Кроме того, я хотел бы высказать мою благодарность Владимиру Дорохову, Ё Хёнчжуну, Ки Квансо, Ким Сонён, Борису Канторовичу, Анастасии Королевой, Таисии Лаптевой, Ли Миён, Брайену Майерсу, Оливеру Машетеру, Пак Чханпхё, Балажу Салонтаю, Игорю Селиванову, Елизавете Семеновой, Алеку Сигли, Татьяне Федоровой, Нику Хольту, Оливеру Хотхэму, Чон Сончжану и Чхве Хёнчжуну за помощь в написании книги.
Из всех архивов, в которых я собирал материалы, самыми открытыми для исследователей и приятными для работы были южнокорейский Архив Комитета по компиляции национальной истории и Российский государственный архив новейшей истории. Я бы хотел выразить свою признательность их сотрудникам и руководству.
К вопросу о транслитерации
При написании любой книги об истории Северной Кореи на русском языке автор с неизбежностью сталкивается с проблемой транслитерации. Если в русскоязычной японистике общепринятым стандартом является система Поливанова, а китаистике – «новая» система Палладия Кафарова, то в корееведении ситуация куда сложнее.
В отличие от Китая и Японии, почти всю первую половину ХХ века Корея не была суверенной страной. Это привело к тому, что корееведения как особой дисциплины в России и, позднее, в СССР тогда почти не существовало, корейский язык преподавался в очень ограниченном масштабе и Кореей занимались почти исключительно советские корейцы, которые записывали корейские имена и названия в соответствии с привычным им диалектным произношением. Диалект этот сильно отличается от нормативного корейского языка: например, имя корейского писателя Чхве Сохэ по этой записи писалось как Цой Се Хя. От тех же времен пошла и странная традиция разбивать корейские имена на два слова, хотя, если задуматься, записывать, например, имя первого южнокорейского президента как Ли Сын Ман не менее странно, чем писать Маяковский Влади Мир. Поэтому в большинстве современных корееведческих работ имена пишут слитно (тут надо заметить, что в восточноазиатских именах фамилия предшествует личному имени).
Наконец, и в современной научной транскрипции существуют свои подварианты – «петербуржская» система Холодовича и «московская» система Концевича. Хотя отличаются они немногим, ученые не смогли прийти к единому стандарту. Решение о том, какой системой из двух пользоваться, по сути, является чисто вкусовым, и автор этих строк выбрал систему Холодовича (на мой взгляд, она несколько ближе к тому, как корейские слова произносят сами корейцы). При этом имена трех членов правящей северокорейской династии – Ким Ир Сена, Ким Чен Ира и Ким Чен Ына – я оставил в традиционном написании. (Отмечу для интересующихся, что в «правильной» транслитерации они были бы Ким Ильсон, Ким Чжониль и Ким Чжонын соответственно.)
Второй проблемой является то, что на протяжении десятилетий при ссылках на источники на языках с нестандартной (не латинской и не кириллической) письменностью от автора требовалось, чтобы они записывались не в родном письме, а в транслитерации. Вызвано это было в первую очередь техническими проблемами: сначала сложностями с набором текстов восточными шрифтами в типографии, а потом несовершенством компьютерных программ, когда до середины нулевых годов восточноазиатские шрифты могли не отображаться на экране компьютера либо при печати файла на принтере.
Эти проблемы окончательно ушли в прошлое еще с появлением Windows Vista, но, увы, сила традиции приводила к тому, что транслитерированные сноски оставались нормой на протяжении многих последующих лет. Между тем такие сноски – вещь довольно неудобная. Если, условно, в ссылке на газетное сообщение «Сформирован новый состав кабинета министров товарища Ким Ир Сена» вставить фразу не корейским алфавитом, а кириллицей (Ким Ильсон тончжи-эге сэ нэгак чочжик-ыль виим), то особой пользы от этого не будет никому. Для не знающего корейский читателя такая фраза будет бессмысленной какофонией, а знающему корейский потребуется лишнее время и силы на то, чтобы восстановить в голове эту фразу, написанную «родным» корейским письмом, тем более что кириллическая запись отражает не все нюансы корейской орфографии.
К счастью, в отношении оформления сносок Россия действует более прогрессивно, чем страны англоязычного мира, и в отечественных книгах постепенно избавляются от транслитерации в примечаниях. Автор этих строк рад приложить руку к столь замечательной тенденции, и поэтому в этой книге все сноски приводятся в оригинальном написании, русским переводом снабжены только ссылки на азиатских языках.
И наконец, еще один стилистический вопрос заключается в том, транслитерировать или переводить иностранные термины, то есть, например, писать ли «инминбан» или «народная группа»? Автор этих строк – сторонник второго подхода. Ведь когда кореец слышит слово «инминбан», он воспринимает его не как набор звуков, а как значимое слово, так же как россиянин, услышавший словосочетание «народная группа», поэтому для точной передачи значения перевод подходит намного лучше.
Вообще иногда транслитерация даже используется для того, чтобы скрыть изначальное значение слова. Классический пример – слово «хунвейбин», которое вообще-то значит «красногвардеец»: понятно, что в годы советско-китайского раскола «Правде» было как-то не с руки писать о «погромах бесчинствующих красногвардейцев».
Автор же этих строк, напротив, ставит своей целью отразить северокорейскую действительность как можно более объективно, поэтому северокорейские термины в книге приводятся в переводе: «происхождение», а не «чхульсин-сонбун», «центр перевоспитания», а не «кёхвасо», «религия Небесного пути», а не «Чхондогё» и т. д. Исключение сделано для официального названия северокорейской идеологии – чучхе. Как увидят читатели, в Северной Корее это слово со временем превратилось в такое же бессодержательное звукосочетание, каким оно стало в русском языке.
Часть перваяСтановящийся Солнцем
Глава 1Школьник
Корея начала XX века была одним из самых архаичных и замкнутых государств на нашей планете. Страна находилась в состоянии экономической, культурной и политической стагнации. Главной причиной этого была государственная идеология, которой придерживалась корейская правящая элита. Такой идеологией было неоконфуцианство – доктрина, объявляющая Китай начала первого тысячелетия до нашей эры государством с идеальным общественным строем. Многие десятилетия корейские неоконфуцианцы с усердием, достойным лучшего применения, отвергали почти все попытки инноваций, как технологических, так и социальных. Подобная реакционная идеология неизбежно обрекала страну на крах.
Крах этот произошел в 1910 году, за два года до рождения героя нашего повествования, когда корейское государство исчезло с политической карты мира. Страна была официально аннексирована соседкой – Японской империей – в качестве колонии. Правящая династия была смещена, ей на смену пришел генерал-губернатор, назначаемый из Токио.
В первые годы японского правления Корея переживала поистине тектонические изменения, сравнимые разве что с петровскими временами в России. Тэраути Масатакэ, первый генерал-губернатор Кореи, проводил курс на модернизацию колонии, и проводил его железной рукой, не считаясь с мнением местных жителей. Такая позиция была совершенно естественной для крупного японского чиновника тех лет: как и для многих других колонизаторов, для японцев Корея была отсталой, неразвитой страной, которой надлежало нести свет японской цивилизации – ведь тогдашняя Япония была единственной азиатской страной, принятой в клуб великих держав, и считала себя носителем прогресса.
Многие из перемен, принесенных японцами, остались с корейцами навсегда, став частью местной культуры. Генерал-губернаторство упразднило старую конфуцианскую систему образования и заменило ее школами современного типа. Оно ввело в Корее современную систему бюрократии и документооборота. Японцы широко внедряли в колонии правила гигиены, что приводило к снижению детской смертности и росту продолжительности жизни корейцев.
Прошло полтора года после аннексии Кореи. Нельзя сказать, что понедельник 15 апреля 1912 года был совсем уж обычным днем. В этот день затонул «Титаник», и новости о катастрофе разнеслись по всему миру. Но то, что произошло тогда в Корее, оказало в итоге куда более серьезное влияние на мировую историю и стоило жизни намного большему числу людей, чем трагическая судьба британского лайнера.
В этот день у Ким Хёнчжика, учителя-корейца, тесно связанного с местной протестантской церковью, родился сын[1]. Его назвали Сончжу – «Опора святых». Ким Хёнчжику исполнилось восемнадцать лет, это был его первый родной сын.
Сончжу родился в Чхильголе[2]; если перевести это название с корейского, то буквально получится «Седьмая долина»[3]. Формально Чхильголь считался частью Пхеньяна – второго по значимости города Кореи, но на деле это, конечно, был не городской район, а обычная корейская деревня с домами с соломенной крышей.
Сончжу был первым родным сыном Ким Хёнчжика. На год старше его был Рёнхо – мальчик, потерявший своих родителей и ставший, по сути, приемным сыном в этой семье[4]. Два младших брата Сончжу – Чхольчжу и Ёнчжу – родились, по официальным северокорейским данным, в 1916 и 1920 годах соответственно.
Судьбы братьев в итоге сложились по-разному. Через много лет Чхольчжу был арестован японцами и, видимо, умер в заключении. Ёнчжу стал крупным северокорейским чиновником. О судьбе Рёнхо ничего не известно, и никаких записей о нем не осталось. И наконец, Сончжу, приняв новое имя Ким Ир Сен, стал первым вождем Северной Кореи, которой он правил 49 лет – с 1945 по 1994 год.
Достоверных сведений о его семье совсем мало. Конечно, после прихода к руководству страной Ким Ир Сена власти КНДР опубликовали множество книг о «несгибаемом борце Ким Хёнчжике», но ценность этих рассказов, написанных в условиях строжайшей цензуры, довольно сомнительна. Как увидят читатели, в Северной Корее государственная историография имеет слабое отношение к реальной истории. Возможно, единственная часть официальной биографии первого вождя КНДР, которую можно принять на веру без дополнительной проверки, – это имя матери Ким Сончжу; вряд ли бы его стали подделывать. Ее звали Кан Бансок.