— И лекарства от этого нет?
— Лекарства? К сожалению, нет. Но когда Кая поймет, что она чувствует на самом деле, в самой глубине своей души…
— Что значит «чувствует на самом деле»?
Кики вдруг почему-то вспомнилась книга «Последняя дверь».
— У Каи должны «открыться глаза»… Правда, я сама толком не понимаю, что это значит. — Мама виновато улыбнулась.
— Я не сдамся — я буду ее искать, — пообещала Кики. — теперь, после разговора с вами, я еще больше хочу встретиться с Каей. Мне кажется, я понимаю, что она чувствует.
Кики распрощалась с Мамой, и они пошли прочь. Дзидзи, кивая на ходу, проговорил:
— Значит, вот как выходит. Кая не должна думать: «Все это ради него». Она должна понимать, что она сама — совершенно необыкновенная собака, и тогда все будет хорошо. Ей сразу полегчает…
— Дзидзи, ну зачем ты все это проговариваешь? Это же и так очевидно» — сказала Кики, метнув на Дзидзи быстрый взгляд.
— Да, но этого не понять, если никогда не был по-настоящему одинок, — рассудительно возразил Дзидзи.
Теперь Кики направлялась к самой высокой точке города — на часовую башню. В это время солнечные лучи падали на нее почти отвесно, и тень от башни была совсем коротенькой. Подошло время обеда, и на площади перед башней и примыкающих к ней улицах было полно народу. Кики, ни на минуту не забывая о работе, окинула улицы внимательным взглядом.
— А кто это тут у нас? Никак сама Кики?
Ведьмочка увидела, что из окна этажом ниже высунулся часовщик, который держал лавку на Главном проспекте и был смотрителем часовой башни. Он высунулся еще чуть дальше, чтобы лучше видеть, что там, наверху, происходит.
— Я сейчас буду отбивать полдень — там, где ты сидишь, и оглохнуть можно!
— Ой нет, не хочу! — Кики собралась уже было оседлать помело, но вдруг замерла и обернулась. Она вспомнила слова из книги «Последняя дверь»: «Глас, взмывающий в небо в согласии с эхом».
— А есть какие-то правила, как именно должны звенеть часы?
— Ну да: раз полдень, то должно быть двенадцать ударов.
— И… И по-другому сделать никак нельзя?
— А зачем? — удивился часовщик.
— Нельзя ли сделать звон веселым? Речь идет об одной собачке, она потерялась… Вот я и подумала: может, если она услышит забавный звон, то прибежит на него.
— Хм, собака, говоришь… Отбить время так, чтобы ей понравилось… Даже не знаю, возможно ли это.
— Что, мэр будет сердиться, да?
— Да нет, этого-то точно не случится. Наш мэр стольким тебе обязан, что… Ну что ж, попробую отбить время позабавнее. А вы там оба все-таки уши-то прикройте поплотнее!
Сказав это, часовщик взялся за веревки колоколов и принялся, пританцовывая, отбивать время.
«Дилилинь! Дилилинь!
Дилилинь! Дилилинь! Дилилинь!
Динь-дон-динь! Динь-дон-динь!»
Над Корико разнеслось эхо колокольного звона. Прохожие на улицах останавливались и удивленно поднимали головы. Кто-то показывал пальцем на башню, кто-то начал легонько притопывать ногами в такт звону. Людей на площади становилось все больше, толпа густела. Все весело приплясывали. Но на звон шли только люди. Ни одной собаки не было видно.
— Нет. Похоже, ничего у меня не вышло, — признал часовщик.
— Значит, ничего не поделаешь. Вы уж простите меня с моей глупой просьбой. Пойду дальше искать… — уныло ответила Кики. «Я-то решила, это и есть тот самый ”глас”, но, похоже, ошиблась…»
И тут позади вдруг раздался голос:
— А теперь наконец-то пора и мне взяться за дело!
Кики изумленно обернулась — да, это снова была Кэкэ! И как только она сумела сюда вскарабкаться? Но сейчас Кэкэ гордо и уверенно стояла на покатой крыше. Ее волосы, собранные в два стоящих торчком хвостика, развевались на ветру. Кэкэ провела по волосам рукой, распутывая их, и широко улыбнулась Кики.
— Уф, и запыхалась же я, пока сюда лезла! Эта башня страх какая высоченная! — Кэкэ широко открыла рот и демонстративно завздыхала: — Уф-ф! Фу-ух! Я решила взять с тебя пример и тоже сунуть нос в чужое дело, вот и пришла, — пояснила она. А потом развела руки широко в стороны, набрала полную грудь воздуха и прокричала, сотрясаясь всем телом:
— Гав! Гав! Гав! Гав! Гав! Гав! У-у! У-у!
Она лаяла по-собачьи. Звучало это так, словно одинокая собака тоскует в ночи и зовет кого-то. Звук лая Кэкэ отозвался долгим эхом, он отражался от стен домов, разнесся далеко-далеко, становясь все громче, все звонче, он раздавался по всему Корико. Люди на площади так и застыли на месте от изумления. На мгновение вокруг воцарилась полная тишина.
И тут — что такое? Со всех сторон зазвенел собачий лай. Он становился все громче, и вот со всех улиц и переулков начали выскакивать собаки. Они с лаем и воем бежали к башне. Они прыгали и взрывали землю, они мчались, как волна. Кто-то тащил за собой на цепи собственную будку, кто-то волочил на поводке своего хозяина. Их было так много, что не сосчитать.
— Ура-а! — закричала Кэкэ.
— Уй! — вырвалось у часовщика, смотревшего на все это из окна, — он так и сел с маху на пол от удивления. Кики прижала к себе трясущегося Дзидзи, кое-как сама уняла дрожь, села на помело и спустилась на площадь. Кажется, внизу собрались все собаки Корико, там шагу было некуда ступить. Однако все они были в прекрасном настроении, они дружелюбно виляли друг другу хвостами и прыгали. Через собачью стаю отчаянно проталкивалась и протискивалась, подныривая под больших собак, маленькая собачка: она прибежала откуда-то с дальнего конца площади. Она влетела прямо в объятия спешившего к ней с противоположной стороны Пуупуку.
— Это Кая! — вскричал Дзидзи.
Пуупуку упал на колени прямо посреди площади, крепко сжимая Каю в руках. Он зарылся лицом в ее короткую шерсть и непрестанно повторял:
— Прости, прости мен! Теперь я тоже буду работать не покладая рук!
Кики, глядя, как трясется его широкая спина, с облегчением выдохнула, чувствуя, как с ее плеч спадает тяжесть. Но площадь была по-прежнему запружена собаками! И вокруг по-прежнему стоял неумолчный лай! И тут с башни снова раздался звук — на этот раз пронзительный свист:
— Фью-у! Фью-у! Все! По домам! Разбегайтесь! По домам! По своим! Домам! Разбегайтесь! Фью-у!
Услышав это, собаки стали пятиться и расходиться с площади. Прошло совсем немного времени, и вот уже перед башней остались лишь Пуупуку с Каей на руках да Кики с Дзидзи. Толпа онемела от изумления. Однако люди понемногу пришли в себя и тут же принялись оживленно переговариваться:
— Вот это было да!
— Кто эта девочка?
— Это новая ведьма!
Все эти слова для Кики были словно ножом по сердцу. Она прижала к себе Дзидзи, подняла помело и пошла прочь, сама не зная куда. Когда Кики очнулась, небо уже заволокло легкой дымкой, а на улицы опустилась темнота.
Кики вернулась домой. Она тихонько открыла дверь и увидела, что Кэкэ, как всегда, сидит на своем привычном месте, скрестив ноги.
— Спасибо, что помогла, — сказала Кики. Она собиралась сказать это погромче, но голос Кики был непривычно тихим и надтреснутым.
— Да не стоит! Но весело вышло, столько шуму! — Кэкэ рассмеялась и вытянула ноги.
— Ты все, что угодно, можешь, Кэкэ, — добавила Кики.
— Это точно! Можешь на меня положиться! — снова рассмеялась Кэкэ.
Когда Кики это услышала, у не невольно вырвались слова, которые она пыталась сдержать:
— Ты не подумай, что я это говорю потому, что сама не справилась… Но мне кажется, что «уметь все что угодно», — это как-то неправильно.
Кэкэ резко соскочила со стула.
— Неправильно, значит?! Я, может, только потому и смогла, что была уверена в успехе! А ты, Кики, слишком любишь делить все на «правильное» и «неправильное»! — прокричала она и, громко топая, убежала к себе в комнату. Дверь с грохотом захлопнулась
Глава 12Последняя дверь
Тем вечером Кики почувствовала, что в груди у нее так и клокочет. Недовольство, копившееся в Кики все последнее время, бродило в ней и просилось наружу.
«Она все портит. Она все портит. Мою жизнь в моем любимом Корико. Из-за нее даже Дзидзи ходит какой-то сам не свой. На нее даже Соно полагается. С ней даже Томбо дружить хочет. Горожане такие легкомысленные: им лишь бы чего новенького. А эта Кэкэ вечно ухмыляется, что бы ни случилось. Как она может все время быть спокойной?»
Кики казалось, что против нее ополчился весь мир. Ей так не хотелось в чем-либо уступить Кэкэ, что она наделала уйму глупостей. Отбросила ведьминскую гордость и ведьминские правила, забросила работу, швырнула на ветер свои деньги, радостно транжирила… Теперь стоило ей только вспомнить все это, как она готова была от стыда сквозь землю провалиться.
Двенадцатилетняя девочка, явившаяся из ниоткуда, перевернула жизнь Кики с ног на голову. Под влиянием Кэкэ Кики мало-помалу теряла себя. Куда только исчезла прежняя Кики, весела и жизнерадостная? Эти полгода прошли словно в тумане. Что же дальше-то будет?
«Я больше не нужна».
Рядышком с Кики, свернувшись клубком на одеяле, крепко спал Дзидзи. Кики вдруг начали душить слезы. Она подтянула к себе подушку и зарылась в нее лицом, чтобы не издать ни звука, — только плечи ходили ходуном.
Ведьмочка никогда и представить не могла, что ей может быть настолько одиноко.
«Я хочу исчезнуть. Мне так стыдно, что я сама себя выносить больше не могу. Я хочу покончить со всем…»
Кики вдруг словно что-то толкнуло в бок. Она посмотрела распухшими от слез глазами на полку, где стояла книга «Последняя дверь». Кики опустила босые ноги на пол и тихонько подошла к полке. Едва осознавая, что она делает, Кики сняла книгу с полки, а та словно только этого и дожидалась — тут же распахнулась прямо посередине.
Кики подошла к окну, подставила книгу под лунные лучи и принялась разбирать буквы. И как всегда, ей удалось прочитать лишь разрозненные фразы. Вот что там было написано:
«Ну вот, ты открыла дверь.
Ты бросила на меня лишь один взгляд и сбежала, и все же…