Сержанты, следовавшие за ним, быстро заменили шнур на наручники.
– Разумеется. Только не сию секунду. Он несколько часов удерживал в заложницах женщину, ей нужна помощь. – Артем протянул старшему группы свою визитку. – Я приеду, как только освобожусь, – сказал он, и младший лейтенант, собиравшийся было что-то возразить, лишь согласно кивнул.
– Ты сегодня без ужина, – сказала Вероника, когда сотрудники полиции уволокли Дока вниз. – Мне пришлось угостить эту мразь.
– Я уже это почувствовал, когда его связывал, – сказал Павлов.
Они посмотрели друг на друга и расхохотались.
Артем нагнулся, поднял с пола мобильник.
– Это его? Я у тебя такого не видел.
– Наверное. – Вероника пожала плечами.
Адвокат задумчиво вертел в руках телефон.
«Возможно, это ключ к головоломке?» – подумал он.
Никакой инициативы
«У меня три дня. За это время я должен принять решение.
Я часто спрашиваю сам себя, кому же мне теперь верить. Неужели Францу? Этой продажной гниде, самому настоящему предателю?
Впрочем, он дал мне кинжал. Иногда я достаю его из своих лохмотьев и непроизвольно любуюсь остро отточенным лезвием. Скоро придет его время.
Последние капли спирта, который мне также оставил Франц, еще вчера выпил немой Антон. Я показываю ему знаками, что нам нужно бежать. Тот скалится в безумной улыбке и что-то мычит, изо рта его капает слюна. Похоже, рассудок парня помутился окончательно. Я не знаю, как мы с ним будем пробираться через горы, если, дай-то бог, сможем для начала уйти отсюда.
Близится вечер. Заходит боевик и цокает языком, когда видит бездыханное тело Отто. В лице этого борца за веру столько же жизни, сколько в пыльном камне. Он хватает моего покойного сослуживца за ноги и, как мешок, тащит тело к выходу.
Отто… Алексей. Эх, Леша, Леша.
Как только дверь запирается, в голове моей, словно факел, вспыхивает мысль:
«А ведь я сейчас мог все закончить. Да, вполне. Но еще светло. Если я убью сторожа, то нужно будет уходить немедленно. Никто не знает, кто и что нас встретит снаружи.
И как быть с Антоном?»
Чем дольше я смотрю на него, тем крепче становится мое убеждение в том, что брать его с собой – самоубийство.
– Антон, – тихо зову его я.
Он, сутулясь, сидит на грязном полу и не реагирует на меня. Двигаюсь к нему, трясу за плечо. На меня пялится абсолютно ненормальное лицо: рот раззявлен, гниющие десны кровоточат, по землистой коже ползают мухи. От парня идет несусветная вонь.
– Сегодня ночью я ухожу. Ты со мной?
Он кривится так, словно мои слова ему не по душе. Затем отворачивается и теряет ко мне интерес.
Я заглядываю через его тощее плечо, начинаю читать каракули, оставленные указательным пальцем, и мне становится не по себе.
«Мама».
«Мама».
«Мама».
В глазах щиплет, и я не сразу понимаю, что это слезы.
Одновременно я окончательно убеждаюсь в том, что никуда он отсюда не уйдет. Парень мертв. Нет больше никакого Антона, русского солдата. Передо мной разваливающаяся оболочка, скорлупа, которая вот-вот осыплется. Сердце парня отбивает последние удары.
Терпеливо жду наступления ночи, иногда проваливаюсь в липкую пустоту, но быстро прихожу в себя. Воспаленную кожу холодит сталь кинжала. Я ощущаю пульсацию, исходящую от него, и пугаюсь этого. Я схожу с ума? Или просто мое оружие жаждет крови?
Когда я наконец-то решаюсь привести свой план в исполнение, мне на помощь неожиданно приходит Антон. Он подпрыгивает, как тугая пружина, и несется к двери. Его жалобный визг переходит в рев подыхающего медведя.
От этих воплей моя кожа покрывается мурашками. Я до боли в суставах сжимаю рукоятку кинжала.
Антон откатывается к стене, продолжая истерику. Потом он начинает жрать солому, давится, кашляет, мычит так, будто хочет поведать что-то важное. Затем принимается биться головой об стенку сарая.
По свалявшимся, липким от грязи волосам течет кровь. В свете тусклой, пыльной лампочки она кажется мне черной, как сырая нефть.
Слышится скрежет замка, и я притворяюсь спящим. Антон уже едва слышно стонет, скрючивается всем телом в позе эмбриона.
В дверях появляется боевик. Он что-то резко выкрикивает и идет к Антону. С ним никого нет, и я понимаю, что другого шанса судьба может не дать.
Он наклоняется над Антоном, а я прыгаю на него, как пума на спину оленя. Боевик вздрагивает, но длинное лезвие ножа уже распарывает ему шею, перерезает артерии и яремную вену. Он хрипит, конвульсивно дергается, но я не слезаю с него, пока не убеждаюсь в том, что этот защитник истинной веры мертв.
Лицо Антона в крови. Вначале мне кажется, что он тоже ранен. Лишь потом я осознаю, что это кровь моджахеда.
– Прощай, братуха, – шепчу я. – Ты еще можешь со мной уйти.
Он грустно смотрит на меня и улыбается. Вынимает из ножен мертвого боевика кривой нож и показывает, что будет защищаться, живым не сдастся.
Я присаживаюсь над трупом, преодолеваю брезгливость – другого выхода просто нет – и начинаю переодеваться. Антон молча смотрит на меня.
Когда все готово, он машет мне рукой, словно ребенок.
– Прощай, – повторяю я и думаю, что даже при самом благополучном раскладе этому парню жить осталось совсем немного, считаные часы.
Я неслышно выбираюсь наружу. Легкие тут же наполняются холодным воздухом ночи, чистым и свежим. После зловонного сарая этот воздух кажется мне верхом блаженства. Снаружи никого нет, только где-то сонно тявкнул пес.
Звезды поблескивают, как драгоценные камни, раскиданные по черному небесному покрывалу.
Напоследок оглядываюсь. В одном доме горит свет. Я вижу чью-то фигуру. У меня почему-то нет никаких сомнений в том, что это Франц.
Я уверен в том, что наши дорожки как-нибудь обязательно пересекутся.
Помолившись про себя, я исчезаю в темноте».
Отставной посмотрел на блокнот, ставший в последнее время чуть ли не живым, родным ему существом.
«Скоро все закончится, – подумал он. – Мои воспоминания, задание по Кольцову, жизнь. Все сразу».
Но как-то так вышло, что эта мысль не ввергла Коновалова в депрессивный ступор. Наоборот, его неожиданно охватило необъяснимое облегчение. Может, именно такое состояние появляется у неизлечимо больных людей, когда из их уст вот-вот вырвется последний вздох?
– Нет! – вдруг вырвалось у него, и Виктор непроизвольно зажал рот руками, как если бы не доверял командам собственного мозга.
«Я не добрался до Франца. Да. Пока вопрос с ним не решен, ничего не закончено».
Прогорклый запах пота бывшего командира преследовал Виктора каждую ночь после того случая в тире. Отставной ложился в кровать, и ему чудилось, что смрад от тела Франца окутывает его липким одеялом. Он открывал глаза, скрипел зубами, морщил нос, брызгал туалетной водой, жег спички. Но проклятый запах пота будто впитался в каждый миллиметр его жилища, проник во все поры кожи. Ему начинало казаться, что избавиться от такой мерзости нет никакой возможности.
Вечером у него была запланирована встреча с Тихим. Все занятия и стрельбы уже были закончены. Они сидели в тренерской.
– Он пунктуален донельзя, – монотонно вещал Тихий. – Вся его жизнь расписана по порядку. Этот человек очень уверен в своих силах, что, впрочем, играет нам на руку…
«Я все это прекрасно знаю и без тебя», – хотел было одернуть Тихого Виктор, но в последний момент сдержался.
– Лучшее время – утро. Он бегает независимо от погоды. Каждый день ровно в пять тридцать выходит из подъезда. По Павелецкому проезду шагает к Москве-реке и начинает пробежку в сторону Дербеневской набережной.
– Разве выбор места и времени не моя прерогатива? – Виктор был явно удивлен.
Тихий улыбнулся как-то снисходительно, словно имел дело с несмышленым подростком.
– Только не сейчас. Поэтому Санитар остановил свой выбор на тебе. В этот раз все делается по инструкции сверху. Объект должен быть ликвидирован показательным способом. Поэтому работаем сообща.
«Да, конечно, – подумалось Виктору. – Вот только цели у каждого из нас разные».
– С объектом можно было бы работать вечером или ночью. Это намного безопаснее, – сказал он вслух.
– Данный вопрос не обсуждается. В пять утра ты должен быть на месте.
Коновалов хотел что-то спросить, но Тихий неожиданно дополнил:
– Я сам заберу тебя и довезу до места.
– Зачем?
Тихий начал похрустывать костяшками пальцев.
– Это указание Санитара. Заказчик – очень серьезный и влиятельный человек. Все должно пройти на высшем уровне. Так что я буду рядом. Так, на всякий случай, если возникнут осложнения.
– Меня сейчас прошибет слеза от вашей заботы, – со вздохом проговорил Виктор.
Тихий картинно развел руками:
– Это не моя прихоть. Я всего лишь исполнитель, как и ты. Заказ должен быть выполнен, несмотря ни на что. За него уплачен аванс. После успешного выполнения ты получишь хорошую премию и полную реабилитацию за свой прошлый брак в работе.
Коновалов безмолвно смотрел в одну точку, обдумывая слова бригадира. То, что за него решают, как и когда ликвидировать клиента, – не очень хороший признак. Он не любил, когда его действия подпадали под чей-то контроль, привык работать в одиночку, рассчитывать только на свои силы.
– На сегодня все. Иди. У тебя осталось два дня. Завтра приходи в тир, а послезавтра отдохни, никаких нагрузок. Легкая прогулка в парк, это максимум. Спать ложись пораньше. Я заеду за тобой в половине четвертого утра.
Виктор бросил на Тихого тяжелый, проницательный взгляд.
– До встречи, – ничего не выражающим голосом проговорил он, вышел и опустил на лицо шапочку-раскатку.
Тихий проводил наемника до дверей, затем вернулся в тренерскую. Ему не нравилось поведение Отставного. Этот угрюмый мужик, на счету которого более сорока человек, будто чувствовал, что́ именно задумал Санитар, и теперь Тихого не покидала тревога.
Все должно пройти идеально, уж слишком высоки ставки. Если Кольцов будет устранен, то они поднимутся еще на одну ступень и перед ними раскроются ворота в Европу. Но не дай бог случиться какому-либо косяку. Тогда вся работа пойдет насмарку.