– К Агдавлетову. У него день рождения сегодня.
– Да? У Марика? Передавай ему от меня поздравления!
– Сергей! – Андрей Иванович усаживается в кресло, вытягивает ноги и закуривает. – Поздравление я, конечно, передам. Но куда лучше было бы, если бы ты ему позвонил. Официальный звонок, так сказать. А ещё лучше, оформили бы поздравительную телеграмму от министерства. Я понимаю, не юбилей. Но Марик болеет, почти никуда не выходит. У него не так много радостей в жизни осталось. А он достояние нашей страны, часть её песенной истории.
Сергей Михайлович тяжело вздыхает. Вряд ли ему нравится, что его, министра, чуть ли не отчитывают, как мальчишку. Но это Кигель. Ничего с ним не сделаешь. Он сам был бы министром культуры, причём бессменным, если бы пожелал. Вопрос только в том, что он не желает. Ему так удобнее, со своего места руководить. Серый кардинал советской песни.
– Я позвоню, – рассеянно кивает Сергей Михайлович. – Это все поручения на сегодня, товарищ начальник, можно расслабиться и попить чаю? Или ещё что-то будет?
– Ещё будет, – усмехается Кигель. – Я хотел с тобой поговорить по поводу Лилии Ахундовой. И ты обещал пробить информацию насчёт законопроекта о фонограмме…
Они беседуют с полчаса, обсуждая текущие дела и дегустируя новый азербайджанский чай, который подарил предыдущий визитёр.
– Настоящий, – хвалит Андрей Иванович. – Вот я помню, как мы в Баку гастролировали. Какой там был чай! А варенье из белой черешни! Таяло во рту. Зейнаб всё рецепт выспрашивала – и выспросила же! Потом в Москве варила, почти такое же получалось.
Их разговор прерывает телефонный звонок. Звонит не мобильный, а обычный аппарат, один из трёх, установленных на столе министра.
Сергей Михайлович подскакивает:
– Секунду, Андрей. Это правительственная линия. – Хватает трубку: – Да, слушаю. Нет… Нет, я не… Откуда… Но как же…
Шарит рукой по столу в поисках пульта от телевизора. Андрей Иванович хмурится. Что там такое могло произойти, что по правительственной линии звонят? Министру культуры. А Сергей Михайлович тем временем находит пульт и нужную кнопку. Федеральный канал уже ведёт трансляцию с места событий. Министр прибавляет звук, но Кигель и так уже всё понял по встревоженным лицам на экране и людям в форме, оцепившим… концертный зал, из которого он уехал час назад.
– Бред какой-то! – Сергей Михайлович опускает трубку на рычажки и медленно садится в кресло. – Говорят, захват заложников. Прямо во время концерта. Много детей, там какой-то благотворительный фонд концерт устраивал, дети-инвалиды.
– Да. Слепые и слабовидящие.
Голос у Кигеля абсолютно ровный, тогда как у министра ощутимо подрагивает.
– Я только что выступил на этом концерте, Сергей. Оттуда к тебе поехал. Информацию проверили? Или очередной сумасшедший звонил?
– Если бы. – Сергей Михайлович машинально пытается ослабить галстук. – По предварительным данным, десять человек, вооружённых. Со взрывчаткой. Заблокировали все выходы, взяли детей в заложники. Требований ещё не предъявляли. Давай послушаем, что по телевизору говорят.
– Да ты ещё радио послушай! – Кигель резко встаёт. – И в Интернете поищи! Я еду туда.
И выходит из кабинета, прежде чем вопрос «Зачем?» успевает прозвучать. Впрочем, вопрос глупый, это Сергей Михайлович и сам прекрасно понимает. Кигель всегда был там, где опасно. И всегда знал, чем может помочь.
***
Геннадий Семенович обвёл присутствующих строгим взглядом:
– Вы конечно же знаете, что произошло на острове Даманском?
Андрей тоже посмотрел на товарищей, собравшихся за полированным столом кабинета Генсека. Марат хмурился; Маша была бледной и взволнованной; Лиля, с недавних пор тоже начавшая выступать от Росконцерта, не без его, конечно, Андрея протекции, выглядела возмущённой. Все смотрели новости и читали газеты. Да и темой для обсуждения во всех курилках были только действия китайцев, положившие конец многолетней дружбе народов, как писали в тех же газетах. Только у Лёньки взгляд блуждал по кабинету, а рука машинально что-то отыгрывала на столешнице. Опять до утра гулял с очередной музой, что ли? И ещё не в курсе новостной повестки?
– Так вот, надо поехать и поддержать наших бойцов.
– Чем поддержать? – поинтересовался Лёнька.
– Морально, Волк! Чем вы ещё можете поддержать? Автоматы вам выдать и на границу поставить, что ли? С овчарками, – не выдержал Генсек. – Нужно концерт дать для солдат, участвовавших в операции. Поднять боевой дух, так сказать.
Артисты переглянулись. Где находится остров Даманский, ещё вчера мало кто представлял, но сегодня уже знал каждый. Лететь туда часов восемь. Или двенадцать, с дозаправками. Начало марта, в Москве-то холодно и слякотно, ещё снег лежит. А там этот снег по самые… Да уж.
– Все не нужны, условий для размещения там нет. Да и для выступления, откровенно сказать, тоже. Так что на добровольных началах, кто смелый. Даже инструмент вам не гарантирую. Возможно, придётся просто выходить и петь.
– Акапельно? – уточнила Маша. – Это сложно…
– Я могу со своим аккордеоном поехать! – предложила Лиля.
Андрей бросил на неё мрачный, предупреждающий взгляд. Ещё не хватало, на погранзаставу-то. Девчонка совсем, жизни ещё не нюхала. Сколько она там отработать успела? Пару месяцев всего и по Домам культуры Подмосковья. Вот и рвётся в бой, не понимая, что её ждёт.
– Я поеду, – решительно произнёс он. – Мне инструмент не нужен. У Лёньки горло слабое, он ещё по дороге простудится, Марат вообще у нас южный житель, а девочкам там нечего делать, я считаю.
– Поезжай, – легко согласился Геннадий Семёнович. – Лететь придётся на военном самолёте, учти. Лишнего с собой не бери, буквально на один день, туда и обратно.
Кигель кивнул, чувствуя себя солдатом, получившим приказ. Глупости, конечно. Настоящие герои они там, на границе. А он просто делает свою работу, помогает тем, чем может. Песней, хорошим настроением, приветом из дома, с Большой земли, который он привезёт для ребят.
С собой всё равно пришлось тащить целый чемодан: концертный костюм, туфли, рубашка, бабочка. Не мог же он выйти на сцену в том же, в чём добирался чуть ли не сутки? А дорога получилась сложной, с пересадками и дозаправками, воздушной болтанкой и невозможностью поспать хотя бы в кресле самолёта. Потому что кресел в военном самолёте не было, только деревянные лавочки вдоль борта. Приземлились на каком-то условном аэродроме, просто кусочке земли, расчищенном от снега. А снега даже не по колено, по пояс. Привезли в такой же условный штаб – одноэтажное здание, где располагались и казармы, и общая комната, в которой предстояло выступать. О сцене речи и не шло. В здание его завели почему-то с чёрного входа, но Андрей, измученный дорогой, на тот момент и внимания на это не обратил. Увидел койку, которую ему определили, и завалился спать.
На следующий день должен был состояться концерт. Генсек зря пугал, пианино тут всё-таки нашли, и даже аккомпаниатор имелся, тоже из личного состава, с лейтенантскими погонами. Поздоровался с Андреем за руку, без улыбки:
– Приветствую, коллега. Вот ведь как бывает. Из ансамбля песни и пляски да сюда. Думал, спокойная служба, буду самодеятельность в части развивать. А оно вон как получилось. Спокойная служба…
И закурил прямо в помещении. У Андрея глаза на лоб полезли – устав же.
Но лейтенант покачал головой и протянул ему пачку:
– Тут все сейчас курят. И не только курят. Тридцать четыре парня, а? С которыми ты вчера в столовой смеялся, в караул ходил, девок обсуждал… В мирное время… Рыбачить им надо было, понимаешь? Вот именно здесь, на нашей территории.
– Кому? – машинально спросил Андрей.
– Китайцам, кому ещё?
Сдавалось Андрею, что дело не в рыбалке. Но озвучивать свои мысли он не стал.
Андрей закурил. Сигареты у лейтенанта оказались крепкие, гораздо крепче, чем его собственные. И только сейчас задумался: что же он собрался петь? Тридцать четыре парня. Нет, в новостях озвучивали количество погибших. Но когда это просто цифра на бумаге – одно. А когда стоишь тут, в двухстах метрах от места, где люди стреляли друг в друга, где убивали наших ребят, и смотришь, как трясутся руки у лейтенанта, хотя в помещении жарко натоплено, просто не можешь представить, как выходить и петь песни.
– Что умеешь играть? – обратился он к лейтенанту. – Песни Блантера знаешь?
– Всё умею, – усмехнулся тот. – Ты мне напой, а я саккомпанирую. Пошли к инструменту.
Когда зазвучала музыка, стало легче. Андрей начал с военных песен, вспомнил две песни про пограничников, потом перешёл на песни про родину, дом и маму. Закончить решили песнями про любовь. Молодые же все парни соберутся, им про любовь всегда актуально, даже на войне. Сыгрались с лейтенантом за пару часов, Андрей заодно распелся.
Обедать пришлось в солдатской столовой со своими будущими зрителями. Думал, солдаты пойдут к нему знакомиться, но на гражданского человека за одним из столов никто и внимания не обратил. Мрачным, насупленным ребятам было не до заезжего артиста. А может, и не знали они Кигеля. Его только-только начали по телевизору показывать, ещё не примелькался.
У Андрея даже мандраж появился. А он вообще тут нужен? Прилетел за тысячи километров, подарок из Москвы. С песнями своими, костюмом и бабочкой. Ребята друзей потеряли, с автоматами спят, не знают, что завтра будет.
Андрей доел гречку с котлетой, отнёс грязную посуду на мойку и, накинув дублёнку, пошёл на улицу. Проветриться и привести мысли в порядок перед концертом. Сам не заметил, что свернул к центральному входу, а не к чёрному, через который заходил накануне.
Ну и морозы у них здесь! Вроде каких-то минус двадцать, и в Москве такое бывает, а то ли из-за влажности, то ли из-за ветров холод до костей пробирает. Хорошо хоть снег не валит, и так сугробы огромные, он такие только в детстве видел. Теперь-то Москву регулярно от снега чистят.
Андрей сделал несколько шагов в сторону леса и вдруг остановился, заметив нечто необычное. Перед зданием казармы в ряд стояли… Нет, глупости. Он подошёл ближе и понял, что ошибки быть не может. На снегу стояли гробы. Неровные, наспех сколоченные из необработанных досок, но гробы. Тридцать четыре штуки, в два ряда. Андрей специально сосчитал. Крышки были закрыты, но сомнений у него не оставалось – это те самые ребята, погибшие н