Пистолет в руках Виктора замер. Он больше не перебрасывал его из руки в руку.
– Я даю тебе двенадцать часов, – вдруг совершенно спокойно сказал Илья Робертович. – Если ты не застрелишься, то я найду тебя, Отставной. Тогда ты пожалеешь даже о том, что твоя мама когда-то познакомилась с папой.
– Может, хватит оскорблений? – спросил Виктор и встал, держа пистолет прямо перед Санитаром.
Их взгляды встретились. Первым не выдержал Коновалов.
– Всего хорошего, – бросил он, засунул оружие во внутренний карман куртки и направился было к двери, но Санитар схватил его за плечо.
– А я ведь видел по твоим глазам, что ты хотел убить меня, – хрипло сказал он. – Молодец, что обуздал свои желания. Возможно, ты успел бы со мной разобраться, но в следующую секунду из тебя сделали бы решето.
Коновалов посмотрел на окна. Занавески были отодвинуты, и он подумал, что представляет собой отличную мишень.
– Дай сюда, – потребовал Санитар, и Виктор передал пистолет боссу.
– Илья Робертович, предлагаю перейти к делу, – мягко подал голос Тихий.
– Разумеется. Чуть не забыл. – Санитар взял со стола компакт-диск и сказал: – Я даю тебе шанс на реабилитацию.
Виктор не мог не отметить, что голос босса звучал устало. Будто громогласные предыдущие разглагольствования о предназначении «Профсоюза» выжали из него последние силы.
Коновалов взял диск и услышал:
– У тебя неделя на то, чтобы подготовиться к работе. Тихий проинструктирует тебя. Смотри, безо всяких выкрутасов!
– Кто клиент?
– Вся информация на диске. – Санитар не стал вдаваться в подробности. – А теперь выметайся отсюда!
Коновалов взглянул на Тихого. Тот криво улыбался, и в какой-то ужасный момент Виктору показалось, что в кресле вместо него сидит Франц.
– Иди, Отставной, – сказал Тихий. – У тебя теперь много работы. Очень ответственной, я бы сказал.
Санитар подошел к окну, словно демонстрируя, что разговор окончен.
Виктор, ни слова не говоря, покинул кабинет.
– Ну? Твои мысли? – проговорил Санитар.
– Он сделает Кольцова, – отозвался Тихий.
Илья Робертович открыл окно и махнул рукой, давая отбой снайперу.
– Твои бы слова да богу в уши, – сказал он. – Вывел меня из себя этот мальчишка.
– Он сделает его, – повторил Тихий. – У него просто нет другого выхода.
Освобожден
– Приветствую вас, Олег Станиславович, – поздоровался Артем со следователем, войдя в его кабинет. – Можно поинтересоваться, зачем я вам так срочно понадобился?
– Присаживайтесь. – Капитан указал на стул.
Павлов обратил внимание на его воспаленные, красные глаза. Гнатюк был явно не в духе.
Адвокат сел и спросил:
– Вы собираетесь провести проверку Осокина на полиграфе?
– Я подготовил постановление об изменении меры пресечения в отношении вашего подзащитного, – с усилием выдавил следователь. – На подписку о невыезде.
– Это неплохая новость, – отметил Артем.
Он ликовал, хотя черты его лица нисколько не изменились.
– Когда вы отпустите Дмитрия?
– Возможно, через час он уже будет на свободе. Потребуются небольшие формальности, но вы же готовы подождать? Когда вопрос решен в принципе, два-три часа задержки не столь уж и существенны, так ведь?
– Несомненно. Хотя осмелюсь заметить, что для человека, находящегося в местах лишения свободы, дорога каждая минута, даже секунда. Он вправе распоряжаться ею по собственному усмотрению, не будь за решеткой. Тем более когда этот человек невиновен.
Гнатюк устало посмотрел на адвоката.
– Я не снимаю с Осокина обвинения. Просто открылись новые обстоятельства. Он мог быть соучастником…
– Бросьте, Олег Станиславович, – решительно перебил его Артем. – Зачем вы так упираетесь? Вы видели запись. У вас на руках стопроцентное подтверждение того факта, что Осокин не причастен к убийству Ганакяна!
Гнатюк с мрачным видом перебирал бумаги, но Павлов отлично видел, что капитан выполняет это действие скорее рефлекторно, чтобы занять руки. Сейчас он напоминал адвокату выжившего из ума старика, который бесцельно двигает предметы в квартире, что-то бормоча себе под нос.
– Вы знаете условия подписки о невыезде, – сказал следователь, захлопывая дело. – Никаких отлучек из города. Всегда будьте на связи, чтобы я не искал Осокина. Он еще будет допрошен, и не один раз.
– Мы готовы явиться по первому вызову, Олег Станиславович, – заверил капитана Артем. – Я только хочу вам напомнить, что буду добиваться полной реабилитации своего подзащитного. Осокин не виновен. Я понимаю, о чем вы думаете, и отчасти разделяю ваши чувства. Так уж устроен правоохранительный механизм, что за ошибку следствия несет ответственность должностное лицо, расследующее уголовное дело.
– Не нужно меня пугать, господин адвокат, – буркнул Гнатюк.
– Я не пугаю вас, – мягко сказал Павлов. – Вы все равно вынуждены будете перевести Осокина в категорию свидетелей.
Капитан плотно сжал губы, потом неожиданно спросил:
– Вы говорили… словом, что тот самый человек на записи вам знаком?
– Я не знаю его лично. Видел один раз. Но он общается с вдовой Ганакяна, – ответил Павлов. – Я считаю, что вам нужно объявлять его в розыск.
– Я уже сделал это, – глухо отозвался следователь.
– Я облегчу вам задачу. Его зовут Морозков Денис, семьдесят четвертого года рождения. Он управляет японским внедорожником, государственный номер Е 999 АМ, машина зарегистрирована на его сестру, проживающую в Туле.
Гнатюк удивленно моргнул, затем опомнился, схватил карандаш и быстро записал сведения, которые сообщил ему Павлов.
– Теперь вы и сами видите, что именно этого самого Морозкова зафиксировала камера видеонаблюдения, запись с которой находится в вашем распоряжении. Помните мужчину в капюшоне? Он и повредил камеру, я не сомневаюсь в этом. Наше счастье, что нашелся водитель «Тойоты», регистратор которой зафиксировал Морозкова. – Артем встал из-за стола. – Если посмотреть на всю эту историю под другим углом, то все очень быстро встает на свои места, Олег Станиславович. Как пазлы в недостающие ячейки. Я сейчас говорю не с позиции защитника, а как простой обыватель. У Осокина не было оснований убивать Ганакяна. О том, что он украл деньги из фирмы, уже знают все – от главбуха до уборщицы. Неужто он теперь станет взрывать этих людей? Дмитрия попросту подставили. Тот мерзавец, который это сделал, не рассчитывал, что следствие будет копаться в деталях.
Гнатюк выглядел подавленным.
– До свидания, – попрощался Артем. – Удачи вам.
Как только адвокат вышел из кабинета, следователь набрал чей-то номер:
– Алло, это Гнатюк. Что по моему запросу? Работаете? Нет данных? Ну-ну. Впрочем, как всегда! Зайди ко мне, я сам все узнал. Да! – вдруг гаркнул он. – Бегом! – Следователь положил трубку и обронил: – Совсем разучились работать, бездельники!
Непростой выбор
«На лицо льется что-то холодное. Вокруг вода. Я в реке? Или море?
Подсознание шепчет: «Не надо моря, Айк. Там акулы».
Мне хочется засмеяться. Я вспоминаю детскую сказку про Бармалея и медленно открываю глаза. Передо мной страшно исхудавшее лицо какого-то незнакомого парня. Оно грязное, в ссадинах и синяках, словно его каждый день использовали, как боксерскую грушу.
– Кто ты? – хрипло спрашиваю я. – Наш?
Он торопливо кивает и что-то бормочет, показывая на рот.
Я не сразу понимаю, что он немой, – боевики вырезали ему язык. Я встаю на корточки. Он пишет на земляном полу щепкой: «Антон».
– Привет, Антон. Я Виктор.
Он жмет мне руку. Его пальцы худые, как сухие ветки. Кажется, нажми я чуть сильнее, и сломаю ему кисть.
Только сейчас я ощущаю боль в руке и ноге. Ну да, ведь меня подстрелили.
Поднимаюсь во весь рост. Мы в каком-то сарае. В темном углу вижу скорчившуюся фигуру. Узнаю в ней Отто. Он лежит на полу.
Я приседаю перед ним и спрашиваю:
– Старик, как ты?
– Хреново, – цедит он.
Я убираю его руки от живота, разматываю грязные тряпки, вижу дырку с опухшими краями и качаю головой. Плохая рана.
– Кто-то еще из наших уцелел?
– Не знаю. Но я видел Тиса. Мы были с ним в зиндане. Его хотели обменять на кого-то из боевиков. Но что-то сорвалось. Ему выкололи глаза и куда-то уволокли. Наверное, снимать на камеру.
Он стонет, я глажу его грязную, всклокоченную голову.
– Ты видел Франца?
Отто качает головой.
– Это он? – спрашивает мой товарищ по несчастью.
– Да. Франц знал, куда ведет нас.
Я слышу скрежет зубов и не сразу понимаю, что сам его и издаю.
Волочусь к двери, стучу.
– Позовите врача! Здесь человек умирает!
Ноль реакции. Отто проваливается в беспамятство, из его глотки изредка вырываются стоны.
Ощупываю сарай миллиметр за миллиметром. Стены крепкие, на двери с внешней стороны замок. В другом конце халупы обнаруживаю еще одного пленного. Он совсем плох – гангрена обеих ног. Хочу размотать лохмотья, чтобы осмотреть раны, но в нос ударяет такой смрад, что я чуть не теряю сознание.
Антон дергает за локоть, мол, оставь его. Он пишет палкой на земляном полу, что уже больше месяца находится в этом могильнике вместе с безнадежным парнем.
Спустя час дверь открывается, внутрь входят два заросших боевика с «калашами» наперевес. В руках четыре миски. Один из них внимательно смотрит на умирающего, пинает его ногой, качает головой, потом осматривает Отто и утвердительно кивает. В итоге они оставляют три миски и молча уходят.
Я ползу к своей посудине. Там какая-то липкая жижа, в которой вперемешку с тухлой капустой и картофельными очистками плавают мухи. Голод дает о себе знать. Мух я выкидываю и ем, точнее, пью свой, извините, обед. Антон тоже проглатывает принесенное месиво за один присест. Отто к еде не притрагивается. Я, как уж могу, перевязываю его своей майкой.
Еще через час боевики приносят воду. Болит нога, в которой застряла пуля. С рукой получше, она прошита навылет. Время не движется. Я прислушиваюсь к звукам за стенами сарая. Шум подъехавшего автомобиля. Громкий разговор между двумя боевиками, один сердится. Слышу женский голос. Вспоминаю жену с дочкой, и на глаза наворачиваются сле