тиничные номера как страшный сон. Андрей уверял, что справляется с гастрольным бытом сам, и всё шло своим чередом. Пока не случился день рождения Антона.
В те времена никто не устраивал детские праздники в ресторанах, не превращал рядовой день рождения в шоу с выступлением артистов. Зейнаб планировала посидеть в семейном кругу: Андрей как раз должен был к обеду вернуться из Ленинграда, где давал серию концертов ко Дню Победы для ветеранов. Позвали ещё соседских детей, чтобы Антону было с кем играть, внука и внучку профессора, жившего от них через забор. Для детей Зейнаб накрыла отдельный стол: сосиски с пюре, которые мелюзга обожала, и дефицитные бананы с молочным коктейлем на десерт. Аида Осиповна сделала жаркое по своему фирменному рецепту, с тушёной сладкой морковкой и солёными огурцами. Водитель привёз торт «Птичье молоко» из спецраспределителя, к которому Андрей, уже получивший звание Народного СССР, был прикреплён.
А когда Зейнаб открыла дверь, ожидая увидеть мужа с чемоданом, на пороге обнаружилась целая делегация: Лёнька Волк, Марик Агдавлетов, его жена Маша, ещё одна Маша – Зайцева – и Лиля Ахундова, подруга детства Андрея, тоже ставшая артисткой с его лёгкой руки. Ребята смеялись над какой-то шуткой, прозвучавшей до того, как Зейнаб открыла дверь. Потом кинулись её обнимать и поздравлять, после чего вспомнили про именинника и ринулись к нему. Лёнька тащил большого игрушечного коня на колёсиках, который, если дёрнуть за специальное колечко в основании шеи, издавал душераздирающее ржание. Антошка потом до белого каления довёл Аиду Осиповну, рассекая на коне по дому и заставляя верного друга непрерывно ржать. Ещё и паркет поцарапал пластмассовыми колёсиками.
Последним в дом вошёл улыбающийся Андрей:
– Прости, куколка, неоткуда было позвонить заранее. Я сказал ребятам, что у сына день рождения, и мы решили не разъезжаться по домам, а всем нашим дружным гастрольным коллективом отметить! Ты же не против?
Зейнаб оставалось только мило улыбнуться. Она прекрасно знала, какого ответа ждал от неё муж. И далеко не в первый раз он притаскивал целую орду артистов в дом. Благо теперь у них на всех хватало места, а раньше едва втискивались в скромные квадратные метры и у соседей табуретки одалживали. Но что делать с угощением? Торт ещё можно разделить на всех. Но накормить восемь человек одной кастрюлькой жаркого явно не получится.
К счастью, имелся балкон. Их волшебный балкон, который сразу при заселении приспособили под кладовку. На балконе стоял второй холодильник, а рядом с ним в деревянных ящиках хранились консервы. Сюда Андрей или водитель, если Андрей был на гастролях, складывали продукты из распределителей, деликатесы, выданные по большому блату после шефских концертов на заводах и фабриках, вынесенные через чёрный ход Елисеевского гастронома, купленные в артистическом буфете Кремлёвского дворца. Зейнаб открыла дверцу холодильника: палка сырокопчёной колбасы, кусок сыра в промасленной бумаге, кусок осетрового балыка. Уже неплохо! Из ящика на полу достала две банки оливок и банку зелёного горошка. Вспомнила, что Аида Осиповна два дня назад делала квашеную капусту и оставалось ещё примерно половина тазика. Если в капусту добавить зелёный горошек, подсолнечное масло и ложку сахара, получится потрясающий салат. А сыр можно нарезать кубиками, приладить сверху оливки и проткнуть крошечными цветными сабельками, которые Андрей привёз из-за границы. Получатся бутерброды канапе, красиво и вкусно. Эти сабельки, тщательно собираемые после торжества и перемываемые, выручали Зейнаб уже не в первый раз.
И вот уже они вчетвером – Зейнаб, Маша Агдавлетова, Маша Зайцева и Лиля Ахундова – суетились на кухне, сооружая закуску. Мальчики двигали стулья и учили Антошку кататься на коне, из большой комнаты доносились их ободряющие крики и душераздирающее ржание. Всем было весело и хорошо. И вдруг после очередной истории из гастрольной жизни, не забывая нарезать колбасу, Лилька сказала:
– Надо же, какой из Андрея получился папа! Представляешь, между концертами сорвался в «Детский мир», через пол-Ленинграда на такси проехал, там раздобыл этого коня и вернулся с ним аккурат к началу своего выступления. Конь так и стоял в гримёрке, и все на него натыкались, Лёнька даже покататься хотел. Нет, молодец он у тебя. Дачу обустроил, дефицит таскает, деньги зарабатывает. Ещё б не гулял, ну так все они, господи…
– Лиля! – Маша Агдавлетова так на неё рявкнула, что у Ахундовой нож выпал из рук и звякнул о кафельную плитку пола.
– Что?
– Ничего! За языком следи!
Но Зейнаб уже всё услышала.
– Ой, Зейнаб, ну прости, я не хотела! – Лилька спешно подняла нож и сунула его под струю воды. – Да нет, так-то Андрей нормальный. В сравнении с тем же Лёнькой вообще монах. А с той дурой из «Берёзки», я думаю, ничего серьёзного и не было. Да и она уже замуж вы…
– ЛИЛЯ!!! – Это уже обе Маши хором. – Ты заткнёшься сегодня или нет?! Иди вон капусту на стол отнеси!
– Да я колбасу дорежу и сразу две тарелки…
– Лиля! Иди. Отнеси. Капусту!!!
Едва Ахундова вышла за дверь, обе Маши кинулись к Зейнаб:
– Не слушай её! У неё же вообще мозгов нет. Не было никакой «Берёзки», мы бы знали. Просто Лилька свою жизнь никак не устроит, вот в чужую и суёт свой нос, уже все сплетни Росконцерта собрала. Информбюро какое-то.
Зейнаб старательно делала вид, что ей всё равно. Методично нанизывала кубики сыра и оливки на пластмассовые сабельки и выкладывала получившиеся канапе на блюдо. Спину держала ровно, дышала глубоко. Пронзила последнюю оливку зелёной сабелькой, подняла голову, обвела девчонок взглядом и пожала плечами:
– Всё в порядке, девочки. Мало ли где Андрею высморкаться потребовалось.
И пошла с блюдом в гостиную, стуча каблуками по паркету. Да, каблуками, даже дома. Потому что у сына праздник, а у них гости. И потому что Андрей должен видеть её красивой. А в тапочках и халате пусть вон дура из «Берёзки» ходит.
***
Нет, конечно, они ссорились. Чаще всего из-за детей. Возвращаясь с гастролей, Андрей неизменно требовал дневники, и если находил в них что-то, что ему не нравилось, будь то низкая оценка или замечание от учителя, начинался скандал.
– Вы фамилию позорите! – гремел он. – Вы понимаете, что на вас все смотрят? Двойка по литературе? По литературе, Антон! Я могу понять двойку по математике, по физике, по химии. Ну бывает, мозгов не хватает. Но по литературе?
– Я не успел стихотворение выучить! – слабо оправдывался красный как рак Антошка.
– Не успел?! Чем же ты был занят? Может быть, ты дрова таскал, чтобы печку с утра растопить, потому что в доме так холодно, что вода в ведре замерзает? А, ты, наверное, воду носил. Из колодца, да? Чтобы было чем умыться, тебе, маме и сестрёнке? Вы живёте в тепле и комфорте и не успеваете делать тот минимум, который от вас требуется, – учиться! Как же я школу закончил, а? Мы чернильницы в руках грели, чтобы чернила оттаяли! Мы писали не в тетрадях, а на обрывках газет. Но мы за счастье считали возможность учиться! Вам не стыдно? Обоим! Вот ты, Марина! Учительница пишет замечание, требует родителей в школу. Что ты натворила?
– Ничего. Треснула Сашку линейкой, а она сломалась. Линейка.
Марина стояла перед отцом прямо, смотрела в глаза. Она не будет краснеть, как Антошка, она даже не чувствовала себя виноватой.
И Андрей невольно сбавил тон:
– Зачем? Марина, ты в пятом классе, не в первом. Пора уже прекращать драться.
– А он слов не понимает. Я ему три раза объясняла, что он не прав. Мы с ним одинаковую ошибку сделали в контрольной, но мне учительница поставила пять, а ему четыре. У меня она эту ошибку не заметила. А Сашка взял обе тетради и пошёл к ней. Ну она мне пятёрку зачеркнула и на четвёрку исправила.
Андрей пристально посмотрел на дочь:
– И в чём Саша не прав, Марина? В том, что добивался справедливости?
– В том, что настучал, – отрезала Марина. – Контрольную-то он у меня списывал, поэтому и ошибка одинаковая.
И ушла в свою комнату, даже не дождавшись окончания разговора.
Андрей только вздохнул и вернул дневник Антону:
– Иди с глаз моих. Стихотворение учи!
Антон стремительно скрылся в детской.
Андрей повернулся к Зейнаб:
– Ну что? Видишь, до чего доводит твоё воспитание?
– Моё? – тут же вспыхнула Зейнаб. – А ты где был? На гастролях?
– На гастролях, – согласно кивнул Андрей. – Это моя работа!
– И твой характер. У Марины уж точно. Что я могу сделать?
– Прекрати их баловать! Ты их распускаешь.
– А ты приезжаешь на один день в месяц, орёшь на обоих и уезжаешь снова на месяц! Детям нужен отец.
– Я рос без отца.
– Считаешь, что это хорошо?
– Нет. Но мама как-то справлялась!
И оба замолкают, невольно переводя взгляд на полку, где стоит портрет Аиды Осиповны. И снова остро чувствуют, как её не хватает. Уход матери Андрей переживал очень тяжело. Он успел попрощаться, сорвавшись с гастролей, прилетев в Москву каким-то немыслимым способом, чуть ли не в кабине пилота – билетов на нужный рейс не оказалось. И всё равно не мог смириться с её уходом, ездил на кладбище при первой возможности, подолгу сидел возле памятника. Зейнаб поначалу ездила с ним – прибраться, заменить цветы, посидеть рядом. Потом поняла, что мешает. Андрей приезжал на кладбище не ради уборки, он хотел поговорить, мысленно пообщаться с матерью, рассказать ей о своих проблемах и планах, как привык делать всю жизнь. И Зейнаб смирилась с этими странными поездками.
Но самые серьёзные ссоры случались у них из-за бесконечного героизма Андрея, как называла его поведение Зейнаб. Сам он считал, что ничего особенного не делает, просто выполняет свою работу. Он старался не рассказывать ей, куда едет и для чего, все рабочие поездки называл гастролями, не вдаваясь в детали. Но когда вернулся из первой командировки в Афганистан, скрыть правду оказалось сложно.
Зейнаб, как обычно, встречала его накрытым столом и радостным ожиданием праздника. Да, для неё каждое возвращение Андрея было маленьким праздником, и дело совсем не в чемодане, полном подарков для неё и детей, а в том, что муж хоть немного, хоть несколько дней побудет дома и утром она будет просыпаться не одна. Зейнаб смотрела на Машу Агдавлетову, а позже и на Натали Волк и недоумевала: как они не сходят с ума от постоянного одиночества? Ладно, у Маши ещё свои концерты, выступления. А Натали? Она не лезет на стену в пустом и гулком доме? Зейнаб даже дети не спасали от одиночества, а у Натали только пудель, которого она и не особо любила.