.
Поначалу бо́льшая часть пхеньянского руководства полагала, что начавшаяся война продлится недолго и очень скоро завершится полной победой КНДР. План Пхеньяна заключался в том, что нужно как можно скорее взять южнокорейскую столицу, а после падения Сеула руководство КНДР ожидало всеобщего восстания на Юге и падения режима Ли Сынмана[367]. Затем Корея будет объединена, а столица КНДР перемещена из Пхеньяна в Сеул – ведь этот город уже был де-юре объявлен столицей государства в Конституции 1948 года.
Действительно, после нескольких дней сражений стало ясно, что вооруженная советским оружием и боевой техникой КНА значительно превосходит по боеспособности южнокорейскую армию. Войска КНДР стремительно приближались к Сеулу, и жители начали покидать город. Отступление вскоре превратилось в паническое бегство. В ходе него произошла трагедия: южнокорейский полковник, получивший приказ взорвать мост через реку Хан, протекающую через Сеул, нажал на кнопку детонатора, не проверив, есть ли на мосту люди, а через него как раз шли беженцы. Погибло около 800 человек.
28 июня Сеул был взят Корейской народной армией. Ким Ир Сен выступил с обращением к жителям «освобожденной столицы КНДР»[368]. Однако при этом власти Северной Кореи решили пока остаться в Пхеньяне, а управлять Сеулом Ким Ир Сен отправил Ли Сынёпа. После взятия Сеула КНА, вместо того чтобы продвигаться дальше, начала праздновать падение вражеской столицы; министр национальной обороны Чхве Ёнгон отвел на это три дня[369].
Тем временем пхеньянское руководство постепенно начало понимать, что что-то пошло совсем не по плану. Никакого восстания в Южной Корее не наблюдалось, при этом дипломатическая ситуация в ООН становилась угрожающей. С 13 января по 1 августа 1950 года СССР бойкотировал заседания Совета Безопасности, требуя передать место Китайской Республики в ООН делегации КНР. В отсутствие советского представителя СБ ООН принял ряд резолюций, осуждающих северокорейское вторжение и выдававших государствам-членам санкцию на интервенцию под флагом Организации Объединенных Наций.
Уже через несколько дней после начала войны КНДР подверглась бомбардировкам ВВС США. Бомбардировки не были и близко столь интенсивными, какими они стали в будущем, но их было достаточно, чтобы посеять смятение в сердцах представителей северокорейской элиты. Уже к июлю многие члены руководства КНДР стали сомневаться в грядущей победе. Ким Дубон постоянно расспрашивал Ким Ир Сена о том, что собирается делать Советский Союз в связи с происходящим. Пак Хонён сказал, что им следует напрямую обратиться к СССР с просьбой об авиационной поддержке, а к КНР – с просьбой о вступлении в войну. Ким Ир Сен отругал обоих и велел им не раздражать его: он и так сильно нервничает[370].
Вождь сохранял оптимизм несколько дольше, чем его подчиненные[371]. В середине июля Ким Ир Сен возлагал большие надежды на успех КНА в битве за город Тэчжон, где северокорейские войска вступили в сражение не только с южнокорейцами, но и с передовыми частями американской армии. В нетерпении ожидая победы, Ким Ир Сен устроил разнос командующему фронтом Ким Чхэку и начальнику штаба фронта Кан Гону за долгое отсутствие результатов[372].
Тем временем на «освобожденных территориях» КНДР проводила в жизнь земельную реформу по-северокорейски, а солдаты учили местных жителей «Песне о Полководце Ким Ир Сене», вывешивали новые флаги и собирали митинги в честь Ким Ир Сена и Сталина[373]. Мужчин призывного возраста, как правило, мобилизовывали в КНА тут же, на месте. Тех южнокорейских чиновников, кто не успел бежать, арестовывали, а местами и расстреливали[374]. Приговоры утверждали «народные суды», и с той поры выражение «народный суд» вошло в южный вариант корейского языка как эвфемизм для быстрого и заведомо нечестного судилища.
Тэчжон был взят 20 июля. Битва увенчалась полной победой частей КНА – им удалось не только захватить город, но и взять в плен командующего американскими войсками генерал-майора Уильяма Дина. Однако эта внушительная победа оказалась пирровой. Несмотря на все надежды Пхеньяна, фронт южнокорейской армии упорно не хотел разваливаться и конца войне не было видно.
Примерно к середине августа Ким Ир Сен понял, что война идет совершенно не по тому сценарию, на который он рассчитывал. Мун Иль рассказал советским советникам, что он никогда не видел Ким Ир Сена в таком состоянии[375]. Враг продолжал сопротивляться, а над КНДР нависла угроза полномасштабной американской интервенции. К концу августа Ким Ир Сен признался Мун Илю, что он не уверен, сможет ли КНДР выиграть войну своими силами, и что он хочет попросить Китай о помощи. Мун Иль немедленно сообщил об этом советскому посольству[376].
Вскоре ситуация на фронте резко изменилась. 15 сентября США и их союзники начали десантную операцию в Инчхоне – портовом городе, расположенном рядом с Сеулом. Войска КНДР, обороняющие город, не могли ничего противопоставить армаде из 260 кораблей и 75 000 солдат. Попытки контратак КНА привели к тому, что обороняющиеся войска были почти полностью уничтожены: армия коалиции ООН приближалась к столице. Ким Ир Сен понял, что без иностранной помощи КНДР обречена. 21 сентября Политсовет ТПК официально обратился к КНР с просьбой о помощи[377]. Ситуация становилась все более отчаянной. Пхеньян потерял связь с министром национальной обороны Чхве Ёнгоном, командовавшим обороной Сеула. Ким отстранил Чхве Ёнгона от министерского поста и назначил новым министром самого себя[378]. Здесь Ким Ир Сен, скорее всего, подражал Сталину, заменившему в июле 1941 года маршала Тимошенко на посту наркома обороны самим собой. Впрочем, в случае Ким Ир Сена это, очевидно, было эмоциональное решение, так как уже в следующем месяце Чхве Ёнгон снова стал министром[379].
28 сентября Сеул был взят войсками ООН. На следующий день президент Ли Сынман вернулся в освобожденную столицу, и командующий коалиционными войсками генерал Макартур с гордостью обратился к нему, объявив, что Сеул снова принадлежит Южной Корее. Командование ООН решило не останавливаться на том, чтобы отбить у КНДР всю территорию Юга, а перенести войну севернее 38-й параллели. К 1 октября Сталин пришел к выводу, что «положение у корейских товарищей становится отчаянным»[380]. Он сообщил в Пекин, что КНР должна немедленно вступить в войну, но в то же время окончательное решение Сталин оставил за китайским руководством[381].
2 октября последовал ответ от Мао Цзэдуна. Он был весьма четкий: нет, Китай не будет вступать в эту войну. Послав несколько дивизий, добиться перелома в ходе военных действий будет нелегко, объяснял Мао, а китайская интервенция может привести к войне с США, которая неминуемо перерастет в мировую. Вступление в войну означало бы, что Пекину пришлось бы поставить крест на многих планах по восстановлению Китая после гражданской войны, да и общественное мнение в КНР вряд ли будет на стороне интервенции. Поэтому, писал Мао, будет лучше всего, если КНДР, «временно перенеся поражение, изменит форму борьбы на партизанскую войну»[382].
Москва была удивлена таким новостям[383]. Ведь еще в мае Мао Цзэдун обещал, что в случае необходимости Китай поможет КНДР войсками[384], а теперь китайский вождь говорил, что интервенция может привести к третьей мировой и что китайской армии будет не под силу сражаться с американцами[385].
Ким Ир Сен почувствовал, что это конец. Сломленный вождь позвал к себе Мун Иля и сказал ему, что все кончено, КНДР обречена, война проиграна и «если нам не помогут извне, то мы потеряем Корею». Мун Иль в тот же день сообщил об этом разговоре Штыкову, и посол сделал запись о нем в своем официальном дневнике[386].
На этом история Северной Кореи могла подойти к концу. Мао рассуждал рационально – посылать китайскую армию в новую войну было чрезвычайно опасным делом. Куда надежнее было бы соблюдать нейтралитет. Сеул начал готовиться к победе; Южная Корея выпустила марки по случаю грядущего объединения, на них был изображен южнокорейский флаг, поднятый над вершиной горы Пэкту. Для Ким Ир Сена же поражение означало, что ему или снова придется стать партизаном, или навсегда покинуть Корею и поселиться в изгнании в Китае или СССР. Сама же КНДР могла остаться в истории как странный курьез – государство, просуществовавшее около двух лет и уничтоженное из-за того, что его руководство недооценило, к каким последствиями приведет попытка завоевать соседа.
Но судьба Северной Кореи сложилась иначе. Под давлением Сталина Председатель Мао изменил свою позицию[387]. В шесть часов утра 8 октября Ким Ир Сен получил телеграмму, в которой пекинское руководство информировало его, что намерено помочь Пхеньяну[388]. И Ким Ир Сен, и Пак Хонён были вне себя от радости[389]