Он выглядел очень рассерженным. Андрей заметил, что Машка уже открыла рот, явно собираясь задать ему какой-то вопрос, и, даже не сомневаясь какой именно, успел взять её за локоть:
– Пойдёмте! Маша, мы все очень рассчитываем на твои кулинарные способности. Так есть хочется. Лёня, Марик, пошли.
Ребята переглянулись, но послушно встали со своих мест. В полном молчании поднялись на второй этаж, в номер Маши, где образовалось больше свободного места – в комнате мальчиков из-за лишней кровати уже было не протолкнуться.
– Тебе правда хочется есть? – спросила Маша, когда они закрыли за собой дверь номера и вышли покурить на балкон. – После всего увиденного?
– Нет. – Андрей покачал головой. – Но не надо это обсуждать при Михалыче. Ты же понимаешь, что он не просто режиссёр-постановщик? Он руководитель делегации.
– И что? – Маша, судя по всему, и впрямь не понимала.
– Стучит он – вот что, – флегматично сообщил Лёня, облокачиваясь на перила. – Отчёты по вечерам пишет, что мы делали, где были, о чём разговаривали на вражеской территории. А потом по результатам его отчётов наверху будут решать, пускать тебя на следующие зарубежные гастроли или нет. В любой группе, выезжающей за границу, есть тот, кто стучит. Или даже не один.
– Так, народ, ну хватит, – перебил его Андрей. – Завтра у нас репетиции, послезавтра уже концерты. А настроение у всех похоронное. Что случилось, то случилось, мы уже ни на что повлиять не можем. Давайте делать то, что от нас требуется. Сейчас пообедаем, а вечером ещё прогуляемся. Вдруг больше не будет возможности город посмотреть?
– Я согласен, – поддержал Марик. – Мне лично жрать уже хочется. Лёнька, неси свою кастрюльку, будем кухню импровизировать.
Кастрюльку Лёня принёс, и кипятильник тоже. Марат притащил две банки тушёнки и складной нож-открывашку. Маша смотрела на всё это небогатое хозяйство с искренним недоумением.
– Мальчики… А кто вам сказал, что я вообще готовить умею? – вдруг выдала она. – Я с мамой живу и с бабушкой. Они у нас кашеварят.
И тут все заржали. В голос, стараясь скинуть напряжение этого дня.
– Что вы смеётесь? Ну а как суп без плитки-то варить? И что это за суп из пакета? А картошка, морковка?
– Давай сюда, – сквозь смех велел Андрей.
Забрал у неё кастрюльку и направился в ванную комнату набирать воду.
– Мы, когда были в эвакуации, даже из лебеды суп варили. И лепёшки из неё пекли.
– А мы с бабушкой во время войны мидий собирали, – подхватил Лёнька. – Они на бунах растут. Утром насобирал, сварил – вкусно! А если дельфинов на берег выкидывало мёртвых, то ещё и дельфинье мясо ели. Противное, конечно, жирное, но – мясо!
Машка была помладше их всех и войну не запомнила. А Марат подозрительно молчал.
– Ну а ты чего? – спросил Андрей, высыпая содержимое супа-письма в кастрюльку и засовывая туда кипятильник. – Ты в своём Баку как выживал?
Марик развёл руками:
– Никак. У нас всё было: и мясо, и фрукты. У нас сад свой, бабушка варенье варила. Хлеб сами пекли. Я любил горячую лепёшку маслом намазать, сверху вареньем и есть.
Лёнька присвистнул:
– Я масло только в отцовском пайке видел. Раз в год, как и отца. Тушёнку сразу клади, наваристее будет.
– Слушайте, а тарелок-то у нас нет, – спохватилась Маша. – Только стаканы.
На тумбочке в номере стояли стеклянный графин и два стакана. Другой посуды не было.
– Может, в стаканы разольём?
– Лопнуть могут, – покачал головой Андрей. – Ничего страшного, поедим как индейцы. Поставим кастрюльку, сядем в круг и будем по очереди черпать. Ложка, как я понимаю, у нас тоже одна?
Он показал на складной ножик Марата, который превращался не только в открывашку, но и в ложку и даже в вилку.
– Нет, ложки я из дома взял! – вспомнил Лёнька. – Оксанка ругалась, но я помню, как на прошлых гастролях пришлось руками жрать, и всё равно взял. Три штуки, правда.
– Четвёртая у Марика как раз. Нормально.
За всеми этими хлопотами они как-то позабыли и про сбитый самолёт, и про крики возмущённой испанки, и про нотации Михалыча. Через полчаса они сидели возле кастрюльки с жидким, но ароматным супом и по очереди запускали в неё ложки.
– Никакие мы не индейцы, – усмехнулся Лёнька, когда его ложка проскрежетала по дну. – Мы самые обычные пролетарии. Завтра на завтраке надо хоть хлеба по карманам рассовать, как суп без хлеба есть? Через два часа снова жрать захотим.
Андрей задумчиво смотрел на него, на опустевшую кастрюльку, на Машку, тайком облизавшую ложку до идеальной чистоты, и думал, что надо с этим что-то делать.
– Нет, хлеб мы воровать не будем, – решительно заявил он. – Ещё не хватало позориться!
– Будем с голоду подыхать? – отозвался Лёнька.
– Придумаем что-нибудь! Всё, моем посуду и пошли гулять. Жрать вы сюда, что ли, приехали, товарищи артисты?
И товарищи артисты дружно отправились любоваться красотами Мадрида. До позднего вечера бродили по городу, и новые впечатления постепенно затмевали утренние неприятности. Только от испанцев старались держаться подальше и по-русски говорили вполголоса, чтобы больше никто на них не кинулся. К вечеру все, разумеется, проголодались. Они брели в гостиницу и думали, что снова придётся варить суп-письмо, не вызывавший у них никакого энтузиазма. Но Андрей вдруг остановился возле какой-то светящейся вывески.
– Марат, а это пивная, правильно же? – уточнил он, разглядывая изображение кружки с пивом.
– Да, – кивнул Марик.
– Ну-ка пошли заглянем. Выглядит как наша рюмочная. А там обычно недорого и всякие бутерброды есть.
– Это у нас недорого, – проворчал Лёнька, но пошёл вместе со всеми.
Внутри оказалось очень людно, не протолкнуться. Почти все столики были заняты, несмотря на то что стульев тут не было; выпивали и закусывали люди стоя, практически на ходу.
– Раз людей много, значит, вкусно и дёшево, – рассудил Андрей. – Лёня, Маша, ищите свободный стол и занимайте. А мы с Маратом пойдём выяснять.
Марата он брал с собой в качестве переводчика. Да и просто тянулся к нему из всей компании больше всех, такому же решительному и в то же время спокойному, как он сам. Лёньку всё время хотелось пожалеть. Ну а с Машей всё понятно: она единственная девочка в их рыцарском обществе, её по умолчанию нужно опекать.
Но переводчик даже не потребовался, над стойкой бара висела грифельная доска, на которой мелом было нарисовано всё меню: бокал пива с высокой пеной и тарелка с бутербродами. А рядом обозначалась цена, примерно четверть суммы, выданной им в качестве суточных.
Андрей протиснулся к стойке, показал бармену четыре пальца и выложил деньги, прежде чем Марат успел опомниться. Бармен невозмутимо выставил перед ними четыре тяжёлые кружки и четыре тарелки.
– Забирай еду! – велел Андрей, подхватывая кружки.
– Я тебе сейчас отдам. – Марат не без труда составлял тарелки одна на другую.
– Не надо мне ничего. Ты на туфли собираешь.
– Можно подумать, тебе туфли не нужны.
– Мне не нужны, – совершенно искренне ответил Андрей. – Я вообще не собираюсь их иностранное шмотьё везти. Я же член партии. Представь, на таможне чемодан откроют, а там тряпки капиталистические.
– Ещё ни одному члену партии билет не мешал везти капиталистические тряпки через таможню, – усмехнулся Марик. – Даже, наоборот, помогал. Ладно, разберёмся.
Их появление за столиком встречали разве что не аплодисментами. Машка аж взвизгнула, увидев тарелки. Каждая была наполнена до краёв: бутерброды с колбасой и копчёным мясом, которое Марик авторитетно обозвал беконом, куриные крылья, ломтики поджаренной картошки, колечки панированного лука, какие-то сосиски.
– Какая хорошая рюмочная, – хмыкнул Лёнька, отпивая из своей кружки. – У нас дают бутерброд с селёдкой и половинку варёного яйца. А тут не просто закусь, а полноценный ужин.
– Сюда и будем ходить, – припечатал Андрей. – Не так уж и дорого.
Лёнька тоже хотел ему отдать деньги, и Маша полезла в сумочку за кошельком, но он категорически отказался.
– Ладно, тогда завтра я кормлю, – решил Лёнька.
– Ты кормишь, когда водку свою продашь, – поддел его Марат. – А завтра угощаю я. Давайте всё по-честному.
– А потом я! – добавила Маша.
– Ни в коем случае! – чуть ли не хором заявили все трое.
– Ты собираешь себе на платья, – добавил Марат. – Если наши костюмы ещё хоть как-то можно сшить из отечественных тканей, то женский трикотаж не выдерживает никакой критики, а тебе на сцену выходить. Ну и вам, девочкам, же всякое ещё нужно…
И так очаровательно покраснел, что все сразу поняли, что ещё девочкам нужно, что советская промышленность не в силах обеспечить, и дружно заржали. На них даже испанцы стали оборачиваться, не понимая, почему так веселятся эти молодые русские. А они веселились как раз потому, что были молодыми, здоровыми и полными творческой и жизненной энергии. Три будущих легендарных артиста, триумвират советской песни. И Маша конечно же!
***
– Что нам репетировать? – ворчал невыспавшийся Марик по дороге в Культурный центр, где должны были проходить их выступления. – Каждый свой репертуар и так знает, все тут вроде не из самодеятельности.
– Надо прогнать программу целиком, – возразил Андрей. – Кто за кем, шутки, подводки конферансье. Конферанс-то у нас будет на испанском, чтобы местные понимали. А мы чтобы как-то понимали его и не запутались. И с оркестром нужно спеться.
– Ты мало с этим оркестром пел, что ли? – фыркнул Лёня. – Коллектив Ройзмана и так во все места пихают. На радио с ним записывайся, на телевидении с ним, на гастроли с ним.
– Ну да, Лёньке подавай Большой симфонический. Эстрадный ему не по уровню, – поддел Марик.
– Да при чём тут симфонический! У Ройзмана половина музыкантов бухает, а вторая половина может только на ложках играть. А у меня абсолютный слух, меня мутит через три песни.
– У меня тоже, вообще-то, – веско возразил Марат. – Но я терплю. Лучше было бы самим себе аккомпанировать? Хочешь быть многостаночником? За ту же, заметь, ставку?