Он с интересом рассматривал своих будущих сослуживцев, с некоторыми ребятами уже успел познакомиться. Знал, что вон тот, с веснушками, тоже музыкант – на баяне играет. А его сосед по месту у стенки, с которым он только что пирожком поделился, тоже в Гнесинку поступал, и в ГИТИС, и даже в Щепку, но два раза подряд везде проваливался и твёрдо намерен после армии поступать снова.
– После армии точно возьмут, – рассуждал парень, дожёвывая пирожок. – Как приду к ним в форме, с портупеей, в начищенных сапогах, так сразу возьмут. Меня уже все в приёмной комиссии запомнили, мол, вот какой упорный! На третий раз наверняка возьмут.
Андрей кивал, соглашался, но благоразумно молчал, что поступить – ещё полдела. Ты попробуй доучись, особенно если сам не знаешь, чего тебе хочется. То ли песни петь, то ли в спектаклях играть. Для себя он уже всё решил, ему по дороге с песней. Но и цирк бросать было невыносимо жалко. Цирк – он настоящий! Там не сыграешь эмоции, там каждый вечер настоящий риск, настоящие хищники с мощными когтями и клыками, настоящие трапеции, уносящие под купол. И даже если ты просто поёшь, ты всё равно чувствуешь этот постоянный, разлитый в воздухе адреналин.
Да, цирк не отпускал даже здесь, в товарном вагоне. Но стоило им приехать в военную часть, как на размышления о прошлом и будущем времени не осталось. Курс молодого бойца, заучивание устава, утренние построения и бесконечные наряды, строевая подготовка с многочасовыми занятиями на плацу, стрельбы – всё это закрутило Андрея, так что он едва находил силы в свободные полчаса перед сном написать письмо Аиде Осиповне и рассказать, как ему нравится служить. А ему правда нравилось: нравилась дисциплина, нравилось строгое, но какое-то отеческое отношение командиров, нравились политзанятия. Если б ещё не старшина.
Конфликт со старшиной случился почти сразу. Их построили и объявили, что скоро смотр художественной самодеятельности. Андрей понял, что его час настал. Он же готовый артист, с опытом, даже можно сказать, с репертуаром. Конечно, его цирковая песня тут вряд ли годится, но он может и Блантера спеть, и «Вставай, страна огромная». Да что угодно спеть может, был бы аккомпанемент. Где тот веснушчатый баянист? Почему он не отзывается? Сказали же, кто какими талантами обладает, шаг вперёд.
– Так, ну а ты, рядовой Кигель, чем похвастаешься?
Старшина по очереди опрашивал всех, кто сделал шаг из строя.
– Пою, товарищ старшина.
– Мы все поём по субботам в бане, – усмехнулся тот. – Ладно, поёшь – молодец. В клуб сегодня в четыре придёшь, будем слушать, как ты поёшь.
И Андрей полетел в клуб, едва закончились занятия, даже раньше назначенного времени. Он был уверен, что всё складывается наилучшим образом. Как же он забыл про самодеятельность, которая есть в каждой военной части? Значит, можно и родине служить, и творчеством заниматься. Так два года службы пролетят незаметно. Он ещё и в библиотеку записался, решил, пока есть возможность, классику перечитать. В школе-то как читали? Чтобы пятёрку получить. А теперь можно с полным осознанием окунуться в «Войну и мир», например.
В клубе уже сидели командиры, где-то в углу маячил старшина. Веснушчатого с баяном почему-то не было, зато выяснилось, что один из парней его отряда играет на фортепиано, а один и вовсе на трубе. Трубы, правда, в части не нашлось, так что его отправили подшивать форму и не морочить людям голову. Был тут и тот, с которым Андрей пирожком делился, он «экзаменационной комиссии» этюды показывал. Его тоже отослали армейскими делами заниматься, этюды в армии никому, мол, не нужны. Дошло дело до Андрея.
– А ты у нас, значит, поёшь?
– Так точно.
– Что поёшь?
– «Вставай, страна огромная», – сориентировался Андрей.
Если за этюды выгнали, то за его цирковые песни точно отправят на кухню, картошку чистить. Нарядом вне очереди.
– Подходящий репертуар. Ну, пой.
Он спел. Спокойно, сдержанно, чуть ли не стоя по команде «смирно». Но громко и пафосно, в соответствии с ситуацией. Командиры одобрительно покивали.
– Так, рядовой Кигель, вы нам подходите. Считайте, что освобождены от всех занятий на ближайшую неделю. Вместе с рядовым Алексеенко будете репетировать. Не займёте хотя бы третье место на смотре, опозорите часть – ещё неделю проведёте в нарядах. Вопросы есть?
Вопросов не было. Вместе с Алексеенко, парнем, который играл на фортепиано, Андрей неделю репетировал. И окончательно убеждался в мысли, что служба пройдёт намного веселее, чем он ожидал. У него снова репетиции, впереди концерт перед огромной аудиторией – на смотр соберутся солдаты и офицеры сразу нескольких частей. Всё было прекрасно, кроме одного – отношений со старшиной. Теперь он смотрел на Кигеля волком.
– Ты учти, Кигель, я таких, как ты, за версту чую, – сказал старшина тем же вечером.
– Каких, товарищ старшина?
– Хитро сделанных. Ишь, артист выискался. Теперь так и будешь от службы отлынивать? Сейчас один смотр, потом второй. Потом тебя в ансамбль песни и пляски переведут. И будешь ты до дембеля петь и плясать, пока нормальные ребята толчки драят и окопы роют? А если завтра война, ты чем стране поможешь? Песенками своими?
– Никак нет, товарищ старшина.
– А как? Ну скажи мне как, Кигель? Развелось вас, артистов. Дармоедов. Ты же на артиста и учился до армии? Ты думаешь, это нормальная профессия, что ли, Кигель? Так я тебе скажу, что это самая бесполезная профессия. Толку от вас – ноль. Человек ваши песенки послушает и дальше пойдёт, к станку, танки для страны делать.
Андрей благоразумно промолчал, но после того разговора занятия пропускать не решался, несмотря на официальное разрешение командира. Репетировали в свободное время, да и что им было репетировать? Андрею, чтобы разучить песню, требовалось не больше часа. А «Страну огромную» он и так знал.
Смотр прошёл отлично, их часть заняла первое место. Андрею аплодировали, требовали повторить на бис. И он повторил, увидев одобрительный кивок командира. После концерта получил благодарственную грамоту, которую тут же отправил маме, и увольнительную на день. До Москвы за день даже не доберёшься, поэтому Андрей решил поехать в Тамбов. Невеликие развлечения: посмотрел кино в местном кинотеатре, съел три порции мороженого – кормили в части на убой, но сладкого очень не хватало. Пошатался немного по парку, постоял возле афиш летнего театра. С афиши улыбался черноглазый парень, примерно его ровесник. В белом пиджаке и красной бабочке, настоящий франт. «По дороге с песней», – значилось под его изображением большими буквами. Концертная программа Заслуженного артиста республики Марата Агдавлетова. Надо же, такой молодой, а уже Заслуженный. Андрей одёрнул свою гимнастёрку, совсем не походившую на белый концертный пиджак. Ничего, вот отслужит, и уж тогда…
Что «тогда», он и сам не знал. Алик писал ему письма, рассказывал про успехи в учёбе, про какую-то там симфонию, которую сочиняет для выпускного экзамена. Айдар писал, что готовит новый номер с Багирой и что на место Андрея так никого и не нашли. Казалось, что в Москве жизнь бьёт ключом, а он, Кигель, остался где-то на обочине.
– Так, не раскисать, рядовой Кигель, – сказал сам себе Андрей, отходя от афиши. – Всех ты догонишь и перегонишь. И костюм себе купишь. Белый. С красной бабочкой. И афиши твои висеть будут по всей стране. А сейчас шагом марш в часть, родине служить. И в школу сержантов запишись, объявление уже три дня висит.
***
Андрей Иванович снова тянется к пачке Марика, попутно отмечая, что в магазин кому-то из них, Народных и легендарных, всё-таки бежать придётся. И сигареты кончаются, и коньяка уже осталось на донышке.
– Иду я, значит, на автобусную остановку, – продолжает он, – и вдруг обнаруживаю, что денег-то у меня нет. Я последние на мороженое потратил, идиот. А автобус в Тамбове, я вам скажу, это не то что в Москве. Час поздний, народу почти нет, так что зайцем не прошмыгнёшь. Да и приметный я больно, в военной форме. Поймают без билета – стыда не оберёшься, мундир опозорил.
– Наоборот, – возражает Волк. – Солдатика могли и бесплатно пропустить. Понятно же, что он без денег. Может быть, к девушке на свидание бегал, теперь в часть опаздывает. Могли войти в положение.
– Вот в часть я и опаздывал. Но без девушки, – усмехается Андрей. – Нет, зайцем, да ещё по форме – не по мне. Молодой был, гордый, дурак! Проводил взглядом автобус, да и пошёл пешком. Три часа шёл. Естественно, старшина меня уже ждал. Я думаю, он с часами на проходной стоял и, если бы я хоть на минуту задержался, влепил бы мне пару нарядов. А так как явился я почти к отбою, меня вообще отправили на «губу».
– Куда?
– На гауптвахту. И пять нарядов вне очереди сверху. И вот я, отсидев положенное, отбываю наряд. Плац подметаю, весь в пыли и своих невесёлых мыслях.
– О Марике с его белым костюмом и бабочкой, – ехидно вставляет Волк.
– Почти, – кивает Андрей, не замечая возмущённого лица Марата. – И тут старшина идёт. Довольный, как будто именины у него. Встал в сторонке, смотрит на меня, любуется. А потом и говорит: «Ну что, Кигель? Это тебе не „Страну огромную“ петь!»
Лёнька и Марик смеются. Андрей тоже улыбается. Сейчас, с высоты прожитых лет, старые обиды кажутся забавными происшествиями, не более. И в чём-то тот старшина был прав, спуская на землю юное дарование. Петь тоже кто-то должен, но есть профессии и поважнее. Может быть, поэтому Кигель всегда стремился быть больше чем певцом.
– И чем дело кончилось? – интересуется Лёнька, озадаченно разглядывая пустую бутылку.
– Да ничем. Так он меня и шпынял по любому поводу. А потом наша часть выиграла ещё один смотр самодеятельности, тоже благодаря мне. И меня перевели в ансамбль песни и пляски при Тамбовском театре. Том самом, на стене которого афиши Марика висели. Тогда руководители военных ансамблей очень внимательно следили, где какой талант объявится, и сразу к себе. С надеждой, что ты останешься у них на сверхсрочную и они получат солиста на годы вперёд. Но я не остался, конечно. Честно отслужил своё и рванул в Москву. Вернулся в цирк. На моё место давно нашли человека, но Айдар ввёл меня в номер, потом появилась песня «Дрессировщик», ну и вскоре случился тот знаменательный концерт, где я познакомился с Генсеком.