и ярких ощущений.
Вот я дослужился до последнего часа своей жизни. Смертным ложем моим стали побуревшие от мороза листья папоротника в чужом лесу. Впрочем, не в таком уж чужом…
Умирая в Оржицком лесу, я не вспоминал свою реальную судьбу, родину, близких. Мое понимание собственного «я» сводилось к принятию национал-социалистических идей и самому искреннему преклонению перед фюрером немецкой нации, которого я считаю подлинным гением на все времена. А в остальном я вполне переродился в Оржицкого обывателя. Не во всем сочувствующего советской власти, вороватого и прохиндеистого пьянчужку – садового сторожа, приторговывающего из-под полы различным товаром, промышляющего самогоноварением и прочая, и тому подобная гнусь. Такому персонажу при иных обстоятельствах со временем гнить бы в лагерях СеверЛага, но это если не закатают до самой Колымы. А так кровь моя вытечет на этот папоротник не без толку. Танковые клинья Гудериана и Гота рвут кишки Советской империи и скоро доберутся до ее сердца. И я, Генрих Шварц, внес свою лепту в славные победы рейха, а значит, умираю не напрасно…
Наступление 1939 года ознаменовалось смещением границ СССР к западу. Это событие отразилось на моей судьбе самым непосредственным образом: я получил назначение в Киевский военный округ. Передо мной поставили задачу: выяснить расположение объектов Киевского укрепленного района и граничащих с ним территорий. Мне, как специалисту самого широкого профиля, вменили не только разведывательные функции. Центр исправно информировал о возможностях специальной работы с соответствующими службами противника. Для этого я должен был при обнаружении эквивалентных специалистов противной стороны попытаться при их помощи дезинформировать руководство СССР относительно стратегических намерений руководства рейха и планов генерального штаба вермахта.
По проселкам украинской глубинки я перемещался исключительно на телеге. Запряженная в нее коняга мне досталась по случаю, который явился результатом совершенно бессовестных махинаций в коммерческом предприятии одного киевского жида, где я очень недолго выступал в амплуа своего рода приказчика. В начале зимы, для закрепления окончательной победы над элементами буржуазного уклада в советской экономике, у моего жида реквизировали все его имущество – лавку, мастерскую, домик с садиком на заречной окраине Киева, двух коней, корову и старую, обтянутую кожей пролетку. Дни моего хозяина в любом случае были сочтены. По моему доносу советские власти отправили его в Воркуту, где условия, как утверждают агентурные данные, не благоприятствуют успешной коммерции, но все-таки некоторое время выживать возможно, в то время как в лагерях рейхсфюрера Гиммлера человек с желтой звездой на рукаве гарантированно расставался с жизнью. Облагодетельствовав таким образом своего временного «начальника», я приобрел конягу, телегу и сани. Таким образом, я обеспечил себе мобильность в любое время года, за исключением сезонов неизбежной русской распутицы, которая наступает ежегодно на несколько недель весной и осенью.
Существуя совершенно автономно с зимы 1940 года до самого начала войны, я жил весьма безбедно, снабжая местечковую «знать» элитной выпивкой исключительного качества. Коньяками десяти-, пятнадцати– и двадцатипятилетней выдержки из лучших подвалов Армянской ССР меня снабжал чудом уцелевший поставщик репрессированного с моей подачи жида. Он же доставлял мне и иные «предметы роскоши», популярные в кругах «советского полусвета»: отрезы шелковых и шерстяных тканей, тонкое белье, деликатесы. Торговал я из-под полы, с немалым риском и не ради наживы. Коньяк являлся приманкой для новой советской знати местечкового пошиба. Высоко титулованных чиновников и их близких советская власть снабжала всем необходимым и сверх того из специальных распределителей, в то время как уездные функционеры, из тех, что допущены к кормушке в ограниченном объеме, с удовольствием пользовались моими услугами, предоставляя взамен кроме денег обрывки часто недостоверной информации и защиту от возможных репрессий. Защита их была так же ненадежна, как не вполне законное из-под полы благополучие. Большинство моих клиентов стыдилось знакомства со мной. Они лгали своей партии большевиков, они лгали себе, а уж солгать мне – это им удавалось вовсе без затруднений. Много трудов я потратил, просеивая их ложь через частое сито вполне обоснованных сомнений.
Так колесил я на своей телеге по проселкам Киевской и смежных областей, выискивая место, чтобы осесть, – в западных районах советской империи без постоянной прописки выживать трудновато. Так продолжалось до тех пор, пока судьба не привела меня в один из уездов Полтавской области. Тут на мою коньячную приманку попалась настоящая добыча – Иосиф Пискунов…
Оржица. Такие поселения на Украине именуются местечками. Так себе, дрянное место, не город и не деревня. Есть еще одно русское слово: поселок. Поселок – это кривые улицы, представляющие собой поросшие травой тележные колеи, которые сбегают к заболоченному, поросшему ивняком и камышами руслу сонной равнинной речки. Гниющий камыш устилает прибрежное дно. Если ты решишься зайти в воду, потревожив ступнями донный ил, то на поверхность поднимутся пузыри сероводорода. Вонь ужасная. В зарослях камыша прячется всякая пернатая и мохнатая живность. Еще одно преимущество: охота в таких местах отличная. А грязь на дне реки имеет целебные свойства, а яблоки в оржицких садах к концу лета наливаются сладким соком.
В прибрежных зарослях прячутся и островки тверди – поросшие осокой клочки земли. Весной их затапливают паводковые воды. Летом на них строят гнезда и выводят потомство речные птицы. В конце весны 1941 года мне удалось спрятать на этих островках несколько тонн вооружений и боеприпасов, которые очень помогли храброму воинству вермахта в захвате этой части Полтавской губернии.
Теперь там прячутся, вмерзая в ранний лед, партизаны. Бывает так, что они находят мои заначки, но это их не спасет. А высокий боевой дух, отличная выучка и железная дисциплина не помогут воинам вермахта завоевать Империю Советов. Слишком мала пасть у германского волка. Слишком велик и недопечен российский пирог – и в пасть не умещается, и зубы увязают.
Мой омраченный кровопотерей разум путается в воспоминаниях. Я пытаюсь подвести итог сделанному…
Итак. С зимы 1940 года до момента начала реализации заведомо провального плана «Барбаросса» я курсировал между границей бывшего СССР и Оржицей, исполняя не столько диверсионные, сколько разведывательно-подготовительные функции. Завербованный мною Иосиф Пискунов, как я думал, помогал мне. Этого человека мне рекомендовал один из полтавских клиентов как сотрудника Полтавского территориального управления аэродромного строительства НКВД СССР. Я познакомился с Пискуновым в подворотне неподалеку от Полтавского драмтеатра, который тот посещал в компании своей любовницы, как оказалось, большой любительницы шелковых нарядов, кружевных чулок и изысканных напитков. Офицер, причастный к государственной тайне, на балансе которого слишком юная, чрезмерно алчная и страстная любовница, – вот настоящая находка для такого специалиста, как я. Пискунов пошел на вербовку легко. Это случилось примерно через три месяца после нашей первой встречи, в одном из киевских притонов для картежников. Мою радость невозможно выразить никакими словами. Обремененный любовницей и пристрастием к карточной игре офицер! На такую удачу я не мог рассчитывать. Однако удача свалилась на меня, как сходит с кровель русских хат снег в начале весны.
Итак, я снабжал Иосифа Пискунова товарами отменного качества, которые отпускал ему за бесценок. В обмен на это он поставлял мне сведения, представляющие интерес для абвера. И не только это. Пискунов помог мне легализоваться на жительство в Оржице. Жена Пискунова, Лия Азарьевна – не последний человек в Оржицком окружкоме ВКП(б) – была чрезмерно ленива и невероятно глупа. Я сочувствовал Пискунову по-мужски, но как разведчик прибег к шантажу. Последствия не замедлили явиться: Иосиф Пискунов выступил в амплуа курочки-несушки из русской сказки и положил в мое лукошко золотое яичко – план расположения военных аэродромов Полтавской области. Он торговался, как самый последний жид с евробаза. Он выцарапал, выгрыз, выгреб мою месячную торговую выручку и присовокупил к ней значительный объем отличного первача, предназначавшегося мною для продажи оржицким выпивохам.
В своих донесениях я именовал Иосифа Пискунова Клиентом (Kunde). Впоследствии оказалось, что Kunde Иосифа Пискунова был я сам…