Второй этап начался 25 октября 1951 года – уже не в Кэсоне, а в деревне Нольмулли, которую специально для переговоров переименовали в Пханмунчжом. Изначальное название было из числа тех корейских слов, которые не могли быть записаны китайскими иероглифами, а КНР была одной из сторон переговоров. Так что, по сути, переименование деревни было реверансом в сторону Китая. Новое название, означающее «Место с деревянной дверью», неофициально использовалось еще со времен корейско-японской войны XVI века. В итоге оно как нельзя лучше подошло этой деревне, которая действительно стала дверью между Севером и Югом.
Пока шли переговоры, ВВС США проводили массированные бомбардировки Северной Кореи. При бомбежках использовались зажигательные бомбы, поэтому, даже когда для атак намечались чисто военные цели, избежать жертв среди мирного населения было невозможно. В результате этой кампании в больших городах КНДР три четверти, а порой и больше территории было полностью разрушено бомбежками[417].
Переговоры продолжались, но не всем заинтересованным сторонам импонировала идея мира. Генерал армии США Дуглас Макартур, бывший командующий войсками южной коалиции, предложил Вашингтону использовать свое самое смертоносное оружие: уничтожить армию противника атомными бомбами[418]. Все это происходило до изобретения водородной бомбы, посеявшего в человеческих сердцах страх перед ядерной войной; на применение атомного оружия еще не существовало абсолютного табу.
Хотя план Макартура и был отвернут Вашингтоном, но возможно, что у него было и еще одно – и весьма долгоживущее – последствие. Об идеях Макартура узнали в Северной Корее, и Пхеньян стал активно использовать их в своей пропаганде. Неизвестно, повлияли ли на Ким Ир Сена в первую очередь планы американского генерала, но вскоре после этого эпизода вождь пришел к выводу, что у КНДР должно быть собственное атомное оружие. Первые признаки интереса Северной Кореи к ядерному вооружению появились во второй половине 1950-х годов[419], а 9 октября 2006 года, через двенадцать лет после смерти Ким Ир Сена, КНДР впервые испытала атомную бомбу.
После стабилизации линии фронта северокорейский вождь смог уделять больше времени невоенным вопросам. 15 апреля 1952 года ему исполнилось сорок. В тот юбилейный день свет увидела исправленная биография Ким Ир Сена. В ее новой версии «Корейская народно-революционная армия» Кима уже «принимала участие» и в кампании против Японии в августе 1945 года в Корее[420]. Прошло всего семь лет после поражения Японской империи, но миф о КНРА, когда-то придуманной советской администрацией, начал развиваться и эволюционировать. В том же 1952 году пресса КНДР стала, поначалу осторожно, называть Ким Ир Сена «Великим Вождем»[421], хотя это словосочетание стало его основным титулом только в 1960-х.
Переговоры о перемирии продолжались вплоть до 1953 года, так как стороны никак не могли прийти к консенсусу по вопросу о военнопленных. Похоже, что, кроме всего прочего, переговоры тихо саботировались Москвой и Сеулом. Для Сталина продолжение войны означало, что США сосредоточатся на Корее и поэтому в меньшей степени будут наращивать свое присутствие в Западной Европе[422]. Возможно, Сталин даже хотел, чтобы в войне как можно дольше сражались и китайцы, хотя, конечно, вряд ли он предвидел возможность будущего раскола с Мао. С другой стороны, президент Южной Кореи Ли Сынман все еще надеялся, что войну можно будет выиграть, и сама мысль о том, что по итогам перемирия половину Кореи придется отдать «проклятым коммунистам», вызывала у него отвращение.
4 сентября 1952 года в ходе консультаций руководства СССР, КНР и КНДР по поводу переговоров о перемирии случился один курьезный эпизод, ярко характеризующий тогдашнее отношение Ким Ир Сена к Сталину. Кремлевский вождь спросил у Пэн Дэхуая, есть ли в китайской армии ордена. Получив отрицательный ответ, Сталин прочел китайцам небольшую лекцию о том, что в настоящей армии должны быть и ордена, и звания, и знаки различия, а иначе это не армия, а партизанский отряд[423]. Присутствовавший на встрече Ким Ир Сен подумал, что это камень и в его огород – ведь в сформированной из парамилитарных отрядов КНА офицерских званий пока не было, а были только должностные категории (комбат, комбриг и т. д.), как в раннем СССР.
Не дожидаясь специального указания из Москвы, в последний день 1952 года КНДР ввела офицерские звания для командиров КНА[424]. И их названия, и соответствующая им униформа были почти полностью скопированы с советских образцов[425]. Однако самые высшие звания КНА немного отличались от советских аналогов, и очень скоро всем стало ясно, под кого были внесены эти изменения. 7 февраля 1953 года Ким Ир Сен получил высшее в КНА звание Маршала КНДР, а министр национальной обороны Чхве Ёнгон – следующее за ним звание вице-маршала[426]. Униформа Кима была во многом скопирована с той, которую носил Сталин, вплоть до того, что к ней тоже прилагалась маршальская звезда. Однако здесь было и различие – погоны у Кима были не совсем советского типа. На погонах маршальской формы Сталина[427] герб страны был расположен рядом с пятиконечной звездой, а на форме Ким Ир Сена – наложен на звезду. Символически ставить себя совсем на один уровень с советским вождем Ким еще не решался. Впрочем, уже в следующем году, буквально через несколько месяцев после смерти Сталина, Ким Ир Сен поменял свои погоны на «герб со звездой» – как у покойного кремлевского вождя[428]. Теперь Киму было нечего бояться.
Сталин умер 5 марта 1953 года. В Северной Корее, как и во всем соцлагере, начался траур по вождю народов. Правительство КНДР выпустило воззвание по случаю кончины «прозорливого и мудрого вождя и учителя всех трудящихся мира, освободителя и самого близкого друга корейского народа – генералиссимуса Сталина»[429]. В Москву была направлена траурная делегация.
Со смертью Сталина переговоры пошли быстрее – новое советское руководство было настроено закончить войну по возможности быстрее[430]. Вопрос о пленных в конце концов был разрешен, когда Сеул в одностороннем порядке выпустил из лагерей тех военнопленных, кто не хотел возвращаться на Север. Скорее всего, это было самое гуманное решение Ли Сынмана за всю его президентскую карьеру, но стоит помнить, что он принимал его в том числе и по политическим соображениям. Как и надеялся Ли, демарш Сеула чуть было не привел к срыву переговоров. Но воюющим сторонам наконец удалось достичь компромисса.
Граница, установленная Соглашением о перемирии, проходила по линии фронта на июль 1953 года. Она стала межкорейской границей на многие десятилетия; на момент написания книги граница между Севером и Югом все еще проходит по этой линии. КНДР утратила больше территории, чем приобрела; среди территорий, отошедших Югу, была и дача Ким Ир Сена у города Сокчхо. Но, с другой стороны, в состав Северной Кореи вошел крупный город Кэсон.
Наконец два года переговоров подошли к концу. Советское руководство опасалось за безопасность Ким Ир Сена и категорически не рекомендовало ему ехать в Пханмунчжом подписывать перемирие[431]. Вместо вождя КНДР на церемонии представлял генерал армии КНА Нам Иль. Южная Корея наотрез отказалась подписать соглашение, но послала своего наблюдателя на церемонию. Им был генерал-лейтенант Чхве Доксин, который много позже оказался на Севере и прожил остаток дней в КНДР (пока что неясно, оказался ли генерал там добровольно или был похищен).
27 июля 1953 года в Пханмунчжоме, в мрачной атмосфере все еще продолжающейся войны, генерал Нам Иль, командующий китайской армией Пэн Дэхуай и представитель войск ООН генерал-лейтенант Уильям Харрисон подписали перемирие. В 10:11 была поставлена последняя подпись. Это сделал Нам Иль, после чего молча вышел из здания, где проходила церемония, и направился в Пхеньян, чтобы отдать соглашение на подпись Ким Ир Сену. Генерал Харрисон держался менее замкнуто, но и он вежливо отказался давать комментарии журналистам. Американский военачальник сел в вертолет и улетел в сторону базы ООН в уездном городе Мунсан, где соглашение подписал главнокомандующий силами ООН генерал Марк Кларк[432].
Когда Нам Иль приехал в Пхеньян, то Ким Ир Сен, одетый в белую маршальскую форму, подписал это соглашение в присутствии нескольких больших чиновников. Двое из них позднее стали жертвами чисток и были удалены со всех фотографий, публикуемых в КНДР.
В тот же день, в 22:00, перемирие вступило в силу, и самая страшная и кровавая война в истории Кореи подошла к концу. Жертвами ее стали около миллиона человек.
Очень быстро северокорейские власти поняли, что перемирие следует подавать не как ничью, а как славную победу КНА[433]. С тех пор в КНДР подписание перемирия в Пханмунчжоме называют «победой в Отечественной освободительной войне». При этом в официальных публикациях акцент никогда не делается на трагедии войны и ужасе массового братоубийства. Вместо этого на Севере говорят о славных подвигах солдат, уничтожавших врагов родины. Ниже я привожу цитату из «Гордой песни о гвардейских частях» – довольно типичной северокорейской композиции на военную тему: