Нонна-ворожея, правой рукой прижимая к пышной груди Левушку, оттопыренным большим пальцем правой стучала себя по лбу и самым возмутительным образом собирала к переносице свои и без того косые глаза. Пару минут Лия Азарьевна растерянно разглядывала то свою помощницу, то пришлого мужика, личность которого теперь казалась ей смутно знакомой. Где-то Лия Азарьевна его определенно встречала.
– Пройдемте ко мне в кабинет. Там покажете документы. Там побеседуем. А ты, Нонна, помни: терплю тебя только потому, что мой муж предоставил тебе самую возмутительную протекцию.
– Ты мне это каждый день говоришь, – огрызнулась Нонна.
А Лия Азарьевна направилась в свой кабинет, несокрушимо уверенная в том, что мужик непременно последует за ней. И действительно, запах дегтя преследовал ее на всем пути от приемной к кабинету. Лия Азарьевна шествовала бесшумно, а подковы сапог мужика звонко ударяли в каменный пол. Из-под высоких сводов эхо отзывалось на каждый его шаг жалобным стенанием.
Лия Азарьевна успела его рассмотреть. Мужик был совсем уже не молод, сед до снежной белизны, но не плешив. Борода, как у старорежимного купчины, закрывала его грудь и широкий старомодный кушак. Штаны заправлены в пошитые из хорошей кожи и как следует смазанные дегтем сапоги. На жилете, надетом поверх затейливо вышитой рубахи, блестели начищенные бронзовые пуговицы. В целом мужик в архаичном своем наряде выглядел будто ряженый или один из актеришек подведомственного Лие Азарьевне ТРАМа[3]. Откуда взялось в Оржице такое чудо-юдо?
Лия Азарьевна привычно расположилась под поясным портретом вождя, подаренным Иосифу Христофоровичу каким-то особо благодарным ему полтавским деятелем. Почувствовав себя совсем уверенно, она уставилась на странного посетителя. А тот стоял посреди ее кабинета, рассеянно рассматривая облупившуюся штукатурку на потолке бывшей церкви.
– Да. Меня тоже раздражает этот потолок с синими пятнами. Не хватает нашим труженикам мастерства. Есть еще над чем работать и в плане агитации, и в плане обучения.
– Да, – коротко ответил мужик, продолжая оглядывать теперь уже стены кабинета.
На несколько мгновений взгляд его замер на портрете вождя. Лия Азарьевна наблюдала реакцию гостя со всей возможной внимательностью опытного партийца. Заметив ее внимание, мужик отвесил портрету поясной поклон, при этом его взгляд стал чуть менее спокойным и самую малость более настороженным.
– Я вас прошу присесть, – предложила Лия Азарьевна.
Сняв с плеч обычный солдатский вещмешок, мужик уселся на предложенный стул. Вещмешок он поставил на пол между ног.
– По каким делам в наших местах? – спросила Лия Азарьевна.
– Путешествую. Вот и этот храм решил осмотреть.
– И как?
– Такое же запустение, как везде. Раздор и бандитство.
– В наших местах безопасно, – с особым нажимом заметила Лия Азарьевна. – Это я вам со всей ответственностью заявляю. Сведения из первых рук. В Оржицком уезде с бандитизмом покончено! Мой собственный муж руководит этой работой и, уверяю вас, большую часть своего времени уделяет именно пьянству и карточной игре.
Она стукнула кулаком по столу не для устрашения и не для большей убедительности, а просто в силу старой, укоренившейся во времена бурных партийных дискуссий, привычке.
– Пьяный муж – несчастье для жены, – сочувственно заметил мужик.
Он будто засобирался уже прочь, будто вознамерился так вот просто подняться и выйти без особого дозволения из начальственного кабинета.
– Вы говорили о каком документе. Грамота? Может быть, все-таки мандат? Удостоверение?
Мужик в ответ лишь улыбался, загадочно, а возможно, даже и обольстительно. Теперь он смотрел на нее с каким-то совсем уж личным, а возможно, и чисто мужским интересом. Лия Азарьевна смутилась. Давно перестав считать года, имея молодого еще мужа – давно потерявшего к ней интерес ловеласа и сибарита, – двоих вполне взрослых детей, трижды сделавшись бабушкой, она давным-давно перестала себя считать востребованной с точки зрения искателей любовных приключений. Но Лию Азарьевну смутило не только это.
Только сейчас она заметила досаднейшее из всех возможных недоразумений. Возможно, заходя в ее кабинет, посетитель слишком энергично прикрыл за собой дверь. Возможно, тонкие внутренние перегородки испытали сотрясение от его тяжеловесной поступи. Возможно, какие-то иные причины вызвали падение со стены импровизированной занавески, которая и держалась-то едва-едва, в силу трения: одеяло лохматое, стена шершавая. Изображение старца со свитком обнажилось. Но этого мало! Получилось так, что, приняв от нее стул, посетитель уселся спиной к досадному портрету, но при этом совсем рядом с ним. К тому же выходило так: два портрета – неизвестного Лие старца Гермогена и Отца народов – примерно одинакового размера оказались точно друг напротив друга. Старик на фреске, так же, как и вождь на портрете, были изображены в натуральную величину и не в полный рост, а по пояс. Впрочем, фрагмент старой фрески располагался чуть ниже, примерно на уровне глаз возможного зрителя, что создавало иллюзию формальной субординации.
– Так что насчет грамоты? Вы обещали показать.
– А вот она.
Мужик просто указал на портрет у себя за спиной. Ткнул пальцем не глядя, а угодил прямехонько в изображенную на стене грамоту. Лии Азарьевне удалось сохранить самообладание – не закричать, не вытаращить в изумлении глаза, а просто молча, сохраняя внешнее хладнокровие, сличить портрет на стене с его оригиналом. Оставалось, однако, непонятным, почему неизвестный живописец так состарил свою модель, изобразив посетителя Лии Азарьевны – не молодого, но полного сил мужчину – все еще вполне суровым, но уже заметно одряхлевшим старцем?
– Это? Что? – Лия Азарьевна занервничала и, как обычно в минуты волнения, принялась обшаривать карманы одежды в поисках пачки папирос.
– Грамота. Та самая, о которой толковал, – был ответ.
А потом он просто поднялся и направился к выходу, предварительно еще раз отвесив поясной поклон портрету вождя у Лии за спиной. Лия Азарьевна окончательно растерялась, что случалось с ней крайне редко и только при наступлении патовых, не предусмотренных инструкциями губернского управления культуры, ситуаций.
– Куда же вы пойдете?.. Ведь вы не местный… Издалека? Откуда? У нас повсюду безопасно… Но согласно законов гостеприимства, хотя бы чаю… Я распоряжусь – Нонна приготовит. Ах, и надо же установить вашу личность… Может быть, хотите остаться? У нас найдется работа. Сейчас страдная пора, а тут, видите, снова штукатурка обвалилась. Может быть, останетесь?
Мужик остановился, обернулся к ней с порога.
– Что, понравился я тебе? – его борода раздвинулась в улыбке. – А ты мне – не очень. Но жалко тебя. Ты забыла о том, что женщина, и напомнить некому.
Лия Азарьевна схватилась обеими руками за шею. Надо поймать, перехватить сердце, которое вот-вот выскочит наружу и непременно через рот.
– Я пойду пока погуляю, – доверительно молвил мужик. – Понимаешь, насиделся взаперти, наголодался. А у меня в мешке дарованные твоей Нонной пироги. Она меня будто за своего признала, вот и одарила. Выпить с тобой чаю? Здесь? Нет. Я хочу еще раз вольный воздух понюхать. Ты говоришь: безопасно. А я чую иное: здешний воздух пахнет войной. Война подошла к твоему порогу совсем близко. Заглядывает внутрь. Пока размышляет, прикидывая возможности. А когда войдет, вот тогда ты и вспомнишь окончательно о том, что женщина. Война тебе напомнит.
Лия Азарьевна выскочила из-за стола, намереваясь проводить незваного гостя до самого крыльца, бывшего когда-то церковной папертью. Так они и прошли друг за другом, след в след мимо любопытных глаз Нонны-ворожеи.
– Баба! Ба-ба! – закричал ей вслед Левушка.
На крыльце гость соблаговолил задержаться для особого, самого распоследнего прощания:
– Я еще зайду.
– Принесете документы?
– И это тоже.
Она надеялась, что он снова улыбнется, – очень уж понравилась Лие Азарьевне его улыбка, – но мужик просто сошел со ступенек и скрылся меж крестами и могилами близлежащего кладбища.
Глава 2
Лия Азарьевна посмотрела наверх. Доски над ее головой опасно прогибались. Ванька Пальцун, маляр, разгуливает по настилу со смелостью циркового эквилибриста. Пальцун! Одна фамилия чего стоит. Какова фамилия, таков и работник. Торчит на лесах весь световой день, а толку никакого. И подмастерье ему под стать. Здоровый, как лесина, крепкий, как придорожный камень. Тупой, как… Лия Азарьевна осеклась. Негоже ей ругать работников даже про себя. Сейчас и время страдное. Рабочих рук повсюду не хватает. Выделили этих на одну неделю, и то только потому, что муж перед правлением ходатайствовал. Если Лия Азарьевнра с работниками разругается, других не дадут.
– Послушай, милый, – обратилась заведующая культотделом к помощнику маляра, высокому рябому малому с огромными, неловкими конечностями. – Как там тебя, я позабыла…
– Консинтин, – не вынимая папиросы изо рта, ответил парень.
– Хорошо, Константин…
Парень крепко затянулся, вынул папироску изо рта.
– Кожушенко моя фамилия, – пояснил он.
– Константин Кожушенко. Я помню. Ты же по совместительству и моего ТРАМа артист?
– Так точно! Я думав, ви забули.
Он снова воткнул в рот мундштук, и пошло-поехало ля-ля-ля да бу-бу-бу – и ни единого членораздельного звука. А доски над головой Лии Азарьевны ходят ходуном. Того и гляди обвалятся ей на рабочий стол вместе с лядащим маляром.
– Приблизься, Кожушенко Константин, – проговорила Лия Азарьевна торжественно.
– Шо?
– Подойди! Йди до мене!
Подмастерье сделал несколько шагов в ее сторону и остановился. С такого расстояния Лия Азарьевна смогла почувствовать вполне внятный перегарный дух. Подмастерье уставил на нее мутноватый, с искорками похмельной иронии взгляд. Отправить бы его восвояси. Да не засчитать трудодни. Да впредь не пускать на работу без специального освидетельствования. Лия провела рукой по волосам и решилась.