— Молчишь? — пробормотал я, обращаясь к тумбе, — Ну молчи, молчи. Гм, а это что еще такое?
Подняв глаза, я с удивлением обнаружил на тумбе не обелиск и не памятник, как предполагал раньше, а самый настоящий православный крест. Большой и величественный, он реял в высоте, словно осеняя меня и прилегающий район Хокадате.
— Мать честная! — изумился я, — Это как же понимать надо, а? Никак япошки наш крест где-то сперли и у себя пристроили?! Нет, это ни в какие ворота не лезет!
Возмущаясь, я тем не менее озирался по сторонам, окрыленный робкой надеждой. Раз стоит православный крест, значит, поблизости должна быть и церковь, верно? И не какая-нибудь, а именно наша! Знатоком японской истории я себя считать не мог, но все равно помнил, что японцы — на редкость веротерпимая нация. Пользуясь этим, на японских островах открывали в свое время миссии и верткие улыбчивые католики в шелковых рясах, благоухающие духами, и наши бородатые попы, суровые, пропахшие ладаном и чесноком люди.
— Есть здесь церквуха, есть, — бормотал я, обшаривая взглядом окрестности, — Не может не быть! Кресты просто так не ставят… Ага, вот она, родимая! А раз есть, — продолжил я, припуская трусцой к темному зданию, притаившемуся в переулке, — значит, пускай помогает! Иначе зачем их тогда вообще строить?
Преодолев половину расстояния до ступеней храма, я вдруг поймал себя на мысли, что, если быть откровенным, то в бога я совершенно не верю. И не будет ли в таком случае наглостью с моей стороны взывать о помощи к его служителям?
— Ну уж нет, — решил я, снова пускаясь в путь. — Богу, если разобраться, все равно, верю я в него или нет. В такие пустяки вникать ему некогда, есть заботы и поважнее. Тем более что и стараюсь-то я не для себя, а для раненого товарища. Он, правда, укокошил сегодня пару-тройку мирян, — задумчиво добавил я, прыгая по ступенькам, — но, уверен, уже раскаивается в содеянном. Эй, открывайте, кто там есть! — и забарабанил в дверь, — Спите там, что ли, архангелы?
Вопреки ожиданиям, никто не кинулся отворять мне ворота храма Божия. Вокруг царила тишина, и лишь откуда-то издалека доносились сюда звуки музыки и шум проносящихся автомобилей.
— Так и знал. — пробормотал я, обессилено опускаясь на ледяные ступени и чуть не плача с досады. — Цивилизация, будь она проклята. У попов небось теперь тоже конституционное право на восьмичасовой рабочий день…. Отбарабанил свое — и дуй домой, никто тебя на рабочем месте задерживать не вправе… Черт, неужели?
Вскочив на ноги, я прислушался. Из-за двери донесся шорох и чей-то приглушенный голос, задающий вопрос на японском языке.
— Гм. — неприятно удивился я. — а это что еще за фокус? Сторож там, что ли, по-японски бормочет? Да, ситуация осложняется… Возьмет сейчас и вызовет полицию. И повяжут тебя, Саша Махницкий, за вандализм и нарушение общественного порядка… Ладно, была не была! Отворяй, говорю! — заголосил я, снова принимаясь барабанить в дверь. — Мне тут помолиться приспичило!
— Кто вы? — донесся из-за двери голос с акцентом.
— Дети Божьи, кто ж еще, — буркнул я, удивляясь нелепости подобного вопроса, — Да не бойся ты, открывай!
Глава 11ЯПОНЕЦ НИКОЛАЙ
— Кто вы? — снова настойчиво спросил тот же голос.
— Открывай! — заорал я, физически ощущая, как безвозвратно утекает время. Еще минут тридцать-сорок, и мне останется только сожалеть, что я не дал Стрижу спокойно умереть в Отару. — Мы русские туристы! Православные, мать твою так!! Отворяй калитку, ради Христа!!
То ли упоминание имени Господня сделало свое дело, то ли отчаяние, звучавшее в моем голосе, — не знаю. Так или иначе, послышалось щелканье отпираемых замков, и сбоку, в стороне от центральных ворот, в которые я все это время безуспешно тарабанил, распахнулась неприметная дверца.
— Давно бы так, — проворчал я, подбегая к ней. — Эй, это что за маскарад? Ты зачем на себя рясу напялил, а?
Передо мной стоял японец. Честно говоря, я ожидал увидеть в православной церкви города Хокадате все, что угодно, даже архангела Гавриила, балующегося от нечего делать игрой на своей пресловутой трубе, но к встрече с японцем, одетым в черную рясу священника, был откровенно не готов. Поэтому ошалело уставился на него, с недоверием разглядывая висевший на его шее большой крест.
— Что за шутки? Ты кто, сторож? — на всякий случай уточнил я, норовя протиснуться мимо него в теплое помещение.
— Зови меня отец Николай, сын мой, — важно ответил японец, поправляя солидные очки в золотой оправе и глядя на меня с явной укоризной.
Наверное, ему не очень нравилось то нетерпение, с каким я стремился проскользнуть в храм Божий. А может, ему не нравилась моя физиономия, судить не берусь. Мне, между прочим, его смуглое лицо тоже особого доверия не внушало. Хотя по-русски он говорил чисто, правильно расставляя ударения, но вот букву «л», как все сыны восходящего солнца, не выговаривал.
— Ишь ты, отец Николай… — протянул я, — Так, братан, с тобой все понятно. Из священников есть кто-нибудь? Я имею в виду, из нормальных попов, из наших?
— Если вы имеете в виду под словом «наши» русских отцов церкви — то их нет сейчас здесь, — вежливо ответил японец, продолжая удивлять меня правильностью построения фраз. — А если под словом «наши» подразумевались представители православной церкви, то я к вашим услугам.
— Вот так на! — удивился я. — Гм, я, конечно, извиняюсь, но вы — точно священник? Я-то вас за сторожа принял…
—Отец Николай. — вторично представился он, чуть приметно кивая головой, — Слушаю вас.
— Видите ли, в чем дело, батюшка, — залебезил я, отчетливо понимая, что втереться в доверие к этому типу — наш со Стрижом единственный путь к спасению. — С моим другом приключилась небольшая беда. Ему продырявили пулей бок, совершенно случайно, разумеется. И если вы, дражайший отец Николай, не поможете нам, то мой бедный друг истечет кровью, а его смерть останется на вашей совести. Сомневаюсь, что Господь погладит вас по головке за такую черствость, — на всякий случай пригрозил я, заметив недоверие, мелькнувшее за стеклами очков собеседника.
— А чем я могу помочь? — поинтересовался он, внимательно разглядывая меня из-под припухлых век. — Хотя, кажется, понимаю. Ваш друг, наверное, жаждет причаститься и исповедаться в этот трудный час?
— Что? — опешил я. — Нет, конечно! Ему необходима медицинская помощь!
— Тогда почему вы привезли его сюда, а не в больницу? — Теперь пришла его очередь удивляться. — Подождите, сейчас я вызову по телефону машину из ближайшего госпиталя.
— Стой! — заорал я. — Если б нам надо было в госпиталь, мы б давно туда приехали! Положи трубку, кому говорю!
Японец нехотя опустил сотовый телефон и уставился на меня, ожидая, видимо, дальнейших объяснений.
— Я ведь вроде бы по-русски сказал, что он ранен. Причем рана огнестрельная, в больницы нам соваться нельзя. В общем, у нас кое-какие проблемы с полицией, — нехотя признал я, стараясь не глядеть ему в глаза. — Податься нам некуда, потому и мечемся по всему городу. Кроме как у вас, помощи нам просить больше не у кого.
— Э-э… А как вы поступите, если я сейчас вызову полицию? — вдруг быстро спросил отец Николай.
— Не знаю, — пожал я плечами. — Наверное, я не дам вам этого сделать, даже для этого мне придется применить силу.
— Так я и знал. — кивнул он, словно найдя подтверждение своим догадкам, — Вы — русская мафия, так? Кстати, угрожать расправой священнослужителю — тяжкий грех, сын мой!
— Плевать. — пробормотал я, — грехом больше, грехом меньше… Так вы поможете нам, отец Николай? Я ведь не шутил, когда сказал, что он очень плох. Он умрет от потери крови, пока мы с вами будем препираться. И, кстати, никакая мы не мафия. Так, божьи овечки, отбившиеся от стада и временно оставшиеся без присмотра пастыря, — елейным голосом добавил я, скорчив самую невинную физиономию, на какую только был способен. Обычно я делаю такое лицо, когда меня на ковер вызывает разгневанное начальство. Как правило, это срабатывает.
— Овечки? — округлил узкие глаза отец Николай. На него, судя по всему, мои ужимки не произвели ни малейшего впечатления. — Гм, сомнительно что-то. Извините, но гораздо больше вы похожи на волка, загнанного в угол.
— Да хоть на мадагаскарскую ящерицу! — вспылил я, — Мы что, так и будем болтать, или займемся делом?
— Идемте. — Отец Николай, шустро перебирая ногами под длинной рясой, распахнул дверь и вышел на улицу. — Показывайте, где находится ваш друг. Как христианин я не могу отказать ему в помощи, окажись он даже убийцей. Хотя как человеку мне все это очень не нравится.
Знал бы отец Николай, насколько он был близок к истине, произнося эти слова, ведя его к микроавтобусу.
Салон машины за время моего отсутствия успел окончательно выстудиться, безжалостно продуваемый ветром, и Стриж, скорчившийся на краешке заднего сиденья, представлял собой весьма жалкое зрелище. Взглянув на него, отец Николай покачал головой и произнес:
— Нам понадобятся носилки.
— Так дотащим, — прохрипел я в ответ, вытаскивая Стрижа из салона и не обращая внимания на его жалобные стоны. — Помогите мне только взвалить его на плечи, а дальше я уж как-нибудь справлюсь.
Однако японец сам сноровисто подхватил тяжелую тушу моего приятеля и легко понес ее один, держа тело перед собой на почти вытянутых руках. Я, никак не ожидая обнаружить такую физическую силу в пожилом человеке, негромко присвистнул.
— Да вы, папаша, никак спортсмен, — заметил я, бегом догоняя японца.
Тот промолчал, быстро поднимаясь по ступеням и дыша ровно, словно переноска тяжестей не требовала от него особых усилий. Следуя за ним, я очутился в темном переходе, ведущем непонятно куда.
— На электроэнергии экономите, что ли? — недовольно спросил я, споткнувшись в полумраке и едва не расквасив себе нос. — Безобразие! Эй, папаша, а куда это вы его потащили? — забеспокоился я, увидев, как отец Николай сворачивает и начинает подниматься по лестнице. — Если прямиком на небо, то рановато еще!