– Ну хотите, я первый на сцену выйду? – предложил он.
– По программе же Маша первая, – удивился Лёня. – А потом я.
Согласно сценарию Андрей выступал после Волка, а Марат завершал концерт.
– Я помню. Но вы все так переживаете, что я готов пойти первым. И спорю на что хотите, я заведу зал! На суточные свои спорю! Если не заведу, я вас кормлю тапасом с пивом каждый день до конца гастролей!
– А если мы проиграем? – заинтересовался Марик. – Мы тебя кормим? Я согласен!
– И я, – поддержала Маша.
– Ну ладно, – буркнул Лёнька. – Да помогите мне кто-нибудь с бабочкой, чёрт бы её побрал!
– Давай завяжу, недоразумение, – засмеялась Машка.
И всем как-то сразу стало легче. Как будто их только что заключённое пари отменяло все проблемы, и враждебно настроенная публика теперь казалась только интересным испытанием.
– Что вы ещё задумали? – рассердился Михал Михалыч, когда Андрей сообщил ему об изменениях в программе. – Вы всех запутать хотите? Конферансье, оркестр? Мы же репетировали!
– Ну сами посудите, Михал Михалыч, мы не знаем, что за публика в зале собралась. Кто их поймёт, этих капиталистов? А вдруг провокатор? Банку какую-нибудь на сцену кинет или ещё что? А у нас первой Маша выходит. Не дело девушку им на растерзание отдавать. Давайте я первым пойду, разведаю территорию, так сказать.
– На войне вы, что ли? – проворчал Михал Михалыч. – Ну давай. Только с конферансье сам будешь договариваться, у меня от его ломаного русского изжога.
Это оказалось меньшей из проблем. А оркестру Ройзмана вообще было всё равно, что за чем играть, на то они и эстрадный коллектив, чтобы на ходу перестраиваться. Так что на сцену первым вышел Андрей. Бодро, решительно, как он и любил. Поприветствовал зрителей жестом и сразу начал петь. Первая песня, вторая. Аплодисменты в конце раздавались вежливые, но лица в зале оставались напряжёнными. Не менее напряжёнными были лица Марата, Лёни и Маши, стоявших в кулисах и внимательно наблюдавших за тем, что происходит на сцене.
Андрей допел третью песню, после которой следовало передать микрофон Маше. Но зал оставался сдержанно-равнодушным, и он прекрасно понимал, как сложно придётся Маше. Да и условие пари не выполнено! Он повернулся к Ройзману:
– Иосиф Михайлович, а можно ещё «Катюшу»?
Ройзман плечами пожал. Он в свои семьдесят давно был философом. Хоть «Катюшу», хоть «Гоп со смыком», главное, чтоб в рапортичку записали и потом, в Москве, копеечка в копеечку оплатили. Таки можем ваши «Расцветали яблони и груши», не вопрос!
И Андрей запел «Катюшу». Весело запел, задорно, притоптывая в такт, показывая, что надо аплодировать. И зал начал заводиться! Он всё верно рассчитал – мелодию «Катюши» знали за пределами СССР, она чётко ассоциировалась с выигравшими войну русскими. Подпевать зал, конечно, не подпевал, но хлопал, а на последнем припеве многие вскочили со своих мест и начали пританцовывать. Ройзман тоже не подкачал, заставил музыкантов повторить припев, убыстрив темп. Получилась совсем уж дискотека. Зато в кулисы Андрей уходил под грохот аплодисментов и явно одобрительные выкрики.
– Ну теперь давай на том же градусе. – Он кинул микрофон Машке.
И концерт пошёл как по маслу. Разогретая публика горячо приветствовала каждого из артистов, а Марик в конце ещё раз заставил всех вскочить, теперь под песню кубинских партизан. Из его репертуара, утверждённую и прошедшую репетиции, но от этого не менее зажигательную.
Михал Михалыч стоял у края сцены, наблюдал за успехом своих ребят и одобрительно щурился.
– Молодец, Кигель, – сказал он, когда Андрей оказался поблизости. – Правильно сориентировался. Но репертуар надо всё-таки заранее утверждать.
– Так кто же знал, что так выйдет!
– Никто не знал. А утверждать всё равно надо.
– На следующем концерте «Катюшу» не петь?
Михал Михалыч ехидно на него посмотрел и улыбнулся:
– Петь обязательно!
***
Десять дней Лёня, Марат и даже Маша по очереди угощали Андрея пивом и тапасом, не принимая никаких возражений. Каждый вечер они заваливались в бар, где их уже узнавали, и устраивали шуточную перебранку друг с другом, выясняя, кто платит за ужин. После трёх выступлений все были готовы съесть слона, и местные жирные закуски очень выручали. Впрочем, и Лёнькины супы-концентраты, и тушёнка Марика тоже шли в ход – ими догонялись ночью. Спать ложились за полночь: несмотря на усталость, находили время и поболтать, и покурить на балконе, разглядывая одинаковые терракотовые крыши, и погулять по вечернему Мадриду, и даже прибарахлиться. Лёнька наконец-то нашёл, кому толкнуть водку – благодарным покупателем оказался их же конферансье. И Марик шутил, что тот просто пожалел Волка, решив подкинуть ему деньжат. В Испании недостатка в алкоголе не было, и русская водка годилась разве что на роль экзотического сувенира, но никак не валюты.
– Надо было икру тащить! – смеялся Марат. – Чёрную!
– Ты подай ему идею! – возмущался Андрей. – И он в следующий раз притащит. Вы доиграетесь когда-нибудь. Как будто таможенники не видят, что у вас в чемоданах.
– Так Лёнька скажет, что для личных нужд. Мол, без икры у него такая тоска по родине начинается, что голос не звучит!
– Да ну вас обоих!
Так и жили. На вырученную валюту Волк купил микрофон и колонки, как и хотел. И теперь, глядя на внушительные тяжёлые коробки, думал, как будет тащить всё это добро в Москву. Марат обзавёлся концертными туфлями. Маша своими покупками не хвасталась – вероятно, они носили более интимный характер. Андрей же, у которого из-за выигранного пари скопилось немножко денег, купил сандалии из мягчайшей кожи для матери. У Аиды Осиповны сильно отекали ноги, из-за чего она даже в магазин ходила в тряпочных домашних тапочках. Рассуждения Марика о качестве заграничной обуви навели Андрея на мысль подыскать маме что-нибудь в Мадриде.
– А размер? – удивился Лёнька.
– Тридцать шестой, – пожал плечами Андрей. – Что я, размер маминой ноги не знаю?
– Я даже размер ноги Оксанки не знаю!
– А стоило бы узнать заранее. Привёз бы ей тоже красивые туфли.
Лёнька фыркнул и ничего не ответил. К концу гастролей все начали уставать и друг от друга, и от необходимости постоянно перехватывать куски и экономить, и, главное, от концертов. Три выступления в день, пусть на каждого приходилось всего по несколько песен, всё же выматывали эмоционально. Даже Андрея, что уж говорить про более изнеженных Марика и Лёню. Маша тоже с каждым днём всё меньше улыбалась и реже шутила. К тому же зрительный зал Культурного центра пустел с каждым днём. Интерес мадридцев к советским артистам оказался намного скромнее, чем рассчитывали организаторы гастролей. Первые дни партер заполнялся полностью, но в последний день в зале сидело человек пятьдесят. Работать перед пустыми креслами было сложно, выручало только то, что программа отскакивала от зубов, ребята выходили друг за другом уже на автомате, на автомате пели песни и кланялись.
– Всё! – Марат распахнул дверь их номера и с размаху плюхнулся на кровать. – Отстрелялись! Как же я хочу домой!
– Полностью поддерживаю. – Лёнька с облегчением стянул с себя рубашку и бросил её на стул, даже не удосужившись развесить – теперь уже пусть мнётся, домой можно и мятым полететь. – Не знаю, почему все так рвутся за границу. Ну красиво, ну чисто, а у нас грязно, что ли?
– У нас ещё лучше, – согласился Андрей. – И самое главное, дома горячая еда и привычный любимый зритель, который понимает всё, что ты поёшь и говоришь. И не надо каждый раз из штанов выпрыгивать.
– Ну, положим, музыка универсальна и границ не имеет, – заметил Марат. – Но насчёт еды абсолютно согласен. Андрей, ты бы сходил к Михал Михалычу и уточнил, во сколько завтра уезжаем. Сегодня надо вещи собирать или завтра с утра успеем.
Андрей счёл просьбу разумной и отправился к Михалычу. Вернулся крайне озадаченный.
– Ребят… Не хочу никого расстраивать, но завтра мы домой не летим.
– Как не летим?! – Лёнька аж подскочил с кровати. – Гастроли продлили? Так зал же пустой уже!
– Не продлили. Просто лететь нам не на чем. По большому секрету, ребята! Самолёт «Аэрофлота» не пускают в аэропорт Мадрида, все рейсы отменены. В том числе и наш.
– Это из-за того случая, что ли?
– Вероятно.
Марат с Лёнькой переглянулись.
– И дальше как? Мы здесь жить останемся?
Все нервно засмеялись. Истории про артистов, оставшихся за рубежом, все слышали и знали. Но обычно артисты просили политическое убежище во время гастролей. А не застревали вот так нелепо из-за отмены рейса.
– Я не знаю! – пожал плечами Андрей. – Михал Михалыч говорит: сидите, ждите. Гуляйте по городу. Будут новости – он сообщит. И да, суточных больше не будет. Потому что их просто нет.
Это было наихудшей новостью. Потому что накануне они потратили почти все деньги, у них оставались только суточные, выданные с утра. И консервы доели, не тащить же их с собой в Москву. И в гримёрках им никто ничего не накроет.
– Подожди, а гостиница? Нас же завтра выселят. На улицу?!
Андрей только руками развёл. Он сам ничего не понимал.
Минут двадцать молчали, курили, думали. Но что они могли придумать? Оставалось только ждать завтрашнего дня и какого-то решения.
Но следующий день решения не принёс. Утром они ещё сходили на завтрак и, смущаясь больше обычного, старались плотнее наесться бутербродами с чем попало. До обеда сидели в гостинице, ждали, не выселят ли их. Вещи на всякий случай собрали и даже лишнюю кровать вернули в Машкин номер. Потом пришёл Михал Михалыч и сказал, что новостей нет, самолёта нет, денег тоже нет. Но из гостиницы их пока не выселяют, Москва как-то там договорилась.
– Идите по городу погуляйте, когда ещё в Мадриде окажетесь! – посоветовал он.
И они пошли. Но гулять никому особенно не хотелось. Сколько можно-то? Весь центр они уже посмотрели, все парки и скверы изучили. А на музеи или магазины у них не было денег. Тем не менее