– Уйди, сопляк, – хрипло сказал Курган.
Свистнула цепь. Он с трудом увернулся и ударил правой рукой, целя в сердце. Его противник успел отклониться назад, но наточенное, как бритва, лезвие все же прорвало куртку и неглубоко вошло в плоть. Незнакомец вскрикнул, перехватил кисть Ковригина и заломил ее так, что затрещали кости.
– На тебя это не похоже, Курган, – ласково сказал человек, который был в центре. – В твоем возрасте уже не следует играть в подобные игры. Зачем ты связался с этим адвокатишкой?
«Они все знают», – с отчаянием подумал Иван Дмитриевич.
Парень, раненный в грудь, с изумлением разглядывал нож, испачканный кровью.
– Сука, ты меня зацепил, – с тупым изумлением сказал он.
– Что вам надо? – прошипел Курган.
– Забить тебя насмерть, – отозвался третий. – А потом мы над твоим телом насыплем курган. Похороним Кургана под курганом.
Все трое захихикали так, словно ничего смешнее в своей жизни им слышать не приходилось.
– Вы психи, – вырвалось у Кургана.
Он развернулся и попытался открыть дверцу автомобиля, но сильный удар в спину заставил его выгнуться дугой. Второй свалил Ковригина на бетонный пол. Бывший уголовник повернулся на спину, закрыл лицо руками.
– Подвинься, Лиса, – услышал он голос парня, раненного в грудь. – Я начну.
Удары посыпались на него как град. Курган быстро потерял сознание. Эти подонки били его в гробовом молчании, сосредоточенно, целя в голову и лицо. Хлесткие удары прекратились только тогда, когда сердце Ивана Дмитриевича перестало биться.
Храня безмолвие, убийцы вышли из гаража, выключили свет и закрыли ворота на ключ. Нож-брелок взял с собой раненый тип. Три тени растворились в ночи так бесшумно, словно их никогда и не существовало.
Окончательный выбор
«Иду ночью, стараясь не попадаться никому на глаза. Свои могут принять меня за боевика и изрешетить пулями раньше, чем я что-то вякну. Местные убьют не сразу, но когда узнают, что я русский… лучше даже не думать об этом.
Ночью в горах холодно. Хочется есть. Вчера вечером поймал ящерицу. Слопал прямо так, сырую. Мясо безвкусное, как салфетка. А под утро повезло. Я нашел раненую птицу – у нее было сломано крыло. Свернул ей шею, кое-как ощипал и съел.
Ловлю себя на мысли, что постоянно думаю о Франце. Изнутри меня рвут в клочья противоречивые чувства. Если бы не он, то я до сих пор сидел бы в том вонючем бараке, и рано или поздно меня убили бы. Но именно Франц и завел всю нашу группу в эту клоаку, где я заживо гнил две недели. Из-за него все наши ребята лежат в земле.
После долгих размышлений прихожу к простому выводу – я все равно убью его. То, что он мне позволил уйти, имеет какое-то объяснение. Франц палец о палец не ударил бы, если бы ему не светила конкретная выгода.
Вопрос только в одном – какая ему польза от моего побега?!
Пока что я не нахожу ответа.
Следующая ночь еще холоднее. Лежу, укутавшись каким-то тряпьем, которое нашел на дне ямы с мусором. Стучу зубами. Вспоминаю маму. Папу. Он умер, когда мне едва исполнилось шесть лет.
Отец работал в милиции, был участковым. Его зарезал какой-то рецидивист. Соседи жаловались на шум, и отец пришел к своему убийце домой, чтобы приструнить компанию уголовников. Там он и получил заточку в спину.
Слышу, как воет ветер. Где-то позади раздаются шуршащие звуки. Змея?
Пальцы мои сжимают рукоять кинжала, и я перекатываюсь на живот. Передо мной оборванный мужик, заросший, словно Робинзон Крузо. Даже в темноте вижу, с какой ненавистью он смотрит на меня. В руках карабин.
– Вставай, – хрипит он.
Я лежу и показываю на ногу, мол, не могу, ранен.
Мужик брезгливо харкает в сторону, затем тычет стволом в бок.
– Вставай, падаль!
Я очень медленно поднимаюсь.
– Русская свинья, – цедит он.
Ствол карабина смотрит прямо мне в глаза.
Я улыбаюсь. Что-то в моем лице заставляет бродягу с оружием отшатнуться. Он визжит, его палец ползет к спусковому крючку. Я, не раздумывая, кидаюсь в атаку. Кинжал распарывает тряпье, погружаясь в плоть. Бродяга кричит, выпучив глаза. Я отступаю и наблюдаю, как он корчится и через минуту затихает.
Беру карабин, проверяю и со смехом бросаю – в нем нет патронов.
Ухожу дальше. Кто знает, может, он тут не один?..
На следующий день подхватываю простуду. Дышать тяжело, сухой кашель, конечности ломит, но с наступлением темноты все равно ползу.
Я начинаю бредить. Иногда хочется плакать. Губы обветрены, трещины кровоточат. Проваливаюсь в забытье.
Прихожу в себя, когда меня кто-то тормошит, причем не особенно церемонясь, словно шлюху, которая плохо обслужила клиента.
Открываю глаза. Лица русские.
– Братишки! – шепчу я, протягивая к ним руки.
Их лица не меняются. Парни смотрят на меня, как на собаку со сломанным хребтом, которую переехал грузовик, со смесью жалости и отвращения.
Меня куда-то тащат. Только сейчас понимаю, что на мне тряпки убитого боевика.
– Я свой, братишки.
Пытаюсь себя успокоить. Мол, скоро все устаканится и встанет на свои места. Я расскажу им…
Перед глазами темнеет.
Не знаю, сколько проходит времени. Я поднимаю веки и вижу рослого мужика в капитанских погонах. Лицо хмурое, с мешками под глазами.
– Фамилия, имя, отчество? – допытывается он, в упор глядя на меня.
Я торопливо рассказываю. Сбиваюсь, повторяюсь, бледнею и начинаю снова.
– Значит, ты и есть Айк?
Отвечаю, что да.
– Коновалов Виктор Валентинович?
– Да.
Мне не нравится выражение его лица. Так браконьер смотрит на волка, попавшего в капкан.
– Поздравляю, Айк. Я отправляю тебя под арест. Ты пойдешь под военный суд. Хотя я задушил бы тебя своими руками.
Всеми силами пытаюсь держать себя в руках.
– За что, капитан?
– За участие в террористической организации, захват заложников и убийство своих сослуживцев. Наконец, за поруганную честь российского офицера. Ты предал свою боевую группу. Они все мертвы. Как тебе спится по ночам? Нет желания застрелиться?
В горле все деревенеет, язык распух. Хочу что-то сказать, но из глотки вырывается лишь какое-то бульканье.
Капитан приближается ко мне:
– Ты мразь!
Он плюет мне в лицо, и я с криком бросаюсь на него.
Лишь после того как меня, в кровь избитого, зашвырнули в карцер, я вспоминаю слова Франца. Он говорил о сюрпризе, который меня ждет в случае удачного побега».
Виктор захлопнул блокнот и бросил его на стол. На какое-то короткое мгновение он испытал самую настоящую ненависть к тому, что сейчас написал. Всякое желание продолжать работу улетучилось, словно дым.
«Все из-за концовки, – подумал Коновалов. – Но разве это что-то меняет? Я же знал, что рано или поздно доберусь до этого неприглядного момента в своей истории».
Ему больше не хотелось прикасаться к блокноту. Это чувство было равносильно тому, как если бы он, раздевая женщину, внезапно обнаружил у нее нестриженые черные ногти на ногах. Романтическое настроение испарилось бы мгновенно.
Его предали. Нагло, цинично, словно между делом. Все это сделал Франц. Ему каким-то образом удалось запустить куда следует информацию о том, что это он, Айк, заманил группу в ловушку, держал всех в заложниках и по очереди избавлялся от них. Нужные свидетели подтвердили это. Кроме того, в телах Отто и Тиса были обнаружены пули, выпущенные из пистолета Коновалова.
Все последующие годы ушли у Виктора на то, чтобы снять с себя позорное клеймо предателя и убийцы. Ему удалось добиться реабилитации.
За это время много чего случилось, но два события намертво впечатались в его мозг. Первое – смерть жены и дочки. Страшная, нелепая гибель самых близких и любимых людей. Второе – вступление в «Профсоюз», которое перевернуло его жизнь с ног на голову.
«Ничего. Скоро вся эта грязь и мерзость закончится, – подумал Виктор, поглядывая в сторону блокнота, который как ни в чем не бывало лежал на столе. – Проще вырвать эти листы или сжечь сам блокнот. Зря я вообще занялся этой мутью?..
А твоя жизнь – не грязь ли? Все, что ты делаешь, – разве не мерзость?» – спросил он сам себя и включил телевизор.
Виктор машинально клацал кнопками пульта и не сводил взора с заряженного «глока», который лежал на электрической плите.
Он не станет убивать Кольцова. Вместо этого Виктор прикончит Тихого, затем приедет к Санитару и застрелит его. Когда все будет закончено, он пустит себе пулю в висок.
Если бы это было в его силах, Отставной взорвал бы, к чертовой матери, этот тренировочный лагерь, который Санитар так тщательно маскировал под спортивный клуб.
Виктор неторопливо зарядил обойму. Сегодня вечером он отправится в знакомую обшарпанную квартиру. На его телефон в строго определенное время придет СМС-сообщение – шифр к тайнику, где уже будет лежать оружие и одежда. Затем его заберет из квартиры Тихий.
– Зачем этот тип там нужен? – пробормотал Виктор, вертя в руках пистолет. – Не верю, что он так беспокоится обо мне.
Он выпрямил руку, нацелил пистолет на экран телевизора, где мелькали финальные кадры какого-то очередного бандитского сериала.
«Ты и правда хочешь подстраховать меня, Тихий? Или убрать?
Нет. Это я убью Тихого. Но только после того, как тот сдаст мне Франца. Вернее, Тайпана – такова теперь кличка моего врага.
Что ж, Франц, Тайпан – без разницы. Название не меняет сути. Если дерьмо обложить фольгой и посыпать блестками, то от этого оно не перестанет быть самим собой».
После небольшой рекламы начались новости.
«Как уже говорилось ранее, было совершено покушение на известного адвоката Артема Павлова».
Виктор опустил руку с пистолетом и внимательно слушал слова дикторши.
«Это преступление собирался совершить Морозков Денис Михайлович, семьдесят четвертого года рождения. Нам стало известно, что он покончил жизнь самоубийством – выбросился из окна служебного кабинета. Проводится проверка. У следствия есть основания полагать, что погибший имеет отношение к преступной группировке».