Андрей вошёл в дом, поставил чемодан, обнял её, почему-то не произнёс традиционное «Здравствуй, куколка», только дежурно улыбнулся и ушёл в ванную комнату. И будто застрял там. Зейнаб ждала его минут десять или пятнадцать, начала беспокоиться. Подошла к двери, постучала:
– Андрей, у тебя всё в порядке? Обед остывает. Андрей?
Из-за двери слышался только звук льющейся воды. Она забеспокоилась сильнее, приоткрыла дверь. И увидела, что Андрей, её несгибаемый Андрей, сидит на бортике ванны и плачет. Она вообще никогда не видела его слёз, даже на похоронах матери он молчал с каменным лицом. Бросилась к нему, конечно:
– Что с тобой? Андрей? Что-то случилось? Что-то болит?
Последний вопрос был откровенно глупым. Представить, чтобы Андрей плакал от боли, было невозможно.
– У тебя пропал голос? – наконец догадалась она.
Андрей кивнул. Он уже пришёл в себя, как-то разом подобрался, умылся и теперь полотенцем устранял последние остатки минутной слабости.
– Ты просто перетрудил связки, это бывает. Со всеми бывает, Лёнька вон постоянно мучается, ты же сам знаешь. А ты поёшь по три концерта в день, чего ж ты хочешь? Надо просто помолчать пару дней, горячего молока попить. Сейчас сделаю. Ну, пойдём.
Но Андрей отрицательно покачал головой и просипел:
– Не перетрудил, Зейнаб. Всё в порядке.
Решительно встал и пошёл на кухню обедать. Как будто ничего и не было. Ошеломлённая Зейнаб пошла, разумеется, за ним. Ни о чём не расспрашивала, чтобы ему не пришлось напрягать связки, а в чай добавила молока и ещё отдельно полную кружку молока с маслом и мёдом ему поставила. Но чем дольше она находилась рядом, тем яснее понимала, дело не в пропавшем голосе. Пропавший голос – это следствие. Андрея что-то сильно потрясло. Он хмурился и смотрел словно внутрь себя, ел машинально, даже не замечая что именно, а после обеда сразу ушёл в спальню. Зейнаб решила его не трогать, занялась вещами из чемодана: что постирать, что убрать в шкаф. Потом из школы вернулись дети, и она строго-настрого запретила лезть к отцу. Андрей проснулся ближе к вечеру, вышел, пошатываясь, и попросил вызвать врача. Зейнаб моментально оценила его позеленевшее лицо и синяки под глазами и бросилась звонить ноль-три. Позже выяснилось, что у Андрея гипертонический криз. Первый раз на её памяти он чем-то болел, да ещё и чем! Никогда он не жаловался на давление, всегда казался двужильным в отличие от вечно прихварывающих – то ли вправду, то ли притворно, ради привлечения внимания, – Марика и Лёньки. А тут буквально свалился. Три дня Зейнаб носила ему еду и лекарства в спальню, дважды в день встречала медсестру, делавшую уколы, подолгу сидела рядом, стараясь отвлечь и развлечь разговорами обо всём на свете. И недоумевала, что же случилось на гастролях, что могло его так подкосить. Даже Алику звонила, выясняла. Тот мычал нечто невразумительное о переутомлении, мол, с кем не бывает. Со всеми бывает, конечно. Кроме её мужа!
А потом приехал Лёнька навестить друга. Апельсины привёз и торт «Киевский».
– Для себя выбирал, что ли? – шёпотом усмехнулся Андрей, увидев гостинцы. – Самый сладкий выбрал из возможных? – Голос к нему вернулся, но он всё ещё его берёг, старался разговаривать, не напрягая связки. – Куколка, сделаешь нам чаю?
Зейнаб делала чай, а сама думала, что Лёнька тоже как-то странно выглядит. Необычно притихшим и мрачным. Нет, он тот ещё нытик, но насколько Зейнаб знала Волка, он никогда не был тихим. В общей с Андреем компании он всегда старался перетянуть одеяло на себя, шутил, язвил, что-то рассказывал, особенно если рядом находились женщины. А тут сидят оба молча, цедят чай с таким видом, что впору чашки убрать и рюмки поставить. Если бы не давление Андрея, Зейнаб так и сделала бы.
– Да что случилось, чёрт побери? – не выдержала она. – Вас от работы отстранили, что ли? Званий лишили? Или кто-то умер?!
Оба на этих словах вздрогнули, и Зейнаб поняла, что попала в точку.
– Кто? Кто умер? Что вы от меня скрываете?
– Много кто, – со вздохом произнёс наконец Волк. – Слишком много кто.
И только тогда, спустя почти неделю, Зейнаб узнала, куда на самом деле ездил Андрей. И Волк тоже, чуть раньше его. Лёнька и рассказал ей про концерты в Кабульском госпитале, про невозможность петь, когда перед тобой двадцатилетние инвалиды без рук и ног, иногда одновременно, про неистребимый песок везде – в одежде, в глазах и в горле, – от чего пропадает голос. И, скорее всего, ещё многое не рассказал, потому что Андрей вдруг рявкнул на него во всю силу вернувшегося баритона, мол, не мог бы ты заткнуться, дорогой товарищ, и молча жрать свой торт.
Но даже не тогда они поссорились. Тогда Зейнаб хватило такта промолчать, смириться. В конце концов, Андрей уже вернулся домой, с ним ничего не случилось. Кроме гипертонии. А могло быть гораздо хуже. Поссорились они через несколько месяцев, когда Андрей заявил, что снова едет с концертами в Афганистан. А потом ещё раз. И ещё. И ещё.
***
– Да, конечно! Нет, мы возьмём только по той цене, которую согласовали ранее. Да мне плевать, что доллар вырос. Не будет пересчёта, я сказала. Не устраивает, пусть ищут других покупателей. Я посмотрю, где они найдут клиентов на такую партию. Ой, да успокойся, они к вечеру согласятся. Ну край завтра к утру. Да, перешлёшь мне договор на подпись. В смысле какой? На поставку. Когда они согласятся. Мамочка, всё будет хорошо!
Зейнаб смотрит на дочь, вихрем ворвавшуюся в гостиную, и не понимает, какая часть из сказанного была адресована ей, а какая – неизвестному собеседнику на другом конце Москвы. Марина всё ещё держит телефон в руке, набирает кому-то сообщение. Зато двойняшки, Поля и Оля, вошедшие вместе с ней, сразу кидаются к бабушке.
– А у меня сегодня пятёрка по пению! – радостно сообщает Полина, с ногами залезая на диван.
– Бабушка Зейнаб, а бабушка Зейнаб, а колечки есть?
Это уже Оля дёргает её за рукав. Песочные колечки с орехами Зейнаб всегда печёт к приезду внуков. Но сегодня ей было, конечно, не до колечек.
– Нет, милая, сегодня нет. Орешки со сгущёнкой ещё оставались, будешь? Пойдём, я тебе дам. А как ты получила пятёрку? Вам же в первом классе оценки не ставят.
– Так я «солнышко» получила. Это значит пятёрка!
– Бабушка Зейнаб, а можно с куколкой поиграть?
Это Поля. Ей фарфоровая кукла, стоящая у Зейнаб на самой верхней полке в гостиной, гораздо интереснее, чем орешки со сгущёнкой. Куклу подарили Андрею на гастролях в какой-то из бывших союзных республик. Ручная работа, платье из настоящего шёлка, вышитое бисером, длинные волосы заплетены в косы, глаза густо подведены чёрным. Куклу девочки выпрашивают постоянно, и Зейнаб даёт под честное слово, что не разобьют и не разденут.
У девчонок энергия бьёт ключом – два маленьких смерча, сметающих всё на своём пути. Зейнаб их очень любит, но через час общения неизменно идёт за таблетками от мигрени. С ними только мать может управиться и Андрей. Андрей…
– Отложила бы телефон хоть на минуту, – ворчит Антон, но сестру всё же целует. – Можно подумать, ты нефтью торгуешь.
– Не нефтью, но бизнес требует постоянного внимания, – парирует Марина.
– Да что ты говоришь? А у меня, видимо, не бизнес, а так, бирюльки. Я почему-то могу убрать телефон и пообщаться с матерью!
– Ну ты у мамы всегда лучший и любимый, это понятно!
Зейнаб смотрит на детей и молчит. Отец бы сейчас рявкнул на обоих и заставил прекратить перепалку. Но у неё нет сил влезать в их вечные конфликты.
– Мариш, есть какие-нибудь новости? – тихо спрашивает она. – Ты обещала следить.
– Да. – Марина коротко кивает, ищет глазами пульт от телевизора. – Мы пока сюда ехали, по радио сказали, что папа вышел. Целый и невредимый. И вывел заложников.
– Что?! – Зейнаб всплёскивает руками. – И ты молчишь?
– А ей поставки шампуней и бальзамов для волос дороже, – не остаётся в долгу Антон и нажимает кнопку на пульте.
Искать нужный канал не надо, сейчас все каналы транслируют одно и то же.
– Прекрати! Я сразу сказала, что всё будет хорошо. Папа знает, что делает. Поэтому я просто ждала точной информации. Пока ты сидел тут и распускал сопли.
– Я сопли распускал? Я мать успокаивал, пока ты своими делами занималась! – тут же заводится Антон.
– Андрей!
Зейнаб с трудом себя сдерживает, чтобы не кинуться к телевизору, хотя экран большой и с дивана и так прекрасно видно, как её Андрей выходит из оцепленного здания. Камеры не могут снять крупный план, операторы стоят за оцеплением, но Зейнаб по движениям, по походке считывает его состояние. Он напряжён, конечно, ему не нравится всё происходящее. Но он в порядке, в порядке! Живой, здоровый. И он ведёт за руки двух девочек, очень похожих на Полину и Олю. Только шагают эти девочки не очень уверенно и на обеих тёмные очки.
– Прибавьте звук, – шепчет Зейнаб.
У самой руки трясутся так, что, пожалуй, выронит пульт.
– И только что захваченное заложниками здание покинул Народный артист Советского Союза Андрей Кигель, выступивший в роли добровольного переговорщика. Ему удалось вывести из здания двух самых маленьких заложниц. Спасённым девочкам шесть и семь лет соответственно, они воспитанницы детского интерната для слепых и слабовидящих, на концерте были вместе с педагогом. О судьбе педагога пока ничего не известно. Позже мы постараемся взять интервью у Андрея Кигеля, а пока напомним, что в здании остаются ещё несколько сотен заложников, большая часть из которых – дети.
Корреспондента сменила стандартная отбивка телеканала, по экрану поскакали белые лошади, началась реклама.
Зейнаб судорожно вздохнула и почувствовала, что её обнимают тёплые руки. Антошка. Руки у него такие же нежные, как у отца. И даже пахнет от него тем же самым одеколоном. Надо же, она раньше не замечала. Одеколон. Всё же хочет быть похожим на отца?
– Всё, мам, всё. Расслабься. Всё закончилось, папа в безопасности.
– Если второй раз туда не пойдёт, – спокойно замечает Марина.