По характеру Штыков довольно сильно отличался от Чистякова. Командующий 25-й армией был профессиональным военным, а Штыков – скорее политиком. Глава советской делегации был близким другом и протеже Андрея Жданова, члена Политбюро ЦК ВКП(б), про которого поговаривали, что он может стать преемником Сталина. Кроме того, Штыков был одним из очень немногих политработников в Красной армии, который смог дослужиться до генерал-полковника.
Поэтому неудивительно, что Штыков не слишком-то походил на типичного советского генерала. Он не получил военного образования и вообще окончил только школу фабрично-заводского ученичества. Штыков был довольно простым и непосредственным человеком. Это часто приводило к тому, что он вел себя мягче, чем средний генерал Советской армии, но порой и к тому, что он придавал меньшее значение ценности человеческой жизни.
Для Северной Кореи конца 1940-х назначение Штыкова, несомненно, означало перемены к лучшему. Его предшественник Иван Чистяков управлял страной как оккупант в худшем смысле этого слова. Штыков же чувствовал ответственность за вверенных ему северокорейцев: и он, и его подчиненные постоянно отправляли в Москву запросы на выделение дополнительной помощи Корее[253].
Ким и Штыков сошлись характерами и стали хорошими друзьями. Ир Сен и Терентий проводили много времени вместе. Иногда они играли в карты; тот, кто проигрывал, должен был залезть под стол[254]. Конечно, в первые годы пребывания Ким Ир Сена во главе Северной Кореи эта дружба немало ему помогла.
Тем временем в стране полным ходом шла подготовка к созданию северокорейского правительства. По указанию Сталина северокорейским партиям следовало объединиться в единый блок. Блоку требовалась платформа, и в начале 1946 года такой платформой, естественно, должны были стать решения Московского совещания.
Однако этот план натолкнулся на сопротивление главы Демократической партии Чо Мансика. ДПК не просто не поддержала решения Московского совещания, она еще и проголосовала за то, чтобы формально их осудить[255]. Для советской администрации это означало, что председатель партии вышел за рамки допустимого. С ее подачи 5 февраля заместитель Чо Мансика Чхве Ёнгон исключил из партии националистов, снял Чо с должности главы партии и занял его место. По сути, от Демократической партии осталось только название – организация стала полностью покорной руководству коммунистов.
Блок между такой «очищенной» Демпартией и коммунистами выглядел бы как-то уж совсем неубедительно, и поэтому в Северной Корее в срочном порядке было создано еще две партии. Первая из них носила необычное и длинное название – Партия молодых друзей религии Небесного пути.
Религия Небесного пути была основана в начале ХХ века и получила довольно большую популярность среди корейских националистов. В колониальные времена многие люди приходили к этой религии, видя в ней противовес и государственному синто Японии, и христианству западной цивилизации. Особенно популярна она была среди молодых корейцев, и в 1920-х годах в Корее появился ряд молодежных организаций Небесного пути[256]. Кульминацией этого стало провозглашение Молодежной партии религии Небесного пути в 1931 году[257]. Через восемь лет, в 1939-м, партия была распущена милитаристским режимом губернатора Минами[258]. Созданная в 1946 году северокорейская партия стала наследницей организации колониальной эпохи.
Второй же партией была Новая народная партия (ННП), созданная Ким Дубоном. Напомню, что Ким Дубон – лингвист по профессии, коммунист и националист по убеждениям – был в списке кандидатов на северокорейский трон. После поражения Японии он вернулся в Корею из Китая, где был довольно тесно связан с Мао Цзэдуном. ННП – левая националистическая партия[259] – была как раз тем, чего не хватало советской администрации для создания северокорейской версии «единого фронта прогрессивных сил». Во фронт теперь входили коммунисты, правые демократы, левые националисты из ННП и группа, представляющая местную религию. Такой фронт уже можно было попробовать представить как силу, выражающую интересы «всего корейского народа».
Теперь, после установления контроля над Демократической партией и создания Новой народной партии и Партии Небесного пути, все было готово к созданию нового правительства. В официальной прессе тех дней довольно много говорили о том, что это новое правительство будет «демократическим», но оно было создано вообще без каких бы то ни было выборов. Вместо этого советская администрация организовала мероприятие с длинным названием «Расширенное совещание руководителей демократических партий, общественных организаций, провинциальных и уездных народных комитетов». Это совещание формально утвердило создание Временного народного комитета Северной Кореи (ВНКСК) с Ким Ир Сеном во главе[260].
Командование 25-й армии обратилось к ВНКСК с приветственным адресом. Как видно из архивных документов, в черновике этого обращения присутствовали упоминания о Московском совещании, которые были убраны при публикации окончательной версии документа[261].
Разумеется, ВНКСК находился под полным контролем советской администрации. Тексты решений комитета писала группа офицеров под руководством генерал-майора Андрея Романенко. Их печатали на машинке на русском языке и позже переводили на корейский для принятия и публикации. Качество переводов порой оставляло желать лучшего, и в корейских текстах зачастую присутствовали явные русизмы. Тем не менее ВНКСК принимал их без какой бы то ни было правки, даже стилистической[262]. «Группа Романенко» была в итоге реорганизована в Управление советской гражданской администрации (УСГА), которое и стало главным руководящим органом Северной Кореи[263].
Однако официальная северокорейская пресса усиленно работала над тем, чтобы создать у своих читателей ощущение, что на самом деле власть принадлежит ВНКСК. Стоит заметить, что, хотя в действительности это было не так и среди советских офицеров были те, кого вполне устраивал такой порядок вещей, другие считали, что власть в итоге надо будет действительно передать местной администрации[264].
Постановления, разрабатываемые УСГА и подписываемые Ким Ир Сеном, отражали вполне типичную советскую линию для стран, вошедших в зону влияния СССР после Второй мировой войны. В экономической сфере цели этой политики сводились к следующему: конфисковать имущество у богатых, перераспределить его в пользу бедных, запретить крупный бизнес и национализировать существенную часть народного хозяйства. То, что Корея была бывшей колонией, привносило в эту политику свои особенные черты. Среди корейцев свое имущество по результатам реформ теряли только богачи, а среди японцев – вообще все, вне зависимости от дохода. Более того, японцы не могли даже просто остаться жить в Корее: им предписывалось переселиться на Японские острова.
Важным этапом этой советской политики стала земельная реформа. План, разработанный командой Романенко, предполагал конфискацию земли, находившейся в собственности у всех японцев и богатых корейцев, которую следовало распределить в пользу крестьянской бедноты без компенсации землевладельцам. В этом последнем пункте заключалось существенное отличие северокорейской земельной реформы от реформы южнокорейской – на Юге землевладельцам выплачивали компенсацию за утраченное имущество[265]. Бо́льшую часть тогдашних землевладельцев на полуострове составляли корейцы, а не японцы; это были состоятельные, но не очень богатые люди. Для многих из них северокорейская земельная реформа положила конец финансовой состоятельности.
Осенью 1946 года Северная Корея ввела карточную систему для обеспечения базовых продовольственных потребностей, первоначально предназначенную только для распределения пайков госслужащим[266]. Предполагалось, что это будет временная мера до окончания послевоенного экономического кризиса, однако в 1947 году карточная система была распространена и на некоторые промтовары[267]. Впоследствии эта система превратилась во всеобщую и повсеместную; по сути, распределение по карточкам стало краеугольным камнем экономики кимирсеновской КНДР.
В колониальные времена японцы вложили немало средств в промышленность северной части Кореи[268]. После 1945 года она перешла в руки советской администрации, и все эти индустриальные мощности, за очень редким исключением, были переданы зарождающемуся северокорейскому государству[269]. Таким образом в северокорейской промышленности появился огромный госсектор, чего и добивалась советская администрация. При этом, однако, стоит заметить, что в тогдашней Северной Корее продолжали существовать и частная торговля, и мелкий бизнес, хотя и в ограниченном виде[270].
Заканчивая наш обзор нового экономического порядка, следует заметить, что иена в Северной Корее была быстро заменена новой валютой. Сначала ее временно заместила вона командования Красной армии, а через два года – вона Северной Кореи