– Я думала, мы поедем вместе, – вот и все, что она сумела выговорить, а так хотелось быть красноречивой, чтобы Иосиф обернулся.
Галя несколько бесконечно долгих минут таращилась на его аккуратно остриженный затылок в клубах табачного дыма – Иосиф закурил вторую папиросу. Наконец ее прорвало:
– Я думала, ты вернешься в Оржицу вместе со мной. Надо что-то решать с семьей. Если судить по твоим словам, на Украине оставаться опасно. Надо эвакуировать семью… наши семьи… Москва, Горький или… Дальше? Сибирь?
– Не жалей, что уезжаешь. Скоро в Киеве выжить будет невозможно. Сейчас нет электричества. Скоро не станет воды и продовольствия. Если в течение недели мы не встретимся, то относительно семьи все решай сама.
– Как же? Я думала…
– Сейчас я думаю за всех. Пока вы с Громовым – он главный. Но потом, когда вы расстанетесь, может случиться всякое…
Его прервал скрежет стартера – Громов завел мотор.
– Как же так? – встрепенулась Галя. – Ты сказал: «Проститесь с Громовым»?
– Так точно.
– Разве он нас не до Оржицы повезет?
В ответ на эти слова Иосиф просто захлопнул обе пассажирские двери. «Эмка» покатила по предрассветным улицам. На востоке небо алело, а с запада надвигался черный грозовой фронт. Галя вздыхала.
– Зачем он меня переобул? К нашему двору по распутице, конечно, не подъехать. Та я бы и разулась, и босиком добежала. А так в сапогах с Киева приехать… Ты как думаешь, дядя? – Галя робко прикоснулась к плечу Ермолая.
– Суетные мысли, – ответил старик.
– Переобуться чи ни? – теперь Галя осторожно потрогала пальцами плечо водителя.
– Приказ был обуть сапоги. Приказа переобуваться не поступало, – ответил Громов.
На этом Галя и угомонилась. Автомобиль тем временем уже катился по улицам одноэтажного пригорода. По обеим сторонам дороги цветущие палисадники чередовались с печальными руинами. Автомобиль подбрасывало на ухабах, но Громов наращивал скорость, будто уходил от погони.
Наконец он свернул на гладкий, укатанный проселок, который быстро привел их в лес. Автомобиль бежал ровно. От нечего делать Галя смотрела, как спидометр отсчитывает километры. Они проехали уже более двадцати. И никаких препятствий. И никаких трупов на обочинах дорог. Если так пойдет, то через несколько часов они окажутся в Оржице. Галя успокоилась. А чуть позже, утомленная собственным страхом, слезами и треволнениями, она поддалась сну.
Подобная тонкой занавеси дрема пропускала сквозь себя свет и звуки. Гале грезилось, что в подслеповатое оконце уже вливается рассветная серость. Скоро расцветет день, и по пыльным мостовым заспешат все еще слишком беспечные киевляне. Может быть, Иосиф позволит и ей выползти под солнышко. А пока она может слушать разговоры его товарищей…
Глава 4
Они долго петляли по проселочным полевым дорогам, оставляя в стороне населенные пункты. Оказалось, что Громов хорошо знает местность. Ни разу не сверившись с картой, он оставил в стороне все села и местечки. Один только раз Громов, громко чертыхаясь, на огромной скорости миновал небольшую деревеньку. Галя в изумлении глазела на пустые подворья. По улице, истошно мыча, бродила брошенная корова. Осиротевшая скотина бросилась вскачь и долго гналась за автомобилем в клубах серой пыли, но потом отстала. После этой встречи на водоразделе между относительным миром и самой ужасной из войн они долго не встречали никого живого. Скоро Гале стало казаться, что только они трое и выжили на всем белом свете. Зато на мертвецов они насмотрелись вдоволь. Люди в военной форме и в штатском, женщины, дети и старики, брошенные и забытые, они лежали на обочинах дорог. Галя зажимала рот ладонью, падала лицом на теплую кожу сидения, чтобы не видеть. Автомобиль несся мимо. Громов смотрел вперед, не обращая внимания на не упокоенных, словно это были снопы собранного урожая. Ермолай крестился и бормотал свою церковную чушь, в то время как Галя уговаривала себя не думать о том, что на обочине среди мертвецов могут оказаться ее мать и ее сын, а при определенном стечении обстоятельств и она сама.
С приближением автомобиля в небо нехотя поднимались отяжелевшие от обильных трапез пернатые трупоеды. Галя несколько раз принималась плакать, углядев на линии горизонта вздымавшиеся ввысь дымные столбы. Иногда сквозь шум мотора они слышали грохот канонады. А однажды на дорогу наперерез им выскочил танк со знаками свастики на броне. Громов ударил по тормозам, но бронированная машина унеслась прочь – водитель танка не заметил покрытую слоем пыли крошечную «эмку». Все они тогда страшно перепугались, а Громов, потратив на размышления несколько бесконечно долгих минут, съехал с дороги. Автомобиль запрыгал по стерне в направлении недальнего леска. Галя видела напряженное лицо Громова в зеркальце заднего вида: губы сомкнуты, под кожей на скулах катаются желваки, по вискам со лба к подбородку стекают струйки пота, глаза прищурены, будто не на степь он смотрит, а в перекрестье прицела. Громов рисковал. Крепко рисковал. Мина или воронка, или притаившаяся в недальней балке засада, что могло угрожать им в этой, со всех сторон окруженной войной бескрайности? «Эмка» прыгала по ухабам, как удирающий от егерей заяц.
Но через несколько минут, когда удалось среди поля найти новую, убегающую в лес, едва заметную колею проселка, Громов рукавом гимнастерки отер со лба пот. Тогда Ермолай подал голос в первый раз:
– Что же творится в этих местах? Чья это земля? Русская она или уже захвачена врагом?
Громов отозвался нехотя, не отнимая рук от руля и не сводя глаз с проросшего травкой проселка. Лицо его успокоилось, но интонации оставались тревожными:
– Нет ответа, старик. Оперативная обстановка меняется каждый час. Полковник Пискунов считает, что немцы расчленили окруженную восточнее Киева группировку наших войск и теперь уничтожают каждую группу отдельно. В этих местах царит хаос.
Ермолай, ни слова не говоря, перекрестился и затих, сосредоточенно уставившись на приближающийся лес. Громов нажал на педаль тормоза. «Эмка» остановилась. Громов выскочил наружу. Открыв капот, достал из багажника большую железную полную канистру и перелил ее содержимое в бензобак.
– Все. Дальше не поеду, – закончив работу, сказал он. – Надо возвращаться сейчас, иначе топлива не хватит. Может быть, удастся вернуться.
– А мы? – спросила Галя для порядка.
Теперь она нипочем не стала бы возвращаться назад вместе с Громовым. Всю дорогу, плача или просто глазея на окрестные ужасы, она не забывала посматривать на спидометр. Конечно, они двигались в сторону Оржицы не самой короткой дорогой и проделали много лишних верст. Однако, несмотря на все предосторожности, Громов вознамерился оставить их не так уж далеко от места назначения. Гале даже казалось, что она узнает ближний лес.
– Эти завалы на опушке… – проговорила она. – Наших оржицких в конце июня гоняли строить линии укрепления. Заставляли рубить подлесок и молодняк и складывать на опушках, чтобы танки не могли пройти через лес. Так нам объясняли. Я и сама с топором ходила, когда Иося… то есть полковник Пискунов… уехал с Оржицы. Мозоли на руках набили и злились на председателя колхоза, а не верили, что танки досюда долезут. Думали…
Голос Гали пресекся. На глазах снова закипали слезы.
– Не забудьте о том, что лес должен быть заминирован. Смотрите под ноги и постарайтесь не сходить с колеи, – проговорил Громов, не замечая ее слез. – Здесь танков нет. Точно нет. Если б они тут прошли, то на почве остались бы следы. У вас есть шанс.
Ермолай тоже вылез из «эмки» и теперь стоял посреди колеи, разминая затекшие ноги. Ружье он держал неумело, так странник опирается на посох. Громов достал из автомобиля и повесил ему на шею брезентовую сумку с патронами.
– А мне? – всполошилась Галя. – У меня нет же никакого оружия.
– Без оружия тебе безопасней. Случись чего: старик – охотник. Ружье имеет со времен империалистической. Ты – женщина. Мирный житель. Тебя никто не тронет.
Галя вскинулась.
– А тех-то тронули. И не просто тронули. Насмерть убили. Чи не бачив? Там! И там! И там! – она взмахивала руками, указывая в разных направлениях, а в воздухе витал сладковатый дух мертвечины – теперь она ясно чуяла это.
Галя рыдала, размазывая по лицу слезы. Громов захлопнул капот и завел двигатель автомобиля, но уехать почему-то не решался.
Старик, ни слова не говоря, подал Гале вещмешок.
– Пойдем. Надо торопиться, – сказал он.
– Не ходите по обочинам, – повторил Громов на прощание. – Обочины могут быть заминированы. Вдоль дорог – минные поля. Лучше шуруйте по лесной дороге!
Автомобиль скрыло облако пыли. Он укатил по пустой дороге в сторону Киева. Галя и старик остались стоять на опасной обочине. В воздухе висела духота. Небо было пасмурным и, казалось, не таило опасности, если не считать отдаленного грохота. Возможно, где-то неподалеку собиралась гроза, а может быть, это снова обстрел? По телу Гали бродили стада щекотных мурашек – никогда раньше она так не боялась. Старик стоял неподалеку, все еще опираясь на винтовку, как на страннический посох.
– Пойдем туда! – скомандовала Галя и, позабыв о наставлениях Громова, кинулась через поле, избрав своей целью недальний лес.
Ей было безразлично, последует ли старик за ней или отправится своей дорогой. Повсюду, куда ни кинешь взор, она узнавала приметы близости родимых мест – неразличимые для чужака письмена: старый, расколотый грозой, но живой дуб, огромный неведомо кем и когда брошенный на краю поля, покрытый мхом валун, поросший камышом бочаг, обветшалый шалаш на его берегу. Иосиф снова оказался прав: Громов хорошо знал свое дело. От того места, где он высадил их, до Оржицы оставалось всего каких-то тридцать километров. Если Галя очень постарается – а она будет стараться, – то уже завтра обнимет сына. Но для достижения заветной цели следует поторапливаться. В этой ситуации старик с его причудами и допотопным ружьем может быть лишь помехой.