Но то ли машина была слишком старой, чтобы владелец утруждал себя установкой сигнализации, то ли он просто не посчитал нужным нажимать на кнопку пульта — так или иначе всплеска автомобильных эмоций не последовало. Обрадованный этим открытием, я распахнул водительскую дверь и, вооружившись валявшейся в «бардачке» отверткой, принялся ковыряться в креплении замка зажигания. Уж что-что, а такие мелочи в устройстве японских автомобилей были мне хорошо известны. Сам, слава богу, не первый год езжу на «японце», хоть и праворульном, но надежном и дающим немыслимую фору отечественным развалюхам. Впрочем, в данной ситуации привычка к правому рулю служила лишь дополнительным преимуществом. Отколупав панель и выбросив ее из салона, я ухватил щипцами, тоже обнаруженными в «бардачке», язычок, торчащий из замка зажигания, и повернул его, молясь про себя, чтобы у аккумулятора хватило энергии провернуть стартер. Микроавтобус натужно завыл и вдруг завелся, простуженно чихая и дрожа всем своим изношенным организмом.
— Вот так-то лучше, — удовлетворенно пробормотал я, тоже чихая и чувствуя, как меня начинает потряхивать от холода.
Но возвращаться в «Асидзури» и требовать в гардеробе оставленную там куртку мне почему-то не хотелось. Впрочем, через несколько мгновений я уже согрелся. Стриж весил раз в двадцать больше, чем казалось с виду. Процесс перетаскивания его тела в микроавтобус сопровождался непрерывной руганью в адрес этого обжоры и пьяницы, нагло игнорирующего диеты и осложняющего тем самым мою и без того нелегкую жизнь. Свалив Стрижа на сиденье, я устало выдохнул облачко пара и, ухватившись за руль дрожащими после такого нечеловеческого напряжения руками, вскарабкался на водительское место. Повозился немного, подгоняя кресло под свои размеры, включил фары и, убедившись, что бензин в баке еще есть, воткнул передачу. Автобус запыхтел, набирая обороты, и медленно выехал со двора «Асидзури», подслеповато обшаривая светом фар темные углы и закоулки.
— Стриж, — обернувшись, позвал я, когда мы выехали на улицу и вклинились в редкий поток машин, движущихся в сторону скоростной магистрали Отару-Хокадате. — У тебя, часом, сигарет не осталось? Молчишь? Сроду у тебя ничего не допросишься, — огорченно пробормотал я, одной рукой придерживая руль, а другой обшаривая карманы напарника.
Мародерство принесло свои плоды в виде мятой пачки сигарет и зажигалки, утрамбованных запасливым Стрижом в заднем кармане брюк. Шипя от нетерпения, я извлек то и другое и с наслаждением затянулся, медленно выпуская в лобовое стекло струйку дыма.
— Жить можно, — сообщил я Стрижу, по-прежнему хранящему упорное молчание и лишь изредка принимающемуся издавать нечленораздельные звуки, — Сейчас, дружище, двигатель прогреется, печку включим на всю катушку и с комфортом поедем в Хокадате. А там нас, наверное, Палыч уже заждался, — задумчиво добавил я, разглядывая непривычную разметку дорожного покрытия и стараясь в точности повторить маневры впереди идущего автомобиля, спортивной «хонды»-двухдверки. — Заждался, — повторил я, когда «хонда», выведя меня на скоростное шоссе, уверенно ринулась вперед, маяча все уменьшающимися в размерах рубинами габаритных огней. — Но мы с тобой торопиться не будем, дружище. Нам с «хондами» тягаться не с руки. Автобус у нас старенький… Сам — чайник! — раздраженно заорал я вслед легковушке, пронесшейся мимо и обдавшей нас потоком презрительных звуковых сигналов. — Стал бы я болтаться на скоростной трассе, если б знал другую дорогу! А из этого старья больше ста двадцати не выжать, так что нечего тут пиликать, — остывая, пробурчал я, — и так почти по обочине еду. Нет, ты видал, Стриж, какие уроды на здешних трассах встречаются?!
Стриж сочувственно застонал и принялся теребить рукой рану, норовя сорвать повязку. С трудом успокоив приятеля, я сунул в рот очередную сигарету и сосредоточенно уставился на дорогу, прижимая к полу педаль газа. Автобус, хрипя и вздрагивая, несся по ночному шоссе, вселяя в меня уверенность, что скоро все закончится, Кинай сдержит слово, и максимум через три дня я буду месить колесами своей машины талый снег на улицах родного города. Приятные мечты скрасили автопробег Отару — Хокадате, позволяя незаметно убить медленно тянущееся время и километры. На въезде в Хокадате я уверенно свернул налево, памятуя, что где-то здесь и должен находиться небольшой отель, ставший нашей базой после резни, устроенной посланцами Зимы в особняке Палыча. Отель и в самом деле скоро предстал передо мной, весь в сиянии огней и сирен полицейских машин.
— Мать твою, — пробормотал я, притормаживая и паркуя автобус у какого-то ресторанчика неподалеку от отеля, — Это что ж такое здесь творится?!
А творилось, судя по всему, нечто очень серьезное. По крайней мере два десятка легковых автомобилей и с полдюжины автобусов, оборудованных отличительными признаками полиции Хоккайдо, сгрудились возле отеля, перегородив улицу. Тут и там мелькали низкорослые фигурки вооруженных людей в форме, настроенных, без сомнения, очень серьезно. Трехэтажное здание отеля купалось в лучах направленных на него огней и переживало явно не лучшие времена. Часть стекол в окнах второго этажа — приглядевшись, я с ужасом опознал в них окна наших апартаментов, — была вдребезги разнесена выстрелами, следы которых испещрили его матовую белизну. К моменту нашего приезда стрелять уже перестали, но в воздухе еще остро чувствовался запах пороховой гари и неминуемой беды.
Теперь я начал догадываться, куда и зачем звонил сын Сакато перед тем, как нарваться на пулю Стрижа. Отдавал приказ местным властям начать активные боевые действия против Киная на Хоккайдо, только и всего. Конечно, Сакато здорово прогадал, сделав ставку на москвичей, жизнь их авторитета уже подходила к своему концу, как и жизнь самого Сакато-младшего, но… Но его приказ тем не менее оставался в силе, и именно благодаря ему сейчас маленькие черные фигуры японского спецназа пошли в решительную атаку. Сначала в сторону отеля полетели многочисленные гранаты, струясь в холодном воздухе текущим из них ядовитым газом, а затем на штурм двинулись люди в противогазах, решительно овладевая уже переставшей сопротивляться цитаделью противника.
Все было кончено в считанные секунды. Смешавшись с толпой зевак и телевизионщиков, возбужденно кричавших в микрофоны, я видел, как из отеля вынесли вереницу носилок. То, что лежало на них, было упаковано в черные пластиковые пакеты и, несомненно, являлось останками воинства Киная на Хоккайдо. По крайней мере, серебристую седину Палыча, мелькнувшую через неплотно прикрытую «молнию» мешка, спутать с кем-либо другим было невозможно. Его тело вместе с телами остальных бандитов споро погрузили в медицинский автобус, захлопнули двери и увезли в неизвестном направлении. А вместе с трупом Палыча в неизвестном направлении испарились и мои надежды на скорое возвращение домой. Теперь вопрос о том, через сколько дней я смогу вернуться на желанную Родину, даже не стоял на повестке дня. Зато вместо него появился целый ряд новых, не менее интересных.
Во-первых, как мне теперь вообще выбираться с этого проклятущего острова, если Палыча убили, а связи с Кинаем у меня нет? Во-вторых, на какие деньги это сделать, если всю мою наличность изъяли еще в Киото вместе с документами? И в-третьих, как поступить со Стрижом, который с минуты на минуту может сыграть в ящик? Не то чтобы вопрос номер три беспокоил меня больше других, но тем не менее усилий, уже затраченных на спасение Стрижа, было откровенно жаль. И решать этот вопрос, как ни крути, следовало в первую очередь. И я в полном недоумении вернулся в автобус и тупо уставился на панель. За время моего отсутствия там произошли кое-какие перемены. Стрелка бензобака, дрожавшая последние километры пути на уровне нижней отметки, теперь безжизненно упала, устав, видимо, предупреждать водителя о необходимости пополнить запас горючего. Зато вместо датчика бензобака активизировался другой. Красная лампочка, тревожно мигающая на панели, оповещала, что бензина осталось лишь на пятьдесят километров пути. Хотя на самом деле его осталось гораздо меньше. Пока я толкался возле отеля, а это заняло у меня минут двадцать, двигатель продолжал работать, глушить его я не решился. Так что не стоит сильно удивляться, если машина встанет на ближайшем перекрестке.
Тем не менее я развернулся и бесцельно поехал вперед, блуждая по незнакомым улицам и сам не понимая, куда еду и зачем. Конечно, можно было попытаться разыскать больницу и сдать туда Стрижа, но с таким же успехом я мог передать напарника прямиком в руки местной полиции. А если говорить откровенно, то в руки старика Сакато. Что там рассказывал Палыч о любви этого типа к изощренным пыткам? Думаю, он не откажет себе в удовольствии покуражиться над человеком, пусть по недоразумению, но все-таки застрелившим его сына. Пошарив с сигаретной пачке, я бережно извлек на свет последнюю сигарету и чертыхнулся. Настроения бороться за жизнь свою и Стрижа не было совершенно. Хотелось плюнуть на все, зайти в ближайший полицейский участок и выложить им правду-матку о том, каким образом я оказался замешанным в покушении на жизнь Зимы и Сакато-младшего. Другое дело, шансов на то, что мне кто-то поверит, практически никаких. Для начала отлупят почем зря, отрабатывая на мне свои хитрые самурайские приемчики, а потом, скорее всего, вместе со Стрижом передадут Сакато. Порадуют, так сказать, старика. Но мне-то радовать этого извращенца совершенно не хотелось. А принимать за компанию со Стрижом участие в пытках в качестве жертвы — тем более.
Микроавтобус, словно одобряя мои мысли, дернулся и заглох. По инерции некоторое время он еще катился по асфальту, и я небрежно приткнул его возле какой-то тумбы с возвышающимся на ней обелиском.
— Понастроили памятников, понимаешь. — пробурчат я, вылезая на улицу и со злостью хлопая дверью. — Ну и где теперь брать деньги на бензин?
Ответа на этот вопрос не последовало. Как, впрочем, и ответа на вопрос, зачем мне, собственно, этот самый бензин понадобился, раз ехать все равно некуда?