Дальнейший путь мы проделали в холодном молчании. Стриж, правда, бубнил себе под нос, фантазируя на тему, что он еще со мной сделает, если я не прекращу тормозить, но я решил не придавать этому большого значения. У меня были дела поважнее, чем любоваться гримасами на его побитой физиономии.
Заняв свое место в вагоне, я глубоко задумался. Естественно, о том, как мне жить дальше. Судьба Стрижа, ввиду его злопыхательского характера и постоянных угроз в мой адрес, меня не волновала. Мысли в моей бедной голове крутились все больше вокруг того, как самому выпутаться из неприятностей. Конечно, самым умным решением было бы, нейтрализовав Стрижа, отобрать у него деньги, добраться до Токио и явиться в наше консульство или представительство, что там у них, требуя срочно вернуть меня на родину, пока я не пал невинной жертвой разборок русской мафии. Другое дело, что в этом случае жертвой автоматически становилась Ксения. Кинай, повторяю, не производил впечатления человека, бросающего слова на ветер.
Конечно, можно было попытаться убедить себя, что меня совершенно не касаются проблемы хорошенькой стриптизерши из «Хэйрози-клаб», с которой я провел вместе всего несколько часов, и то не наедине, а в ресторане пресловутого дядюшки Хэйрохито. Но я и пытаться не стал, заранее зная, что ничего из этого не выйдет. Почему-то для меня всегда было проще рискнуть собственной шкурой, чем подставить кого-то под удар. Тем более если этот кто-то — чертовски симпатичная девушка. Я тяжело вздохнул, прощаясь с прекрасным вариантом собственного спасения, выпросил у, задремавшего было, Стрижа сигарету и принялся думать дальше.
В любом случае убивать Зиму я не собирался. То, что киллера прикончит если не братва Зимы, то заметающий следы Кинай, было ясно как божий день, наступающий за окном поезда, несущего нас на север. Интересно, а понимает ли Стриж, что живыми мы теперь не нужны никому, независимо от того, как пройдет намеченная операция? Бросив взгляд на него, я сморщился и покачал головой. Человек с таким лицом вряд ли смог бы уяснить и более очевидные вещи. Стриж громко храпел во сне, преисполненный готовности справиться с поставленной перед ним задачей. «Энтузиаст», — усмехнулся я, глядя на проносящиеся мимо деревья. При этом я с грустью думал о тополях родного города, оставшегося где-то далеко на западе. Почки на ветвях деревьев, наверное, уже набухли и замерли в ожидании тепла, готовые по команде солнечных лучей выбросить в прозрачный весенний воздух зеленые копья липких листочков… Так вот она какая, ностальгия, понял я, норовя вытащить из кармана Стрижа сигаретную пачку и надеясь заглушить никотином тоску по Родине.
— Чего тебе, а?! — заворчал вторично разбуженный Стриж, хватая меня за руку. — Постыдился бы, карманник-самоучка! А еще доктор! Ай-ай!
Прочитав мне нотацию и выдав пару сигарет, он снова впал в счастливое забытье, чмокая губами и пугая соседей по вагону самозабвенным храпом. Немного погодя уснул и я.
Проснулся я уже на Хоккайдо, так и не выяснив, каким образом наш поезд умудрился преодолеть пролив Цугару, разделяющий Хонсю и Хоккайдо. Стриж, правда, принялся толковать что-то о железнодорожном пароме, доставившем нас через пролив, но я слушал его в пол-уха. Гораздо больше меня интересовали сейчас две вещи. Во-первых, это был снег, покрывающий все обозримое пространство за окном вагона. Он летал в воздухе крупными хлопьями и невольно наводил на мысль, что в одной рубахе и джинсах я имею все шансы погибнуть от переохлаждения. Представив, какое удовольствие сей факт может доставить Стрижу, я загрустил. Во-вторых, грустя, я активно интересовался содержимым большой спортивной сумки, в которой ковырялся Стриж, доставая теплые вещи. Внимательно изучив ее содержимое и решив, что кожаную на меху куртку этот жлоб мне ни за что не отдаст, я сосредоточился на толстом вязаном джемпере.
— Стриж. — сказал я, издалека начиная атаку на вожделенный джемпер, — Ты в детстве по ночам конфеты под одеялом не трескал случайно?
— Нет вроде. А что? — поинтересовался он, продолжая копаться в сумке.
— А то, — отрезал я, — что как-то не по-товарищески получается. Ты, значит, сейчас напялишь на себя все эти шмотки, а я буду трястись на морозе, как овечий хвост? Посмотри за окно, там же лютый минус! Вон, снег везде лежит!
— Да, — с явным наслаждением подтвердил Стриж, выглядывая в окно, — там холодно, — и снова засунул нос в сумку, — Только не пойму, Айболит, при чем здесь мое детство?
— Как при чем? — удивился я. — Если человек вырос таким жадным, что даже не может одолжить своему замерзающему приятелю старенький джемпер, — я потянулся к джемперу, и Стриж шлепнул меня по руке. — то, — продолжил я, морщась от боли, — это неспроста. Такую жадность надо вырабатывать в себе годами, начиная с детских лет, тренируюсь под одеялом с конфетами, утаенными от товарищей.
— Что ты несешь? — возмутился Стриж, встряхивая джемпер и озабоченно разглядывая его. — Старенький… Новье, в бутике брал на днях! Старенький… А детство мое, братан, прошло в детдоме, так что не гони, там за тренировки с конфетами под одеялом убить могли. Темную, на крайняк, устроили бы по-любому. На уж, носи, — швырнул он мне джемпер, растроганный, видимо, воспоминаниями о трудном детстве, — и не вздумай еще кому сболтнуть, что Стриж скурвился из-за тряпки.
— Не буду, — пообещал я, натягивая через голову роскошную вещь, согревающую меня уже одним своим видом.
На перроне нас встречали четверо коротко стриженных типов. Несмотря на морозец и порывистый северный ветер, гоняющий по асфальту поземку, они стояли с непокрытыми головами, распахнув длинные кожаные пальто. Их посиневшие от холода носы и золотые цепи на шеях блестели в косых лучах заходящего солнца, служа своеобразными маяками для Стрижа. Последний, узрев собратьев по разуму, сразу заважничал и принялся вовсю командовать мной:
— Давай, давай, пошевеливайся. — басил он, небрежно подталкивая меня в спину к выходу из вагона, — Видишь, пацаны наслаждались… Ну кому говорят!
— А куда торопиться? — возразил я, перемещаясь в пространстве, благодаря его толчкам, словно кальмар в океане, рывками. — Чего я тут не видел? У нас в городе, если ты помнишь, точно такие же бандитские рожи по улицам ездят. Ну прям один в один, — убежденно добавил я, вылетая из вагона, как пробка из бутылки.
Стриж вальяжно появился вслед за мной и, раскинув руки, провозгласил:
— Ну здорово, братва!
Синеносые гуськом потянулись к нам, скупо улыбаясь и кидая в мою сторону быстрые изучающие взгляды. Я скромно стоял рядом с баулом Стрижа и делал вид, что любуюсь заснеженными сопками, заполняющими собой горизонт. На самом деле сопки я видел далеко не впервые. А за время службы, которую проходил на Дальнем Востоке, не только видел, но и порядком набегался по ним в составе родного разведбата. Так что сопки меня волновали мало. Ритуал встречи синеносых со Стрижом — вот было действительно достойное зрелище. Впрочем, Стриж к этому времени, благодаря ледяному ветру, и сам ничем не отличался от синеносых. Картинно обнимаясь и хлопая друг друга по плечам, они казались сами себе очень крутыми парнями и не обращали на меня ровным счетом никакого внимания. Наконец, устав, видимо, от своих козаностраподобных жестов, один из них небрежно поинтересовался, кивнув в мою сторону:
— Это и есть стрелок, которого Кинай сосватал для Зимы?
— Он, — подтвердил Стриж, тоже поворачиваясь ко мне. — Ну чего замер, Айболит? Бери сумку и топай в машину. Поехали, пацаны, чего здесь толкаться?
— Поехали, — согласился один из встречающих, тощий долговязый тип, на котором пальто болталось, как на палке.
Они дружно снялись с места и тронулись в сторону двух черных джипов, пристроенных на перроне в нарушение всех правил парковки. Я был сражен наповал коварным замыслом Стрижа превратить меня в носильщика. Это не укладывалось ни в какие рамки. Но устраивать скандал из-за мелочей тоже не хотелось, поэтому я подхватил баул и пошел вслед за остальными, мысленно кляня Стрижа и обещая при первой же возможности отплатить ему сторицей.
Дом на окраине Хокадате, куда мы приехали, мне не понравился. Может потому, что выстроен он был в безликом европейском стиле — обычный двухэтажный особняк без всякого намека на местный колорит. А может быть, еще и потому, что приехал я сюда не по своей воле. Вообще, решительно все, что окружало меня на Хоккайдо, вызывало раздражение: и снег, густыми мокрыми хлопьями поваливший с неба, и крепкие порывы морского ветра, гуляющего вдоль улиц, и физиономии дружков Стрижа, пустивших вкруговую папиросы с гашишем прямо в джипе. Долговязому, впрочем, гашиша показалось мало, и он нанюхался кокаина, после чего немедленно развеселился и принялся доставать меня разными глупыми вопросами. Я больше отмалчивался, а если и отвечал, то крайне неохотно.
— Ну что, братан, давай знакомиться, — сказал он, когда мы вошли в дом, — Меня зовут Эдик Кашей.
Усмехнувшись, я подумал, что очень удивился бы, зовись он по-другому. И смерть свою Эдик наверняка найдет на конце иглы. Только не швейной, а героиновой. Но озвучивать эти мысли я не стал. Вместо этого протянул руку и представился:
— Саша.
— А погремуха у тебя вроде Айболит? — прищурился Кащей, втискивая мне в руку узкую влажную кисть. — Так тебя, кажется, Стриж на вокзале назвал?
— Так, — кивнул я. — Но лучше зови меня Сашей. Я не блатной, и клички мне ни к чему.
— Погремуху просто так не прилепят, — наставительно сказал он, подмигивая. — Ладно, разберемся, что ты за фрукт по жизни. Пошли, покажу твою комнату.
— Кащей, ты поосторожней с этим малым, — счел нужным вмешаться Стриж, видя, как беспечно Эдик относится к функциям моего стража, — Ты б его запер, в натуре, не то слиняет, ищи потом.
— Отсюда не слиняет, — откликнулся Эдик, поднимаясь вслед за мной на второй этаж. — Вот твоя нора, здесь и устраивайся, — Он толкнул двери комнаты.
Я шагнул вперед, изучая свое новое жилище. Вполне прилично, ничуть не хуже, чем в отеле. Кровать была широкой и удобной на вид, обои не раздражали глаза, а все остальное меня мало занимало.