Летом 1948 года Маклин был назначен советником посольства в Египте. Тогда ему было 35 лет, и он был первым английским дипломатом, достигшим в таком молодом возрасте столь высокого ранга. Однако, очевидно, на его здоровье ощутимо сказались огромные нервные перегрузки военных и последующих лет, обостренные еще и тяжелым климатом. Именно тогда в одном из писем Дональда вдруг прозвучала просьба: «Заберите меня в Москву!»
В 1950-м он возвратился в Англию, где возглавил американский отдел Форин оффис — и его работа с советской разведкой продолжалась. Но МИ-5 и ФБР также не прекращали своих поисков. В конце концов, в июне 1950 года американцам удалось частично расшифровать одну из телеграмм, еще в 1945 году посланную в Москву резидентурой в США, — стало ясно, что в ней сообщалось о секретных англо-американских переговорах. Контрразведка начала проверять всех, кто мог об этих переговорах знать, и в конце концов подозрение пало на двух человек, одним из которых был Дональд Маклин. За ним было установлено негласное наружное наблюдение…
Читатель уже знает, какую роль сыграл Ким Филби в деле спасения своего товарища. А вечером в пятницу 25 мая 1951 года Гай Бёрджесс зашел к Дональду и пригласил его заглянуть на часок в клуб, но только вместо клуба друзья прибыли в порт и уже через несколько минут стояли на палубе парохода, навсегда увозившего их с Туманного Альбиона. «Наружка» не сработала — видимо, подозрения в отношении высокопоставленного дипломатического чиновника также были туманны. Дальнейший путь Бёрджесса и Маклина пролегал через Францию, Швейцарию и Чехословакию — в Советский Союз. Уже в воскресенье 27 мая 1951 года они были в Москве.
Первое время, в целях обеспечения личной безопасности, разведчики были «спрятаны» в Куйбышеве, а в 1955 году переехали в Москву. Здесь Дональд Маклин выполнял обязанности консультанта советской внешней разведки, являлся сотрудником журнала «Международная жизнь», издававшегося Всесоюзным обществом «Знание».
Затем более двадцати лет он проработал старшим научным сотрудником в Институте мировой экономики и международных отношений Академии наук СССР, защитил докторскую диссертацию по теме «Британская внешняя политика после Суэцкого кризиса» — кстати, в Англии она была издана в виде книги, стал авторитетным ученым-международником.
Маклин овладел русским языком, так что вскоре писал и говорил по-русски почти без ошибок. Он вступил в КПСС и активно участвовал в работе партийной организации института. Кроме того, Дональд был еще и членом ученого совета института, присутствовал при защите диссертаций и присуждении ученых степеней. В общем, он наконец-то пришел к тому, о чем мечтал в юности — к серьезному занятию наукой.
Заслуги его на этом поприще получили немало высоких оценок. В частности, Маклин был награжден не только орденом Красного Знамени, как и его товарищи по «Кембриджской пятерке», но и орденом Трудового Красного Знамени.
Как сказал Георгий Иванович Блейк, «он старался стать членом советского общества и помочь ему строить коммунизм».
Дипломат, разведчик и политик, Маклин не только видел и понимал ошибки тогдашнего советского руководства, но и надеялся помочь их исправить, обращаясь в различные властные инстанции. В частности, он решительно выступил против развертывания в Восточной Европе ракет СС-20, утверждая, что это приведет к еще большему росту международной напряженности и очередному витку гонки вооружений, которую и так уже не выдерживала наша страна. К сожалению, его доводы услышаны не были…
Читатель, очевидно, помнит слова Блейка о том, что «начало и конец жизни Маклина были отмечены жертвами», — и я возвращаюсь к этой прерванной теме.
— В конце жизни ему предстояло принести большую личную жертву, — говорил Георгий Иванович. — Через два года после его приезда в Советский Союз к нему приехали его жена Мелинда и трое их детей. Они так и не смогли освоиться в этой стране и не были здесь счастливы. Всю жизнь Дональд страдал от чувства вины за то, что вырвал жену и детей из привычной для них жизни. Когда в конце семидесятых годов его сыновья с их советскими женами выразили твердое желание эмигрировать в Англию или США, он счел своим долгом сделать все возможное, чтобы помочь им…
Впрочем, потом стало известно, что советское руководство отнюдь не стремилось опускать перед семьей Маклина «железный занавес» — разрешение на выезд было дано без особых проблем. Остался только он и продолжал трудиться на своей новой родине.
И снова вспоминает Джордж Блейк:
— У Дональда было много друзей и знакомых, сотрудники уважали и любили его… Он отказался от каких-либо привилегий, одевался и питался очень скромно. За все четырнадцать лет нашего знакомства он не выпил ни капли спиртного, хотя было время, в том числе после приезда в СССР, когда он сильно пил. «Вместо того чтобы стать алкоголиком, — говорил он о себе, — я стал работоголиком». И правда, Дональд все время писал обзоры, отчеты, статьи и книги или участвовал в конференциях и «круглых столах». Он воспитал целое поколение специалистов в области британской внутренней и внешней политики.
Дональд Маклин умер от рака 9 марта 1983 года. Гражданская панихида прошла в актовом зале института. По словам очевидца, это было «трогательное прощание с человеком, которого очень уважали и любили все, кто знал его даже не как знаменитого разведчика, а как доброго и справедливого товарища, настоящего английского джентльмена в лучшем смысле этого слова». Выступали академики и доктора наук, говорившие о Дональде как о замечательном ученом, выступали руководители внешней разведки, оценившие его вклад в разгром фашизма и обеспечение безопасности на планете, выступали его друзья, вспоминавшие очень душевного, замечательного человека…
В соответствии с завещанием Маклина тело его было кремировано, а урну с прахом его сын Фергюс, опоздавший на похороны, отвез в Великобританию, чтобы похоронить в фамильном склепе в Лондоне.
В библиотеке Института мировой экономики и международных отношений, среди портретов знаменитых ученых, здесь работавших, висит и портрет Маклина. Долгие годы возле него стояли живые цветы, которые приносили люди, знавшие и любившие Дональда.
Четвертый. Агент королевских кровей. Энтони Блант (1907–1983)
Энтони Блант — одна из наиболее загадочных и в то же время публичных фигур «Кембриджской пятерки».
Вот кто преуспел в этой жизни! Он был выдающимся ученым-искусствоведом и литератором, хранителем королевских галерей и профессиональным британским контрразведчиком. А еще, что для нас самое главное, Энтони Блант долгие годы успешно, бескорыстно и исключительно активно работал на советскую разведку.
Блант был неимоверно ценен тем, что помимо всего прочего поставлял политическую, подчас стратегическую информацию. Общаясь с самыми верхами, будучи одним из избранных, он приносил такое, о чем другие не могли и мечтать. По существу, сэр Энтони и вершил политику, а его выводы о произошедших событиях и предсказания о событиях грядущих ложились на лубянские столы еще быстрее, чем доходили до Форин оффис.
Никогда — ни намека на имена источников. Ни единой, как, впрочем, и у остальных известных миру четырех коллег, просьбы о деньгах. Только светлая марксистско-коммунистическая идея двигала четверкой блестящих английских аристократов и примкнувшим к ним угрюмым простолюдином Кернкроссом.
По материнской линии Блант состоял в родстве, пусть и отдаленном, с королем Георгом VI[12] — мать Энтони была двоюродной сестрой графа Стратмора, дочь которого, леди Элизабет Бойес Лайон, вышла замуж за короля Георга VI. То есть Блант являлся и родственником поныне здравствующей королевы Елизаветы II.
Его отец Артур Воган Стэнли Блант — священник англиканской церкви, а потом и один из ее столпов — человек взглядов строгих, даже суровых. Словно по наследству они передались и сыну Энтони, родившемуся в 1907 году.
Около пятнадцати лет жизни юный Энтони провел в Париже, где работал отец. Естественно, выучил французский. А сама атмосфера города искусств приобщила его к живописи — изучение живописи превратилось в страсть, профессию, любимое до конца дней дело жизни.
Понятно, что перед потомственным аристократом Блантом легко открывались любые двери. Сначала — привилегированная школа в Мальборо, где учились дети родов, близко стоящих у трона. Затем в 1926-м — судьбой запрограммированное поступление в Тринити-колледж в престижнейшем Кембридже. Блант изучал точные науки. И хотя первый курс закончил с отличием, преуспев в математике, решил затем заняться шлифовкой французского языка и взяться за немецкий. Здесь его тоже вскоре официально признали лучшим студентом, чье первенство не оспаривалось и не подвергалось сомнению.
Знание языков подсказало и возвращение к юношескому увлечению — истории искусств. Кроме того, студенту старшего курса Бланту поручили, как это принято в Англии, опеку над новичками. Высокий, мощный, атлетического сложения тьютор[13] невольно внушал уважение студентам начальных курсов. А когда они понимали, какой великолепный ум взял над ними шефство, чувство уважения невольно переходило в преклонение.
Но Блант умел держать разных людей, не только студентов, на отдалении. Изредка его упрекали в чрезмерном тщеславии, излишних проявлениях аристократизма. Вероятно, это умение держать дистанцию, «вычислять» своим стальным взглядом людей, «сортировать» их на нужных и не очень помогало ему и как прирожденному разведчику. Он твердо знал, кто может пригодиться ему в дальнейшем, а от кого лучше поскорее отделаться, не теряя времени и не обременяя себя вступлением в близкие отношения. Да, своеобразный цинизм, некая доведенная чуть ли не до автоматизма «селекция» в дальнейшем и превратили Энтони Бланта в отличного вербовщика и результативного агента.
В Тринити в то время царили левацкий дух и марксистские настроения. Энтони состоял в кружке «Апостолов» — своеобразном закрытом клубе с левым уклоном. Сначала ввел туда ближайшего друга Гая Бёрджесса, а потом, как следует познакомившись в 1932-м с Кимом Филби, и его. Хотя тот формально так и не присоединился к «Апостолам», но все трое сошлись во взглядах. Люди одного высшего круга, они смотрели на происходившее в мире с одних позиций. Их объединяла ненависть к фашизму.