Впервые в жизни я испытал ревность, но устыдился, потому что сам любил Тэпа Генри и восхищался им и понимал, что именно она имеет в виду.
Тэп изменился. Он одевался лучше, чем мы могли себе позволить, у него был великолепный конь под очень красивым, ручной работы седлом. Больше того, Тэп теперь держался с каким-то не присущим ему прежде достоинством.
Мы с Карен несколько раз гуляли, разговаривали и даже иногда вместе выезжали на пастбища. Между нами ничего не было и не могло быть, но я считал, что она самая красивая Девушка в наших краях, к тому же чувствовала себя на техасских равнинах как дома.
Карен явно понравился Тэп Генри, а единственное, что я мог сказать о нем точно — Тэп всегда интересовался женщинами. Он знал, как вести себя с ними, и женщины интуитивно это чувствовали.
Отец обернулся.
— Поди сюда, Дэн. Надо посоветоваться.
Когда я подошел, Тэп рассмеялся и хлопнул меня по плечу.
— Что случилось, Киллоу? Ты советуешься с детьми?
— Дэн знает о коровах больше, чем кто-либо другой, — спокойно ответил отец, — к тому же ему уже приходилось перегонять скот.
— Правда? — удивился Тэп.
— Да. В прошлом году перегонял стадо через Бакстер-Спрингс в Иллинойс, и там его продал.
— Через Бакстер-Спрингс? — хмыкнул Тэп. — Небось потерял полстада. Я знаю ребят, орудующих около Бакстер-Спрингс.
— Они не тронули стада, — сказал Фоули, — и не завернули его. Он прошел через Бакстер-Спрингс и продал коров за хорошие деньги.
— Отлично! — Тэп сжал мне плечо. — Мы с тобой сработаемся, мой мальчик. Господи, как хорошо дома!
Он поглядел в сторону корраля, где стояла Карен, и вдруг сказал:
— Ну, вы знаете, что надо делать. Когда будете готовы, я вас поведу.
Он подошел к девушке. Тим Фоули покосился в их сторону, но промолчал. Однако я хорошо знал Тима и понял, что он чем-то недоволен.
Фоули повернулся и вошел в дом, остальные тоже начали расходиться, оставив нас с отцом вдвоем.
— Ну вот, — сказал отец, — Тэп вернулся. Что ты о нем думаешь?
— Нам повезло, что он с нами. Тэп знает, где есть вода, он хороший ковбой. Поверь, отец, нам дорог каждый человек.
— Да, это верно. — Он, казалось, хотел сказать что-то еще, но передумал.
Мой отец осмотрительный человек и не станет говорить лишнего, но я знал, что, если у него что-то на уме, он обязательно поделится со мной. Что-то его беспокоило. Через минуту-другую он почему-то спросил:
— Ты помнишь Элси?
Элси Генри — мать Тэпа, и я ее хорошо помнил. Она была мне единственной матерью, но сейчас казалась не родным человеком, а просто знакомой, которая приехала погостить и уехала.
— Да, помню.
— Она не была приспособлена к такой жизни. Не стоило ей переезжать на Запад.
— Я часто удивляюсь, зачем она приехала. Красивая женщина, любила хорошо одеваться и хорошо жить. По-моему, она могла бы найти счастье на Востоке.
— Характер одинаково присущ лошадям, собакам и людям. Или женщинам, если уж о них зашла речь.
Он больше ничего не сказал и ушел, а я отвел коня в корраль, расседлал его и повесил упряжь. И все время думал над словами отца, пытаясь понять, что за ними скрывается. Однако все мысли вскоре вытеснила подготовка к предстоящему путешествию.
Наступила весна. Жаркая и сухая. Зимой прошли обильные дожди, по дороге к переправе Хорсхед должна быть вода.
Присев на корточки рядом с корралем, я прикинул маршрут. Карен с Тэпом куда-то ушли, но я думал не о них, а о лошадях. Нам понадобится ремуда note 1 голов в пятьдесят-шестьдесят, а если сложить всех имеющихся, включая лошадей Тима Фоули и Арона Старка, нам не хватало около двадцати голов.
Надо отремонтировать два фургона и починить упряжь. Потребуется много свинца для пуль, для начала надо отлить столько, чтобы хватило на случай столкновения с индейцами команчи. И нам понадобятся дополнительные бочонки для воды.
Подошел Зебони Ламберт и присел рядом со мной. Он курил самокрутку — привычка, которую некоторые техасцы начали перенимать у мексиканцев. Большинство, однако, предпочитало сигареты.
— Так вот он какой, Тэп Генри.
Он произнес это странным ровным тоном, и я покосился на него. Обычно, когда Зеб так говорит, ему что-то не нравится, а мне очень хотелось, чтобы они подружились.
— Мы вместе выросли, Зеб. Он мой брат, приемный брат, не знаю, как правильно.
— Слыхал.
— Когда его мать сбежала, отец обращался с ним, как с родным сыном.
Зеб посмотрел на другой конец двора, где, разговаривая с Карен, смеялся Тэп.
— Он после этого видел мать?
— Нет. По-моему, нет.
— Он выставляет свой револьвер напоказ, так ведь?
— Это точно… и он умеет им пользоваться.
Зеб докурил сигарету и втоптал окурок в пыль.
— Если тебе нужна помощь, — сказал он, — можешь на меня рассчитывать. Вам понадобится много лошадей.
— Ты видел диких?
— На реке Леон. Хочешь поохотиться?
Зеб был лучшим охотником на лошадей в наших краях. Но нас подгоняло время. Если мы не хотим в дороге испытывать трудности с водой, надо отправляться не мешкая. А вообще-то нам следовало бы сделать это еще две недели назад.
Зебони Ламберт никогда ни на кого не работал, хотя был первоклассным ковбоем. Иногда в трудные времена он помогал нам, но платы не брал. Это казалось странным, но в Техасе не задают лишних вопросов. Человек поступает так, как находит нужным.
— Может быть, стоит обменяться с Томом Сэнди. В оврагах полно бычков, слишком молодых для перегона.
— Если вы его позовете, он к вам присоединится.
— Сэнди? — не поверил я. — У него отличное ранчо. С какой стати ему переезжать?
— Из-за Розы.
Ну, это меняет дело. Хотя мужчина, который оставит такой дом ради Розы, оставит и любой другой дом и в конце концов окажется ни с чем. Роза очень красивая женщина и хорошая хозяйка, но только не пропускает ни одного мужчины. В нее влюбляются многие, и она это понимает.
— Из-за нее кого-нибудь убьют.
— Из-за нее убьют Тома.
Зеб встал.
— Я заеду перед рассветом. Помогу тебе с молодняком. — Он помолчал. — И возьму собак.
Зебони Ламберт работал с коровами в Биг-Тикет, у него была свора лучших в округе пастушьих собак, а в густых кустарниках одна собака стоит трех ковбоев.
Он подошел к коню и вскочил в седло. Мне всегда нравилось смотреть, как он это делает — ловко, красиво, без усилия. Мы с Зебом часто работали вместе, и я не знал другого человека с такой координацией движений.
Он повел коня, огибая корраль, чтобы не встречаться с Тэпом Генри. Тэп понял, что Зебони нарочно избегает его. Его пристальный взгляд мне не понравился.
Из дома донесся запах еды: миссис Фоули готовила ужин.
Когда я подошел к дому, Тэп и Карен оживленно разговаривали. Он тихим голосом что-то настойчиво доказывал, а она смеялась и качала головой, но было заметно, что Карен увлечена Тэпом, и это меня задело. В конце концов, Карен — моя девушка, во всяком случае, все считали именно так.
Тэп посмотрел на меня.
— Знаешь, Карен, не могу поверить, что Дэнни уже взрослый. Он всегда ходил за мной, как теленок за матерью.
Она засмеялась, а я почувствовал, что краснею.
— Я не всегда ходил за тобой следом, Тэп, — ответил я. — Например, в тот раз на реке Бразос.
Он вздрогнул, словно получил пощечину, но прежде чем собрался ответить, Карен положила ему ладонь на плечо.
— Хватит вам ссориться. Вы же друзья… даже братья.
— Ты права, Карен, — ответил я и направился к дому.
Когда я вошел, миссис Фоули бросила взгляд на меня, а потом на Тэпа с Карен, стоявших у крыльца.
— У тебя красивый брат, — произнесла она, и тон ее сказал больше, чем любые слова.
В течение следующих трех дней мы работали от восхода до заката. Тэп Генри, Зеб Ламберт и Арон Старк прочесывали овраги в поисках молодняка, отец поехал договариваться с Томом Сэнди насчет обмена телят на лошадей, а Тим Фоули со своими ребятишками ремонтировал фургоны.
В дорогу нам требовалось много припасов. Мы вялили мясо и мололи муку, и это занимало много времени.
Никто из нас не носил одежду, купленную в магазине, мы все делали своими руками, например, шили из домотканого полотна или кожи куртки и брюки с бахромой, чтобы одежда скорее высыхала после дождя. Люди с Востока думают, что бахрома нужна только для красоты, но это не так.
Из Сан-Антонио, продав скот, вернулись Джим Пур, Бен Коул и Айра Тилтон, и работа пошла веселее.
Как только выдавался случай, я расспрашивал Тэпа о дороге на Запад. Тот единственный перегон через Канзас и Миссури в Иллинойс многому меня научил, но места, куда мы собрались переезжать, были намного суровее тех, по которым путешествовал я.
В рощицах вдоль реки Каухаус воздух был влажным и тяжелым. Речушка петляла меж высоких берегов, под которыми обычно прятался в кустах скот. Работать там было трудно, а накидывать лассо почти невозможно: мешали деревья и кустарники.
Большой пятнистый бык бросился бежать между деревьями, как олень, я на своем сером жеребце припустил за ним. Едва успев пригнуться, чтобы толстый свисающий сук не снес мне череп, я все-таки не сумел увернуться от ветки, и она больно хлестнула по лицу. Бык исчез в густых зарослях высокого кустарника, серый устремился за ним. Я скакал, чувствуя, как острые шипы и ветки рвут одежду.
Наконец бык вырвался на открытое место, и я раскрутил и накинул лассо.
Петля обхватила рога, серый мгновенно встал, уперевшись всеми четырьмя копытами, и бык, тяжело упав, покатился по земле, но тут же вскочил и приготовился к драке. Высокий и массивный, тонны на полторы, он был взбешен.
Бык наклонил голову и бросился на меня, но серый развернулся, и мы опять опрокинули драчуна на землю.
Оглушенный падением, бык встал и начал озираться, готовый схватиться с любым противником, но я уже пришпорил коня, мы помчались через кусты, лассо натянулось, и ему ничего не оставалось, как последовать за нами.