А сам невольно вспоминал слова мамы о том, что пора жениться. Вон у Вовки семья, уже двое сыновей. У Борьки – дочка. А он что же? Но не хватать же первую попавшуюся и в ЗАГС тащить просто потому, что время пришло? И опять же, деньги! Если жену в дом приводить, детей планировать, то надо квартиру побольше. У них с мамой две комнаты, им просторно и удобно. Но если дети? Опять все на голове друг у друга? И район можно было бы получше, чтобы и парк какой-нибудь рядом, и метро под боком, ему нужно быстро по Москве перемещаться. Или уже учиться машину водить? И тогда надо на собственное авто копить.
Деньги, деньги, деньги. Всегда их не хватает, сколько ни работай! Звонит композитор Олег Островой:
– Андрей, у меня новая песня. И студия есть на завтра свободная. Хочешь записать для радио?
И Кигель мчится репетировать новую песню, даже не зная, про что она. Какая разница? У Острового любая песня – потенциальный шлягер. На месте выясняется, что песня про комсомол. А Марик уже три песни Острового записал, и все про любовь были. От «Комсомольцы, выше знамя» тот, вероятнее всего, отказался. Но Андрей и про комсомол споёт с удовольствием! Он же тоже бывший комсомолец, почему нет?
– Учти, ставки за запись на радио всем снизили, – вздыхает композитор. – Я недавно был на заседании Союза композиторов, нас всех пропесочили. Вы, говорят, получаете в три раза больше, чем рабочие на заводах. И в укор ставят, понимаешь? Мол, не пыльная работа за роялем сидеть. Не у станка стоите. Ну так давайте поставим всех композиторов к станкам! А рабочих посадим за рояли!
Андрей улыбается – он привык к ворчанию композитора.
– Олег Александрович, давайте ещё вот этот куплет повторим, тут мелодия меняется, сложновато.
– А просто пусть тебе твой Алик Зильман пишет, – фыркает Островой. – Ну давай, давай. И знаешь что, Андрюш? Я запишу завтра в паспортичку ещё репетиционные часы. А что? Мы с тобой сейчас не работаем, что ли? Работаем. Вот он, наш с тобой станок!
И кивает на фортепиано с потёртыми клавишами и медными подсвечниками. Ещё дореволюционное, можно не сомневаться. Своеобразный станок, конечно. Андрей только плечами пожимает. Он не спорит со старшими, а авторов, композиторов и поэтов, просто боготворит. Свой труд он чем-то выдающимся не считает, ему не сложно спеть, было бы что! И люди, которые из воздуха создают стихи и мелодии, кажутся ему волшебниками. Из их «триумвирата» он один не сочиняет. Марик – потрясающий мелодист, может придумать новую песню хоть в ресторане на салфетке. Правда, чаще занимается аранжировками, но хорошая аранжировка – это уже половина успеха! Лёнька пока на большую сцену свои сочинения не тащит, но в кругу друзей несколько раз играл песни, им написанные, и Андрей лично ему говорил, что некоторые надо брать в репертуар. Ребята музыкальные, с образованием, с владением инструментом. А он что? Вместо музыкальной школы – бокс, вместо полноценного образования – сумасшедшая работоспособность. И характер. Впрочем, этого разве мало?
– Андрей, есть предложение поехать на гастроли за Урал. Тридцать населённых пунктов.
Это уже Генсек, как бы между делом, в непринуждённой беседе за стаканом чая в его, уже привычном кабинете.
– Поеду. – Андрей даже не дослушал. – Конечно поеду! А сколько концертов?
– Шестьдесят, – рассмеялся Генсек. – И ты бы хоть уточнил, куда ехать придётся. Обрати внимание, я сказал не «городов», а «населённых пунктов». Гастроли в рамках развития культуры маленьких поселений и приобщения их к советской песне, так сказать. Формируем концертную бригаду: композитор, певец и артист разговорного жанра в качестве конферансье. Ставки хорошие, но условия…
– Я согласен! А кто ещё в бригаде?
Геннадий Семёнович покачал головой:
– Вот же безотказный товарищ. Молодец, Андрей. Так и надо. А в бригаду можешь сам позвать кого-нибудь, Алика своего, например. Он вроде жениться собрался?
– Собрался, – улыбнулся Андрей. – Все женятся и замуж выходят, прямо эпидемия. Я поговорю с ним. А конферансье?
– Есть у меня на примете одна артистка, – как-то подозрительно хитро улыбнулся Генсек. – Из союзной республики. Разбавим ваш пятый пункт немножко. Зовут Зейнаб Касимова. Очень красивая и очень талантливая. И очень юная, Андрей. Так что ведите себя прилично, оба!
– Разве я давал повод сомневаться?
– Вот и не давай, – хмыкнул Генсек.
К большим гастрольным турам Андрею было не привыкать, да и Алику тоже. Вместе с Кигелем он уже половину Союза объездил. Условия? А что условия? Когда они были царскими? На БАМе в палатках жили, на Даманском в казарме. Да и в больших городах гостиницы чаще всего оказывались скромными, иногда плохо отапливаемыми, иногда без горячей, а то и холодной воды. Иногда и гостиниц не было, и артистов селили в какой-нибудь библиотеке, раскладушки в красном уголке ставили. Так что напугали козла капустой.
Так Андрей рассуждал, собирая чемодан, куда Аида Осиповна всё норовила подложить вязаные носки и мохеровый шарф. И бесполезно же объяснять, что ноги в вязаных носках в концертные туфли не влезут, а шарфы он терпеть не может. Мама! Проще согласиться.
Алик заехал за ним на такси, и всю дорогу до аэропорта они обсуждали загадочную Зейнаб. Андрею не слишком нравилась идея включить в их бригаду девушку. И не по тем соображениям, на которые намекал Генсек. Уж в своей порядочности он не сомневался, про Алика и говорить нечего, тот к свадьбе готовился. Просто девушка, да ещё и юная, столкнувшись с трудностями гастрольного быта, начнёт капризничать. Ей подайте отдельную гримёрку и номер с ванной комнатой. С другой стороны, по эстрадным законам на сцене должно быть разнообразие, и женский конферанс наверняка оживит программу.
– Лучше бы, конечно, Машку позвали, – рассуждал Андрей. – Вот человек надёжный, проверенный, точно не капризный.
– Маша поёт, а не читает, – заметил Алик. – И потом, ходят слухи, что она беременна.
– Что?! Да что ж такое-то! Только вот замуж выдали и уже? Правда эпидемия!
Зейнаб ждала их в аэропорту. Что девушка с длинной чёрной косой, высокими скулами и восточным разрезом глаз именно она, сомнений ни у кого не возникло. Да и она их сразу узнала. Улыбнулась, пошла навстречу:
– Приятно познакомиться! Я – Зейнаб!
И как-то так глянула на Андрея серыми глазами, что он сразу понял – пропал.
***
Первый же город подарил смелым гастролёрам впечатления на всю жизнь. Улетали они из осенней, дождливой Москвы, а прилетели в лютую зиму.
– Завтра минус тридцать шесть обещают, – бодро сообщил Иваныч.
Иваныч встречал артистический десант. Местный глава чего-то там, ответственный за культуру. В шапке с развязанными ушами и весёлым взглядом.
– Сегодня-то прям жара! А завтра морозец вдарит. Вы хоть одеты нормально! А то прошлый раз приехала к нам фифа московская. Шубка у неё коротенькая, сапожки на рыбьем меху. Ну, быстро переоделась. В тот же день побежала у местных бабушек валенки покупать.
Они тряслись в автобусе, который должен был доставить их в гостиницу. И Андрей радовался уже тому, что в этом городке нашлась гостиница. Наверняка единственная. Дороги вот, например, тут были весьма условные, и их пазик то и дело преодолевал рытвины с героическим рёвом.
– Но я думаю, всё равно зрителей соберётся тыщи две. Город-то у нас всего пять с половиной тыщ. И все пять бы собрались, но день-то рабочий, многие на смене будут. Вот если бы вы, Андрей Иванович, второй концерт дали… Вечером, для тех, кто сменится.
– Можно и второй, – легко согласился Андрей. – Только давай сразу договоримся, на «ты» и без отчества. А зал вместит всех желающих?
– А никто не сказал, что ли?
Иваныч несколько раз моргнул и закурил, ничуть не стесняясь присутствующих, в том числе и явно некурящей Зейнаб. Впрочем, у пазика отсутствовали стёкла в двух окнах, так что вентиляция была отличная. Лучше, чем хотелось бы в минус пятнадцать.
– У нас же… того… Концертный зал ещё не построили, одним словом. Только открытая сцена есть, на площади. Но с отоплением!
Артисты переглянулись.
– То есть как с отоплением? – осторожно уточнил Алик. – На улице, но с отоплением?
– Ну да! Тепловую пушку ставим, и прекрасно. Все выступают!
– Кто «все»?!
– Да кто угодно! На прошлой неделе ансамбль «Ёлочка» концерт давал, наш, местный. Отлично принимали, два часа народ не расходился! А в том месяце Кубанский хор был, казачий! Правда, ещё тепло было.
– Тепло – это минус десять? – снова уточнил Алик.
– Ну нет, ну зачем? Где-то ноль.
– Так, мы не будем играть концерт! Андрей! – Алик обернулся к другу. – Скажи ему! Они издеваются тут все! Какие тепловые пушки? В минус сорок?!
– Минус тридцать шесть по прогнозу, – педантично поправил Иваныч. – Наша метеостанция редко ошибается.
– Точно издевается! – Алик уже вопил. – Андрей! Ты чего молчишь?!
Кигель задумчиво смотрел на Зейнаб, тоже не проронившую ни слова. Девушка выглядела абсолютно спокойной. В ладненькой дублёночке, пыжиковой шапке, с симпатичным румянцем на щеках от мороза. Куколка. И главное, никакой паники. Молчит, ждёт, чем дело кончится. Хотя ей тоже предстоит на морозе выступать.
– Иваныч, ты мне вот что скажи, – наконец произнёс он. – Люди-то в такой мороз придут? Зрители?
– Конечно придут! Говорю же, полгорода точно соберётся. Они ж привычные.
– Андрей! Я не смогу играть на морозе! Руки не будут слушаться!
– Ну не сможешь, я без аккомпанемента спою. – Андрей только плечами пожал. – Зейнаб, вы тоже можете не выступать завтра, я справлюсь без конферанса.
– Со всеми на «ты», а я чем «вы» заслужила? – Зейнаб вскинула тонкую, угольно-чёрную бровь. – А про равноправие никто не слышал? Я такая же артистка, как вы оба, и буду завтра выступать.
А в глазах вызов. Андрей восхитился, но виду не подал. Сдержанно кивнул:
– Договорились, товарищ Зейнаб. На «ты», и завтра выступаем вместе.
– Два концерта? – снова вклинился Иваныч. – Ну неудобно же, ребята со смены придут, им тоже песен хочется. А насчёт оплаты не беспокойтесь, за второй концерт мы прямо на месте… Из, так сказать, комсомольских фондов…