безделушки поражала воображение. Меньшую сумму Иосиф выделял Гале ежемесячно на содержание ее семьи: мамаши и сына. Коза, куры, сад да огород – небольшое подспорье. Отдать все месячное содержание, добавив из сбереженных денег за портмоне на серебряной цепочке! Галя сглотнула густую слюну.
Минуты текли. Фигуры в витрине не меняли поз, не моргали. Она слышала тарахтение автомобилей, стук и шарканье ботинок, голоса, досадливое покашливание Иосифа, который последовал за ней. А Галя и не заметила, как, позабыв о возлюбленном, прошагала не менее ста метров, будто в сомнамбулический транс погрузилась.
– К вашим услугам, мадам! Что-то выбрали? В наши трагические времена могут быть перебои с колбасой, но шелковые отрезы и готовые изделия пока имеются в наличии.
Вкрадчивый, елейный баритон прозвучал подобно небесному грому. Сияющее, обрамленное огненной бородой и пышными бакенбардами лицо, мутноватые очочки, складчатый, многослойный подбородок, грушеподобное, обтянутое гарусом и батистом тело, по шее змеится желтая лента портновского сантиметра. Бакенбарды и борода распространяют дурманящий сладко-пряный аромат. Галя схватилась за сердце.
– Кто вы?
– Я? Исаак Львович. А вы, надо полагать, приезжая? Из каких мест?
– Из Гоморры, проездом через Содом, – проговорил Иосиф.
Грушеподобная фигура изогнулась в реверансе балетного изящества:
– Иосиф Христофорович! Доброго утра!
– Утро не может быть добрым, – заметил Иосиф.
Сколько же раз Галя слышала эту фразу? Иосиф снова стал прежним. Насмешливый, острый взгляд, а улыбочка такова, что нежные волоски у основания Галиной шейки встали дыбом. Между лопаток, вниз, вдоль позвоночника побежали щекотные мурашки. Когда же он успел опохмелиться? Галя оглядела своего кавалера. Так и есть: один из карманов галифе провисает. Там хорошо знакомая ей стальная фляжка с пятиконечной звездой, перевитой лавровыми ветвями. Иосиф много раз врал ей, будто фляжка подарена самим Климом Ворошиловым.
– Ба, да вы каким щеголем! – воскликнул Исаак Львович. – Собрались покидать нас? Отправляетесь к войскам?
Дерзостью Иосифа не обескуражить.
– Тебе известно, каких фронтов я боец, Исаак. Наша дама на днях отбывает из Киева. Надо ее напоследок экипировать.
– Мадам желает отовариться? К вашим услугам клатч из крокодильей кожи. Платьев готовых вашего размера не имеем. Все, что вы видите на витрине, – всего лишь затейливые муляжи для детских фигурок. Но ваши формы, мадам, заслуживают особого уважения и отрезов немалой величины. Соответственно и цена!
Исаак Львович извлек из жилетного кармана огрызок химического карандаша, послюнявил его, возвел ко лбу воловьи очи, высчитывая. Галя с нетерпением ждала окончания расчетов и выкладок, которые производились прямо на жирной и белой его ладони. Наконец, Исаак продемонстрировал посиневшую от грифеля десницу скучающему Иосифу.
– Сделай скидку, нэпман недобитый. Война началась, а ты бесчинствуешь. Где светомаскировка, а? Да тебя не пора ли к стенке ставить? Что вылупился? Не поставлю я, поставят немцы!
Так говорил Иосиф Пискунов, наступая грудью на пятящегося и трясущего нижней губой Исаака.
– Скидка? Будет скидка. Уберу двадцать процентов.
– Пятьдесят, выжига!
– Тридцать, больше не могу. Содержу своих детей, а тут еще сироты старшей сестры прибыли из Житомира. Кстати, за Житомир…
– За распространение панических слухов по военным законам полагается незамедлительный расстрел. Пятьдесят процентов скинешь. Даме три платья. Шелк у тебя еще остался?
– Сорок пять, и шелк остался. Но дама восхитительных размеров, так что именно на три не хватит.
– Тогда пошей костюм из тонкой шерсти. Помню, у тебя было что-то лиловое. Лиловый цвет идет в рыжим волосам. Вдруг до зимы доживем? А если нет, лиловый цвет часто называют вдовьим. – Иосиф хихикнул. – А клатч твой пусть будет подарком. Возможно, мы твои последние клиенты, грабитель.
Ателье Исаака Львовича – просторное, но слишком захламленное, чтобы казаться по-настоящему уютным помещением с пыльными витринными окнами, наполовину заложенными мешками с песком. Статные манекены обернуты кусками изысканных материй. На огромном, высоком столе разложен различный портновский хлам: коробочки с пуговицами, утыканные булавками подушечки, разнообразные куски материи и фрагменты готовых изделий, мелки, бижутерия, низки бисера и поддельного жемчуга. Под ногами скрипит пыль. В углах висят прозрачные лоскутья паутины.
Сам Исаак Львович вовсе не соответствует своей мастерской. Чистенький, в аккуратной бороде, тщательно завитое обрамление блестящей розовой плеши и налитых щечек набриолинено и обильно полито одеколоном. Штаны портного, явно перелицованные из какого-то старья, идеально отутюжены. Жилет, сорочка, шелковый галстук – все, хоть и несколько старомодное, но необычайно идет его грушевидной фигуре, делая ее и представительной, и даже чуть более стройной.
– Не обращайте внимания на хлам, – говорит Исаак Львович. – В последнее время заказов было не так много. Была работа по ремонту и перелицовке. Похоже, снова настают нищие времена. Нищие, если не сказать хуже… – портной опасливо косится на Иосифа.
Галя смотрит туда же и видит любимого сидящим верхом на высоком портновском табурете и навинчивающим крышку на горло фляжки. Глаза его сделались совсем масляными. Он облизывается, как кот, обожравшийся ворованной сметаны.
– Какая же красивая дама! – Исаак Львович уже плыл вокруг Гали в мареве дурманящих ароматов, источаемых его бакенбардами и бородой. Он орудовал портновским сантиметром, приговаривая: – Сто четыре, восемьдесят шесть, сто десять. Полагаю длину метр двадцать оптимальной. На такое платье, я имею в виду юбку полусолнце, а рукав фонариком, с учетом великолепия вашей фигуры пойдет четыре метра тафты. Да на нижнюю юбку еще три метра сатина, потому что кроить будем по косой. Мы же хотим, чтобы силуэт «летел»? Тогда не менее трех метров сатина и четырех метров тафты. Вам нравится платье прямого силуэта? В этом случае расход ткани будет зависеть от ее ширины. На работу возьму не меньше недели – сейчас сезон, и у меня много заказов. А туфли вы сможете подобрать в магазине напротив. Там же можно приобрести и белье. Хорошее, шелковое белье. На витрине его нет, но вы скажете, что от меня, и тогда…
– Все сделаешь за два дня, без примерки, – сказал Иосиф. – Туфли выберешь сам. Да не забудь, что у моей женщины номер ноги сорок первый. Номер чулок четвертый.
– Иосиф Христофорович шутит…
– Не-а.
– Может быть, завтра зайдем напротив, Иося? Туфли все-таки лучше примерить?
Иосиф достал из кармана галифе фляжку, открутил крышку, допил остатки, вздохнул, взял Галю под локоть и направился к двери. Исаак Львович тащился следом за ними до угла улицы Ленина, благоухая, нахваливая, бахвалясь. Иосиф в пол-оборота улыбался портняжке. Но нежный локоток Гали был так стиснут стальной хваткой его ладони, что она не смела и обернуться. На углу улицы Ленина Исаак Львович заговорил о деньгах.
– Неплохо бы получить авансец, – проблеял он.
Иосиф, не останавливаясь, сунул ему несколько мятых купюр. Галя успела заметить, что купюры все крупного достоинства, не меньше пяти рублей. Не ускользнула от ее внимания и реакция портного на столь щедрую плату. Портной вертел и пересчитывал купюры, шлепал губами, расстраивался и, наконец, произнес:
– Это… разве рублями расплачиваться будете?
Иосиф развернул Галю вспять. Подол ее платья взметнулся. Теперь оба, Галя и Иосиф, стояли лицом к лицу с портняжкой. Иосиф до боли сжал ее локоть. Галя пискнула.
– Прости, – бросил он.
– Это вы меня простите, – проблеял Исаак Львович. – Но отчего же рубли? Вы, Иосиф Христофорович, человек вполне разумный и должны понимать, что рубли скоро станут в Киеве неактуальны.
– Каких же денег тебе надо, еврей?
– Ах, зачем же акцентировать внимание именно на том, что я еврей? А вы-то сами разве не того?..
Исаак Львович покрутил пальцами так, словно ввинчивал воображаемую лампочку. Галя фыркнула.
– Могу расплатиться парой пуль из винтовки Мосина, – сказал Иосиф. – Чего дрожишь? Если не поставлю к стенке я, то поставит немец. Ах ты контра!
Но портняжка уже прыснул по тротуару, расталкивая толстыми плечами встречных прохожих и сшибая с ног попутных.
Иосиф двинулся в противоположную сторону. Галина, едва поспевая за ним, пыталась освободить свой локоть из стальных тисков его ладони. Галя старалась разговорить Иосифа, но тот молчал. Они остановились возле входа в подвал. Галя схватилась рукой за косяк.
– Ты чего? – спросил Иосиф.
Его лицо опасно побагровело. Гале уже доводилось видеть Иосифа таким. Тем памятным днем, когда Лия Азарьевна привела внуков смотреть, как будут взрывать храм в селе Загребелье, где Галя со своим коллективом трудовой молодежи демонстрировала живые картины под общим названием «Почему Библия врет».
– Я ради тебя на многое пошел, – бросил он. – До грани добрался.
– Какой грани?
– Присягу чуть не нарушил.
Иосиф холодно уставился на нее. Казалось, он был совершенно трезв, будто и не похмелялся.
– Присягу? Та я слышала – сорока на хвосте принесла, – будто вы с Лией законным браком и не женаты. Поп перевенчал еще до революции. Да только где теперь тот поп?
Галя запунцовела, заиграла глазками, крепко прикусив нижнюю губу.
Иосиф вздохнул, расслабился, заговорил примирительно:
– Ты получишь все, что хотела, а потом уберешься из Киева, не задавая вопросов. С приданым или без него, ты должна находиться в Оржице. Может быть, все обойдется, хотя надежды на это мало.
Он подтолкнул Галю ко входу в подвал.
– Ты шо, опять убегаешь?
– Галя…
– Та шо?
– Ненавижу этот говор. Ты же можешь говорить нормальным русским языком. Я же просил тебя…
Обняв Иосифа за талию, Галя повлекла его следом за собой на лестницу. Галя в сношенных теперь туфлях на каблуках и Иосиф в своих лакированных голенищах были примерно одного роста. Как хорошо стоять вот так, обнявшись, глаза в глаза. Где угодно стоять. Хоть под огнем, хоть под грозовыми раскатами, хоть в разрушенной бомбой подворотне чужого дома.