— Каратист какой-нибудь? — засмеялся Костюков. — Убивает голыми руками?
— Голыми руками — это вряд ли. Если киллер есть, у него обязательно должно быть оружие. Обязательно! Или они всё-таки придут оттуда, извне…
Уставший зверствовать мороз смягчился. С неба сыпал негустой снежок. Уличные фонари заливали всё вокруг живым желтым светом. Такие идиллические картинки — с заснеженными елями и мягким светом фонарей — художники любят изображать на рождественских открытках.
…Алла Андреевна Скворцова — когда-то любимая женщина Тапаева, а ныне просто мать его сына — стояла у крыльца хозяйского дома, наблюдая за тем, как ее великовозрастный сынок увлечённо лепит снежную бабу. Немного в стороне прохаживался вооруженный карабином охранник из «Барбакана».
Китайгородцев подошел к женщине.
— Уже темно, — сказал он негромко. — Если хотите, я провожу вас до дома.
Говорил вроде бы мягко, но его слова воспринимались как указание, которому нельзя не подчиниться. Скворцова передёрнула плечами, как будто ей вдруг стало зябко.
— Позвольте, я возьму вас под руку, — попросила она.
— Да, конечно.
Легкий, едва уловимый запах духов. Очень гармонично: снег, вечер, завораживающий и тёплый свет фонарей — и слабый волнующий запах, очень женский.
Они медленно пошли по освещённой дорожке. Тапаевский сын, не без сожаления оставив своё занятие, пошёл за ними следом.
— Я и представить себе не могла, что здесь так небезопасно, — призналась женщина.
— Ну, вы преувеличиваете, по-моему.
— Нет-нет. Даже у нас в Москве спокойнее.
— Не уверен.
— Вы ведь не москвич?
— Москвич.
— Неужели? — удивилась Скворцова и даже обернулась на своего спутника, чтобы получше его рассмотреть. — Я думала, вы местный. Вы разве не из охраны Генриха Эдуардовича?
— Из охраны.
— Он выписал охрану из Москвы?
— Да.
— Вот видите, — заключила женщина. — Уж если он действительно так печётся о своей безопасности, то всё не так уж хорошо, как вам представляется.
Они как раз проходили мимо установленных для завтрашних торжеств столов. Здесь уже успели появиться скамьи. И даже небольшой помост для артистов. Артистов, как рассказал Китайгородцеву Богданов, предполагалось взять местных. Какой-то ансамбль народного танца. Тапаев их спонсировал, а они плясали для его гостей, которые прежде сюда наведывались время от времени. Местная экзотика, так сказать. Обычно хорошо идет на свежем воздухе, под водочку.
— Если бы тут было так уж плохо, — сказал Анатолий, — вряд ли Генрих Эдуардович устроил бы праздник…
— Всё-таки дата, — пожала плечами Скворцова. — И потом — когда-то надо отдавать долги.
— Какие долги? — не понял Китайгородцев.
— Те, которые у каждого из нас есть перед своими близкими, — обернулась и посмотрела на сына — не отстал ли. Анатолий понял, что она не хочет больше обсуждать эту тему. Хотя собственную версию выстроить уже можно. Тапаев перед тем, как уехать отсюда надолго — может быть, навсегда — собрал не коллег по бизнесу, а только тех, кто приходится ему родственником. Кажется, никто из них не питал к клиенту особо тёплых чувств. Он забыл об этих родственниках. Надолго. Мог помочь, но не помогал. Предоставлял возможность самостоятельно выпутываться из житейских передряг. И вот теперь собрал их всех вместе. Значит, была причина. Скворцова говорит — отдавать долги. Возможно. Деньгами?
У гостевого дома прохаживался охранник.
— Вы наверняка знаете больше, чем я, — сказала вполголоса Скворцова. — Генриху Эдуардовичу действительно что-то угрожает?
— Мы здесь не зря хлеб едим, — ответил телохранитель нейтрально.
Понимай как хочешь.
Тут им предстояло расстаться. Скворцова обернулась, поджидая своего отставшего сына. Илья подошел, улыбаясь каким-то своим мыслям. Проходя мимо Китайгородцева, повернул голову и скользнул по его лицу взглядом. Только скользнул — и тут же отвёл глаза.
Из-за двери комнаты, в которой жил доктор Вознесенский, доносился какой-то шум. Когда Анатолий постучал, стало тихо.
— Откройте! — попросил телохранитель.
Пауза в добрых полминуты, потом щёлкнул замок. Дверь приоткрылась, но ненамного. Узкая щель, в которой маячил явно чем-то растревоженный Вознесенский.
— Позвольте войти, доктор!
Тот явно не горел желанием видеть в своей комнате гостя, но отказать Китайгородцеву не посмел.
В комнате обнаружился Роман. Тапаевский сын имел достаточно потрёпанный вид — будто его только что извлекли из сушильного барабана. Доктор старательно прятал глаза и не без труда сдерживал тяжелое дыхание. Похоже было, что это он и потрепал Романа.
Анатолий бросил быстрый взгляд на стол. «Ява золотая». Обе пачки распечатаны. Теперь можно не сомневаться в подоплёке происходящего… Возвратившись в свою комнату, Вознесенский вскрыл пачки. А наркотики обнаружил только в одной из них. Во второй были сигареты, чего он никак не ожидал увидеть. Просто теперь вторая пачка с наркотиками покоилась в кармане Китайгородцева. Но Вознесенский ничего этого не знал и первым делом заподозрил хозяйского сына. То-то у Романа вид такой потрёпанный. Здесь состоялся допрос с пристрастием.
— С вами всё в порядке? — спросил у парня Анатолий.
Тот молча кивнул в ответ.
— Пожалуйста, идите к себе, — предложил ему Китайгородцев.
Это звучало как приказ, но Роман даже не шелохнулся. Когда Анатолий, повысив требовательно голос, повторил фразу, парень бросил быстрый взгляд на доктора, будто спрашивая у того разрешения. Боялся он Вознесенского. Этот тип на самом деле имел над своими подопечными огромную власть.
Чтобы добиться подчинения стаи, надо унизить и растоптать вожака. Телохранитель вдруг резким движением сбил доктора с ног, а когда тот попытался подняться, придавил его горло — так, что тот захрипел. Этого хрипа Китайгородцев демонстративно не услышал.
— Я вам сказал — идите к себе! — произнес он таким неправдоподобно доброжелательным тоном, что больше уже ему повторять не пришлось.
Роман стремительно вышел, как будто только и ждал, когда ему позволят это сделать. Дверь за ним закрылась. Анатолий рывком поднял доктора с пола и швырнул его в кресло.
— Вас ждут в Москве, — сказал телохранитель. — Вам необходимо срочно возвращаться.
— Что за чушь? — огрызнулся Вознесенский.
Он потирал свою шею и вообще чувствовал себя крайне некомфортно. Его надо было дожимать.
— Если ты отсюда сейчас же не уедешь, — легко перешел на «ты» Китайгородцев, — я сдам тебя ментам.
— Есть повод?
— Наркотики, — коротко сообщил Анатолий.
Чтобы было доходчивее, он извлек из кармана распечатанную пачку «Золотой Явы». Доктор изменился в лице. Он был похож на игрока, которому только что сообщили об изменении правил игры. Изменения оказались неожиданными и очень неприятными по своим последствиям.
— Ты всё понял? — спросил Китайгородцев. — На сборы я даю тебе десять минут.
— Тапаев в курсе?
— Ты хочешь, чтобы об этом знал ещё и он? — широко и неверяще улыбнулся Анатолий.
Доктор вздохнул в ответ. Не хотел.
— Через десять минут спустишься со своими шмотками вниз, — сказал телохранитель. — Тебя отвезут на вокзал. Если кто-нибудь станет расспрашивать тебя о причинах отъезда, скажешь, что в дорогу позвали срочные дела.
Вознесенский не посмел перечить. Только попросил:
— Пожалуйста, верните мне эту сигаретную пачку.
Китайгородцев засмеялся. Смех был издевательский.
— За дурака меня держишь? Эта партия наркотика — лучшая гарантия того, что ты отсюда уберёшься. Потому что как только ты заартачишься, я тебя сразу же сдам с потрохами.
— Разве я вам чем-то мешаю?
— Очень, — честно признался телохранитель. — При моей работе, чем меньше такой публики, как ты, тем легче работается.
И охранная служба не обходится без приятных минут. Скажем, ты где-то хозяина своего прикрывал, пребывал в напряжении в ожидании близкой опасности, и вдруг — спокойная обстановка, можно немного расслабиться, чайку попить, поговорить о чём-нибудь приятном с девчонкой (которая, конечно же, объект охраны, но до чего же привлекательный объект, чёрт подери!). И тот, кто думает, что телохранитель при охраняемом лице состоит всегда только в качестве безмозглого и бессловесного манекена, пригодного только для того, чтобы им в случае опасности можно было прикрыться, — тот очень ошибается. И принцессы за телохранителей замуж выходят, примеры такие были…
Образец охранника, которому в данный момент исполнять свои обязанности очень и очень приятно, предстал перед глазами Китайгородцева, когда он вошёл в свою комнату. Его коллега, по фамилии Абросимов, сидел в кресле, в котором обычно сидел Анатолий, и смотрелся вполне счастливым человеком. Китайгородцев приставил его к Рите вместо себя — и теперь тот чаёвничал с ней, с достоинством выполняя необременительные обязанности телохранителя. Лёгкая музыка. Кассета с щемяще-сладостной мелодией. Увидев, как Рита подливает в чашку Абросимова заварку, Анатолий ощутил лёгкий укол ревности.
— Какой-то ты осоловелый, — буркнул он, обращаясь к Абросимову.
Тот, наверное, о чём-то догадался, потому что засмеялся в ответ:
— Толик! Ты же знаешь — мы целый день на ногах, устаём как черти, а замены что-то не видно.
По нему не скажешь, что он так уж жаждал замены… Так бы охранял и охранял сексапильную Риту… Даже ночью…
— Налей и мне, — попросил Китайгородцев девушку.
Вечер у него сегодня длинный. Много чего ещё предстоит сделать. И неизвестно, успеет ли поужинать.
— Мороз ослабел, — сказала Рита. — На завтра обещают всего минус пять. Я бы на лыжах покаталась. Составишь мне компанию?
Вопрос был обращен к Анатолию.
— Не могу, — виновато улыбнулся он. — Много работы. Завтра вообще будет беспокойный денек.
— Жаль, — искренне опечалилась она.
— Я могу составить компанию,