Но Пхеньян утверждал, что выборы проходили не только на Севере. По официальной позиции Северной Кореи, на Юге тоже прошли тайные, подпольные выборы в ВНС КНДР. Можно было допустить, что какие-то южнокорейские коммунисты действительно организовали «тайные выборы» у себя на Юге, но при первом же взгляде на объявленную явку любой независимый наблюдатель мог понять, что здесь имела место фальсификация. По официальным утверждениям Пхеньяна, 77,52﹪ избирателей на Юге – больше трех четвертей электората – проголосовали на подпольных выборах в Южной Корее[321].
В принципе, над этим можно было бы посмеяться, если бы речь шла просто об одном из самых курьезных случаев политической пропаганды. Однако ситуация, похоже, была намного серьезнее. Судя по документам, очень похоже на то, что советское руководство – Штыков и его команда – действительно верили в эти абсурдные показатели. Например, в своем личном дневнике Штыков записал, что к 26 июля 110 000 сеульцев из 600 000 избирателей в столице уже проголосовали на выборах. Похожие цифры генерал-полковник приводил и для другого крупного города – Инчхона. Источником информации для Штыкова были данные Пак Хонёна, но Штыков не проявлял к его словам ни малейшего недоверия[322]. Поэтому сведения о «77,52﹪ проголосовавших» в результате были включены и в официальные отчеты, ушедшие в Москву[323].
Конечно, в южнокорейских документах нет никаких сообщений о том, что больше трех четвертей населения проголосовало на подпольных выборах. Фальсификация, похоже, произошла на низовом уровне – то ли цифры явки подделал Пак Хонён, то ли кто-то из его подчиненных. Но в любом случае советские генералы приняли эти результаты без тени сомнения. Надо помнить, что они – как и подавляющая часть людей – считали, что находятся на стороне добра и стоят за правое дело. Генералы верили, что они освободили Корею от японского ига и принесли корейцам самый передовой строй – социализм. Но тем не менее все равно впечатляет то, до какой степени Штыков и его команда были склонны к самообману. Уже сама по себе такая явка на подпольные выборы предполагала, что южнокорейский режим невероятно непопулярен и что при минимальных усилиях на Юге можно будет поднять восстание. В конце концов такая убежденность стала одним из факторов, приведших к началу Корейской войны. Как увидят читатели, когда в 1950 году Северная Корея начала войну, в Пхеньяне не сомневались, что с такой поддержкой им будет обеспечена быстрая победа.
2 сентября в Пхеньяне открылась первая сессия ВНС. Главным вопросом повестки дня был состав Кабинета министров, и его, конечно, решал не парламент КНДР, а советское руководство. 27 августа Штыков записал в своем дневнике предварительную конфигурацию кабмина[324], а 30 августа – окончательную[325]. 8 сентября за состав Кабинета министров проголосовало ВНС. Ким Ир Сен стал председателем кабмина, а Пак Хонён – одним из его заместителей и одновременно министром иностранных дел.
А на следующий день, 9 сентября, в стране не произошло абсолютно ничего важного. Конечно, само по себе вроде это не заслуживает упоминания, но вот только годом позже 9 сентября 1948 года было провозглашено днем создания КНДР. Похоже, что цель у этой фальсификации была чисто эстетическая. По-корейски «9 сентября» дословно будет «9-е число 9-го месяца»; такая дата выглядит красиво. Как и многие другие числа в северокорейской официальной истории, эта дата не имеет ни малейшего отношения к реальному ходу событий.
1 декабря 1948 года Южная Корея приняла Закон о государственной безопасности, объявлявший любую политическую деятельность коммунистического толка незаконной. К тому времени Трудовая партия Южной Кореи уже фактически ушла в подполье, и многие из ее членов бежали на Север. В таких условиях было принято решение объединить ее с ТПСК – как и правительство КНДР, единая Трудовая партия Кореи (ТПК) могла бы заявить, что представляет интересы всей Кореи. И тут перед советским посольством встал вопрос: а кто возглавит ТПК? Ведь на тот момент Ким Ир Сен был только зампредседателя ЦК ТПСК, председателем же был Ким Дубон. Свои амбиции имелись и у лидера южнокорейских коммунистов Пак Хонёна.
Это было важное решение, которое требовало прямого утверждения на самом верху. Как вспоминал один из участников событий, в Корею прибыла группа, посланная из Кремля, чтобы на месте оценить потенциальных кандидатов. После нескольких бесед на место главы ТПК был утвержден Ким Ир Сен[326]. Северная и Южная партии объединились в июне 1949 года, и Ким Ир Сен стал председателем ЦК новой, объединенной Трудовой партии Кореи. Наконец-то он стал во всех отношениях главным человеком в государстве; выше его находился только советский посол.
Конечно, в эти годы Ким Ир Сен занимался не только политикой. В конце 1940-х он начал искать свою первую жену Хан Сонхи, которую в 1930-х арестовали японцы. После того как Сонхи оказалась на свободе, она снова вышла замуж – за крестьянина-корейца. Скорее всего, супруги были напуганы тем, что бывший муж Хан Сонхи стал главой государства, решили отсидеться в тени и не выходить на контакт с Ким Ир Сеном.
Но когда Ким Ир Сен все-таки разыскал Хан Сонхи, то повел себя как честный человек. Он встретился с ней и рассказал, что нашел и покарал тех, кто предал Сонхи, сдав ее японцам. Ким Ир Сен вспоминал, как его бывшая жена вязала ему носки из своих волос, и пообещал, что никогда не забудет ее доброту. Ким с уважением отнесся к тому, что Хан Сонхи решила остаться с новым мужем, и в течение нескольких следующих лет Ир Сен и Сонхи оставались друзьями[327]. Кажется, что в глубине души Ким Ир Сен любил ее больше, чем Ким Чонсук.
Отношения же Ким Ир Сена с новой супругой были менее радужными. По ряду свидетельств, вождь регулярно изменял жене с любовницами[328]. Ким Чонсук была, понятно, совершенно не в восторге от такого поведения мужа, но Ким Ир Сен игнорировал ее жалобы.
Семейная жизнь вождя не была счастливой. Косвенно об этом свидетельствует то, что через много десятилетий, когда Ким Чонсук в официальной историографии была возвышена до единственной жены вождя – «героини антияпонской борьбы», северокорейские историки так и не смогли узнать имя ее матери. Судя по всему, за все годы совместной жизни Ким Ир Сен так и не поинтересовался у своей второй жены, а как, собственно, зовут его тещу.
Вскоре этой семье подошел неожиданный и по-настоящему трагический конец. В сентябре 1949 года Ким Чонсук умерла при родах, и их ребенок тоже родился мертвым[329]. Потерять жену и уже второго ребенка – страшный опыт для любого человека. Но то, что приготовил Ким Ир Сен стране в самое ближайшее время, принесло боль и страдания миллионам других семей.
Глава 6Ким Ир Сен и его война
Ни один конфликт в корейской истории не был сопоставим по разрушительности с войной 1950–1953 годов, которая унесла свыше полутора миллионов человеческих жизней.
На протяжении десятилетий, прошедших после завершения этого конфликта и до окончания холодной войны, бо́льшая часть исследователей в капиталистических странах считала, что Корейская война была начата по инициативе и указанию Кремля. На момент начала войны КНДР была, по сути, марионеточным государством Советского Союза и Ким Ир Сен исполнял любые указания Сталина, поэтому такое предположение выглядело совершенно логичным. И едва ли не самым шокирующим открытием, сделанным историками, получившими доступ к российским архивам, было то, что идея начать войну принадлежала не Москве, а Пхеньяну, а Сталин поначалу был против вторжения на Юг.
Сама мысль о нападении на Южную Корею принадлежит двум главным северокорейским политикам той поры – Ким Ир Сену и Пак Хонёну. Ким Ир Сен хотел «освободить» Юг и стать главой объединенного корейского государства, а Пак Хонён понимал, что именно на Юге находится его база поддержки – южнокорейские коммунисты – и что гипотетическое объединение Кореи под флагом КНДР значительно упрочит его позиции.
Сразу после своего назначения на пост главы нарождающегося государства Ким Ир Сен начал активно работать над созданием хорошо обученной и вооруженной армии, активно продвигая этот вопрос через советские инстанции. В 1948–1949 годах войска СССР и США покинули Корею, и Ким Ир Сену предоставился отличный шанс покончить военным путем с независимостью Юга, оставшегося без американской защиты. Одним из знаков продолжающейся милитаризации КНДР стало создание на северо-западе страны отдельной провинции Чаган для нужд военно-промышленного комплекса[330]. Бо́льшая часть ВПК КНДР располагалась в Чагане, и потому эта провинция стала самой закрытой частью страны.
1 января 1949 года Ким Ир Сен гневно обличил «предателей из южнокорейского сепаратного марионеточного "правительства"», которые выступали против вывода американских войск из Кореи. Ким Ир Сен возмущался тем, что эти «предатели» заявляли, что вывод войск приведет к северокорейскому вторжению. Через полтора года всем стало ясно, что опасения южнокорейцев были более чем обоснованны[331].
Ким был не единственным, кто задумывался о военном решении проблемы объединения полуострова. Об этом думал и Мао Цзэдун, причем китайский вождь размышлял о таком варианте еще до того, как гражданская война в Китае увенчалась его почти полной победой. 17 мая 1949 года, еще за несколько месяцев до провозглашения КНР, Мао сказал, что в случае межкорейской войны коммунистический Китай поможет армии КНДР продовольствием и вооружением