— Там — Илья, сын Тапаева…
— К чёрту! — прорычал Китайгородцев.
— Толик! У него был припадок!
— Но теперь-то всё нормально?
— Ничего он так, — признал Андрей Ильич. — Только бледный какой-то. Мать дала ему успокоительное…
— Вот и не лезь! — посоветовал Анатолий. — Мать знает, что делает. Она с этим пацаном уже двадцать лет мучается — ей и карты в руки. Если она не объявляет тревогу, ты-то чего подпрыгиваешь?
И сразу, без перехода:
— Аня где?
— У себя. Не выходила ещё, кажется.
— А парень её?
— В гостевом доме.
— Ну о чём же я с ним буду говорить? — тосковал Костюков.
— Ни о чём! — отрезал Китайгородцев.
У него уже созрел план, и он готов был немедленно претворять его в жизнь.
— Пойдёшь со мной, — обратился он к Богданову. — Скажешь Виктору, что его для разговора пригласил к себе сам Тапаев. Приведёшь сюда, в эту комнату, велишь ждать. А ты, — ткнул пальцем Костюкову в грудь, — всё время будешь с ним, с Виктором этим. Можешь даже с ним не разговаривать, если не знаешь, о чём… Ну, вроде как ты тут, в этой комнате, службу несёшь. Главное, чтобы он отсюда не выходил.
— А если попытается?
— Объясни, что в доме — особый режим, что посторонние не имеют права перемещаться самостоятельно, и надо дождаться начальника охраны Богданова.
— Ну, а если все же попытается?
— Ёлы-палы! — сказал в сердцах Анатолий. — Ну что ты как маленький? Я же тебе русским языком сказал, что этот парень здесь, в комнате, должен просидеть тридцать минут! Любой ценой! Что хочешь для этого делай! Хочешь — песни ему пой, хочешь — анекдоты рассказывай. А попытается уйти… Наручники у тебя есть?
— Есть.
— И ты ещё спрашиваешь, что тебе с этим парнем делать?
Всё испортил Богданов. Китайгородцев очень на него рассчитывал, потому что именно ему наиболее логично было бы вызвать Виктора из гостевого дома — кому же, как не начальнику охраны, сопровождать парня к хозяину? Но бесхитростного Ильича подвело полное отсутствие актёрских способностей. Вдобавок он почему-то ещё и занервничал.
Анатолий довел его до самой комнаты Виктора, красноречивым жестом показал на дверь, а сам прошёл дальше по коридору. Богданов несмело стукнул по филёнчатой двери, покряхтел, будто прочищая горло, но так и не прочистил, потому что, когда дверь открылась, он сказал голосом хриплым и срывающимся:
— Там это… хозяин… Генрих Эдуардович, в смысле… он вас ждёт…
И так это все нелепо выглядело, и так подозрительно, что он и сам не верил, наверное. Смешался, побагровел лицом и бросил неосторожный взгляд вдоль по коридору — туда, где стоял с отсутствующим видом Китайгородцев.
Виктор выглянул из комнаты всего лишь на мгновение, тоже увидел Анатолия, стремительно отступил и захлопнул дверь. Богданов стоял перед закрытой дверью неподвижным истуканом. Китайгородцев побежал к нему, на ходу вытягивая из кобуры пистолет, и до Ильича ему оставалось два шага, когда там, за дверью, он услышал характерный металлический щелчок — так защёлкивается замок ружья, фиксирующий ствол. Телохранитель коршуном налетел на начальника охраны, смял его — и они покатились по коридору. А в следующий миг запоздало громыхнул выстрел — и полетели от филёнчатой двери щепки. Раздался ещё один выстрел. Почти сразу после первого. Противоположная двери стена покрылась россыпью отметин-оспин.
Дробовик у него… Какая-то суета в комнате… Посыпались на пол гильзы… Перезаряжает… Снова металлический щелчок. Оружие готово к бою. У него — два выстрела. Потом потребуется время на перезаряжание.
Снизу по лестнице стремительно поднимался охранник «Барбакана». Тот, что дежурил у входной двери. Китайгородцев едва успел показать ему жестом: «Опасность!», как вдруг из своей комнаты выскочила растревоженная Рита. Похоже, что девочка никогда прежде не слышала выстрелов. Иначе ей не пришло бы в голову высовываться. Выскочила и встала как вкопанная в коридоре. Ей было от чего прийти в замешательство: Ильич и Анатолий лежат на полу, у Китайгородцева в руке пистолет, и совершенно непонятно, что тут происходит. Следом за Ритой выскочил и охранник из «Барбакана», которого Анатолий оставил с девчонкой на время своего отсутствия, — и одновременно дверь, ведущая в комнату Виктора, распахнулась. Китайгородцев ждал выстрела и приготовился чужой выстрел упредить своим, но вместо дроби из комнаты вылетела граната. Она гулко ударилась об пол и отскочила в направлении Анатолия. Он видел одновременно и гранату, и оцепеневшую Риту. У девушки не было шансов уцелеть. Поэтому он упал на гранату грудью.
Телохранитель Китайгородцев:
«Один… Два… Три… Четыре… Пять… Шесть… Семь… Восемь… Девять… Десять… Одиннадцать… Так не бывает!.. Должна была уже взорваться!»
И охранник из «Барбакана» — тот, что поднимался по лестнице, тоже понял, что взрыва не будет. Путь для него был открыт. Он метнулся наверх, прижимаясь к стене. Анатолий выстрелил из пистолета в дверь, отвлекая внимание Виктора на себя, и тот поддался на уловку, выстрелил в ответ. Китайгородцев выстрелил ещё раз. И вновь раздался ответный выстрел. Два патрона! Можно!
Анатолий бросился вперёд и выбил дверь ногой. Виктор пятился от него, трясущимися руками перезаряжая обрез ружья, но у него ничего не получалось, и он вдруг бросился в окно. Зазвенели стекла.
Китайгородцев подбежал к окну. Виктор упал со второго этажа в сугроб, и это спасло его от увечий. Возможно, он и ушибся, но в горячке бегства этого не замечал, и теперь, проваливаясь в снег по пояс, выкарабкивался на расчищенную дорожку.
— Вниз! — крикнул своему товарищу Анатолий. — Не стреляй! У него нет оружия!
Опять выбежал в коридор. Риты там не было, но оставался второй охранник. И ему Китайгородцев тоже скомандовал:
— Вниз! Возьмите его!
Сам бросился к Рите. Она сидела в углу дивана, сжавшись в испуганный комочек, а в глазах был ужас, который она не могла скрыть.
— Всё в порядке, — сказал Анатолий. — Все уже хорошо.
Он улыбался, демонстрируя, насколько всё хорошо. Ему надо было уходить, но он ещё хотел погладить её по голове, как маленькую, — а едва склонился, Рита бросилась к нему на шею, прижалась крепко-крепко, и шёпотом бормотала:
— Толя! Миленький! Толя!
Как будто она боялась, что он снова её оставит.
— Всё хорошо, — повторил Китайгородцев. — Ничего ведь плохого не случилось, правда? Значит, всё хорошо.
Поимка Виктора Пастухова превратилась в охоту на обложенного со всех сторон волка. Он ещё метался, но вырваться уже не мог. От ворот его отсекли огнем из карабинов, а больше бежать было некуда. Глубокий снег вокруг территории поместья смотрелся бескрайним океаном вокруг острова — можешь попытаться переплыть, но это всё только от отчаяния, потому что — непреодолимо. Виктор пометался по дорожкам, а потом его, периодически постреливая для острастки в воздух, загнали в дальний угол огороженной территории и даже дали возможность добраться до забора, что он проделал не без труда, потому что здесь снег был особенно глубок. Но когда Пастухов, затратив неимоверные усилия, перевалился всё-таки через забор, там его уже поджидали. И он, запыхавшийся и обессилевший, даже не пытался оказать сопротивление, когда ему крутили руки.
Виктора приволокли в гараж и приковали наручниками к металлической трубе. Он бормотал что-то бессвязное — и из всего, что он говорил, понять можно было только отдельные слова. Китайгородцев рывком поднял голову своего пленника. Взгляд Пастухова был неподвижный и бессмысленный. Анатолий сразу всё понял.
— Врача ко мне! — распорядился он. — Приведите Вознесенского!
Виталия Степановича привели уже через несколько минут. За это время Китайгородцев пытался расспросить Аниного друга о вчерашнем происшествии в лесу. Но ответа не добился.
Едва увидев прикованного к трубе Пастухова, доктор смешался.
— Ваша работа? — сердито спросил Анатолий.
— Это не я! Это Ромка. Я этому парню отказал, а он к Ромке обратился. Роман с ним поделился, дал дозу.
— И что теперь прикажете с ним делать?
— Ничего, — вздохнул доктор. — Надо ждать, пока его отпустит.
Оставалась еще Аня. Китайгородцев поднялся к ней. Она была в своей комнате и выглядела испуганной. Наверное, ей уже рассказали о том, что произошло.
— Я хочу с вами поговорить, — сказал телохранитель голосом, не предвещавшим собеседнице ничего хорошего.
— О чём?
Такое впечатление, что она вот-вот расплачется. Покусывает губы. Мнёт в руках кружевной платочек.
— О вчерашнем дне. Где вы были вчера со своим другом?
— Катались.
— Где?
— В лесу.
— Где?
— Чего вы от меня хотите? — Аня прижала руки к груди, а в глазах её была такая нестерпимая мука и одновременно полное непонимание того, что происходит…
Китайгородцев готов был поверить в то, что она — ни при чём.
— Я хочу знать, где именно вы вчера катались на своем снегоходе. Маршрут!
— Ну, как вам объяснить? Сначала ехали по дороге…
— По какой дороге?
— По той, что ведёт от ворот.
— Вы выехали из ворот и поехали по дороге?
— Да.
— Дальше!
— Мы доехали до шоссе, повернули.
— Куда повернули? Направо? Налево?
— Направо.
— В сторону города?
— Да.
Это было не то, что ожидал услышать Анатолий. Но он сделал вид, что нисколько не удивился. Только и сказал на это:
— Хорошо, допустим. Что дальше?
— Проехали немного и снова повернули.
— Куда?
— Налево.
— То есть вы съехали с трассы?
— Да.
— И куда же пролегал ваш путь?
— Там есть база отдыха. Называется «Солнечная». Мы ее зовем «Солнышко». Туда и поехали.
— Зачем?
— Кататься. Там весело, — Аня судорожно вздохнула. — Там много знакомых.
— Вы их видели?
— Ну, конечно!
— И они вас — тоже?
— Естественно!
Её, кажется, даже удивила такая постановка вопроса.