Владимир усмехнулся:
– А-а… Так ты у нас, оказывается, борец за справедливость? Это приятно слышать. Ну хорошо… Но ты сам что думаешь по этому поводу?.. Или ты тоже, как и Алиса, думаешь, что в Лену стрелял я?
– Если Лена придет в сознание, она сама назовет убийцу. А если бы этим убийцей был ты, то не стал бы везти ее в больницу, а просто спрятал бы концы в воду – и дело с концом.
– Спрятал концы в воду – это в смысле: утопил бы в Калининградском заливе тело? – откликнулся Владимир. – Так, что ли?
– Ну… можно сказать и так.
– Прямолинейно мыслишь, братец, – сказал Свиридов. – Ладно… черт с тобой.
Мосек наморщил лоб и проговорил:
– Я, конечно, не хочу каркать, но вот только если у тебя будут проблемы с законом – обращайся ко мне… только не надо этих кривых усмешек.
– А что ты можешь сделать? Вызовешь мышиную возню в прессе?
– Нет. Мой старший брат – один из самых видных московских адвокатов. Правда, мы с ним не в очень хороших отношениях… Но тем не менее он все сделает для человека, который спас жизнь его брата.
– Я в свое время довольно прилично знал московскую адвокатуру, – сказал Владимир. – Твоя фамилия Маркин… Маркин… Маркин… что-то не припомню я такого адвоката. Хотя, конечно, их там тысячи и тысячи, мог и запамятовать. Но ты же говоришь – один из самых видных…
– Он носит фамилию мамы: Евстафьев.
– Павел Евстафьев?
– Да, его зовут Павел.
– Значит, Евстафьев – твой брат? Ничего себе родственные связи! Что же ты с таким родством сидишь в этом городишке, а не едешь в Москву?
– А я раньше и жил в Москве. А потом возникли проблемы, и… вот так.
– Все понятно. Как говорили мне в детстве, любопытной Варваре на базаре нос оторвали…
– Ну да.
– Подъезжаем, – констатировал Владимир, глядя в лобовое стекло. – Где тут ближайшая больница, да получше? Ты должен хорошо знать город, Славик… Я же тут фактически без году неделя.
– А… ну да. – И Мосек пустился в пространное рассуждение, поясняя, как получше доехать до ближайшей и такой необходимой больницы. …Но объяснения не пригодились. Проезжая мимо КП ГИБДД, Владимир увидел, что молодцеватый инспектор лениво махнул ему жезлом: притормози, братец.
Конечно, Владимир мог не останавливаться, но кто знает, не стоила бы последующая бешеная гонка жизни лежащей на заднем сиденье девушке? Жизни, которая и без того едва в ней теплилась?..
И он остановился и, высунув голову в окно, быстро проговорил:
– Что такое?
– Превышение скорости ремень не накинут аптечки нет где документы, – монотонно, совершенно без всякого выражения и без знаков препинания пробубнил инспектор.
– Вот мои документы, – сказал Владимир и сунул инспектору стодолларовую бумажку, – извини, брат, спешу в больницу. С девчонкой плохо…
– А что такое, – не меняя тона, равнодушно спросил тот, пряча деньги.
– Да несчастный случай… в больницу еду.
– Езжай счастливого пути, – все так же без знаков препинания выдал тот.
Владимир уж хотел было трогаться, но в этот момент к первому инспектору подошел второй – судя по тому, как взяточник вытянулся в струнку, его начальник – и сказал:
– Проверил?
– Да.
– У него превышение скорости.
– Я…
– И на всякий случай посмотрим его машину в компьютере на предмет угона. В последнее время много их стало. Выходи, – обратился он к Свиридову.
Владимир пристально посмотрел на этого самодовольного толстого инспектора, чей массивный живот с трудом помещался в форменной рубашке, и молча протянул на этот раз уже двести долларов.
Это оказало на толстяка неожиданный эффект.
Толстый инспектор махнул рукой, и к машине Владимира ринулось несколько рослых молодцов из будки КП. Толстяк же стал решительно расстегивать кобуру пистолета на своем отвисшем толстом боку.
Свиридов не стал мешкать: машина рванулась с места, подняв облако пыли… Толстяк что-то закричал, перекосив пухлый рот, а потом выхватил-таки пистолет и произвел несколько неудачных выстрелов по колесам уходящей по трассе машины Свиридова.
– Что же теперь будет? – выкрикнул Маркин, которого приплющило к заднему сиденью – так резко стартанул Владимир.
– А что теперь будет? Будет то, чего я боялся больше всего… перегрузки по трассе.
– А это… опасно?
– Опасно это не для тебя и не для меня. Для Лены… У нее, судя по всему, внутреннее кровотечение, так что… можем не довезти.
Где-то там, сзади, еще едва ли не в километре, послышались затухающие звуки милицейской сирены, и Владимир прибавил скорость.
– Сейчас, суки, всем постам скинут: дескать, по трассе движется черный автомобиль марки «Хендэй соната»… принять все меры к скорейшему задержанию, и все такое… – процедил сквозь зубы Свиридов.
– А что тот жирный осел «бабки» не взял? – спросил Мосек.
– А чер-р-р-т его знает! На правильного вроде как не похож, значит, мало дал или еще что-то другое… посерьезнее.
– Что, например?
– Ну, мало ли что, – выдавил Владимир, на бешеной скорости обгоняя целый ряд машин, – может, тачку Алискину признал, она ведь на Котова оформлена… Ведь ты сам, помнится, недавно говорил, что Кашалот всю автоинспекцию сам знаешь на чем вертит.
– А Алиса… как же она там одна будет? – вспомнил Мосек. – Может, стоило меня с ней оставить?
– Может, стоило, а может, и нет. Я не могу доверить тебе мою жену, – после некоторой паузы ответил Владимир. – Я тебя только третий день знаю.
– Значит… лучше было оставить ее там одну… со сквозной огнестрельной раной?
– А что, лучше ее брать с собой… под пули вот этих гибэдэдэшных мусоров и под скорость за двести? Это лучше? – выкрикнул Владимир. – Ничего… уже темнеет, скоро ночь, так что проскочим… сейчас Лену в больницу… и назад!
По его лбу катился пот, голос звучал уже хрипло: так велико было напряжение, снедавшее Свиридова…
Владимира Свиридова арестовали прямо у больницы, к которой он привез Лену Котову.
Но, вопреки ожиданиям, его никуда не повезли, а просто надели наручники и грубо запихнули в омоновскую машину вместе с Моськом.
У последнего снова открылась недавняя рана, и он впал в беспамятство после того, как у него вытекло около литра крови, запятнавшей весь железный пол машины.
Только после этого его унесли в больницу.
А через несколько минут пришли и за Владимиром.
– Пойдем, – угрюмо сказал здоровенный парень с весьма интеллигентным лицом, а сопровождавшие его двое омоновцев в камуфляже синхронно подтолкнули Владимира автоматами так, что тот едва устоял на ногах.
Если бы Владимир видел сегодняшнюю сцену у мусорного бака, то в интеллигентном молодом человеке признал бы фиктивного бомжа «Евгения Марковича», кандидата исторических наук.
Владимира проконвоировали длинным коридором и ввели в большую больничную палату «люкс», по всей видимости, предназначенную для одной персоны, но персоны чрезвычайно важной. Об этом говорила вся та роскошь, с которой была оборудована палата.
Первое, что он увидел, было огромное – словно распухшее – массивное лицо Филиппа Котова, склонившееся над кроватью, на которой лежала его дочь Елена.
Вопреки обыкновению, Кашалот был одет в какие-то невзрачные серые брючки и мятую рубашку, рукавом которой он время от времени вытирал льющийся по лбу и по вискам пот. На его богатырские плечи был накинут белый халат, который был ему явно мал, и в тот момент, когда вошел Свиридов, халат соскользнул с Котова и упал на пол.
Никто не обратил на это никакого внимания. …Лицо Филиппа Григорьевича, обыкновенно красное, багровое или вообще багрово-синее, на этот раз было пепельно-серым, как будто от него отхлынула вся кровь. Редкие всклокоченные волосы прилипли к вискам.
Рядом с ним стояли Медведев, Анжела и еще какой-то мужчина, которого Владимир видел впервые.
Как оказалось позднее, это был заместитель главного прокурора области Скляров.
Тут же были двое врачей.
Когда ввели Свиридова, Котов даже не пошевелился. Застывшим взглядом он смотрел на лицо дочери и на проступающие под простыней свежие бинты.
– Филипп Григорьевич, – проговорил сопровождавший Свиридова, – вот этот человек привез Елену в больницу.
Котов не пошевелился, и его человек был вынужден повторить свои слова.
Только тогда Котов поднял голову и тяжело посмотрел на Владимира… Даже не посмотрел, нет, а просто-таки нанизал его на свой мутный металлический взгляд.
– Кто ты такой? – хрипло спросил он.
– Кажется, я могу сказать тебе, Фил, – сказала Анжела, – это официант из твоего ресторана «Лисс». Я видела его там несколько раз.
– Верно? – не сводя с Владимира своего тяжелого взгляда припухлых, с красными прожилками глаз, бросил Кашалот.
– Да, – тихо ответил Свиридов. – Только меня уже уволили оттуда.
– А где ты нашел Лену? Или ты и стрелял… ты и стрелял в нее? А?
Владимир с трудом выдержал этот кошмарный, жуткий взгляд и медленно произнес:
– Она была в пляжном домике в одном из дачных поселков близ города. Я нашел ее раненой и привез сюда.
– Это как же так… Все мои люди искали ее, а ты вот набрел так запросто?
– Я жил там на даче.
– Может… ты и есть тот самый человек, который ее… похитил? А? Что молчишь?
– Нет.
– А я думаю, что да! – рявкнул Котов и вдруг запрокинулся назад. Лицо его, до этого пепельно-бледное, мгновенно стало багрово-красным, и он упал бы, если бы его не подхватил Медведев, а врачи не усадили в кресло.
– Я думаю, вам проще спросить обо всем у самой Лены, – проговорил Владимир. – Я же привез ее к вам живой, Филипп Григорьевич.
Медведев смахнул со лба шефа пот и ответил вместо Котова:
– Вам пока и не предъявлено никакое обвинение. А Филиппа Григорьевича можно понять, не правда ли?
– Да…
– Она приходит в себя, – сказал один из врачей, который хлопотал над Леной. – Сейчас…
Он отнял что-то от ее лица, и веки девушки дрогнули и медленно открылись. Котов с неожиданной для его грузного тела легкостью подался вперед и, встав на колени у изголовья дочери, пробормотал: