Любовь Ким Ир Сена к постановке невыполнимых экономических заданий привела к появлению еще одной проблемы. Боясь гнева начальства за недостижение требуемых показателей, северокорейские чиновники начали искажать статистику, которая шла в Пхеньян. Ярким примером этого стало появление «нового метода» подсчета числа тракторов в стране: их считали не в машинах, а в условных тракторных единицах – мощность двигателей всех тракторов суммировали и делили на волюнтаристски выбранный коэффициент. Так что объективно ситуация в экономике не отражалась даже и в тех докладах, которые ложились на стол Ким Ир Сену[570]. Определенную роль в этом могло сыграть и то, что Центральное статистическое бюро Кабинета министров КНДР сильно пострадало от чисток 1950-х годов[571].
На ситуацию влияло и новое увлечение вождя – «руководство на местах»[572]. Так назывались его поездки по стране, в ходе которых Ким Ир Сен посещал колхозы, школы, заводы и другие места и отдавал свои указания. Иногда Ким приезжал на машине, а порой использовал для этого личный поезд, который был у него еще с 1940-х[573]. Конечно, узнававшие об августейшей инспекции местные чиновники делали все, чтобы у вождя осталось от посещения самое хорошее впечатление, и зачастую увидевший очередную потемкинскую деревню Ким Ир Сен приходил к выводу, что дела в стране идут отлично. Более того, в итоге вождь решил, что именно так, с помощью руководства на местах, и надо управлять страной, и дал указание чиновникам регулярно «руководить на местах» во вверенных территориях[574]. Разумеется, эти поездки отнимали время и не особенно помогали росту экономики страны.
Такое, чтобы не сказать сильнее, халатное отношение к экономике означало, что приоритетно в КНДР развивались только отрасли, которые считал стратегически важными Ким Ир Сен, то есть тяжелая и особенно военная промышленность. Эффективность остальных секторов народного хозяйства была на таком уровне, как будто работники слишком буквально восприняли указание вождя от 1962 года «держать в одной руке винтовку, а в другой – серп и молот»[575].
Тем временем Южная Корея вошла в фазу политической нестабильности. Весной 1960 года президент Ли Сынман попытался сфальсифицировать выборы вице-президента в пользу своего кандидата, что привело к широкомасштабным протестам в стране. Демонстрации ширились, и о том, что президенту следует покинуть свой пост, ему стали говорить даже члены собственного кабинета; к ним присоединился и американский посол Уолтер Макконахи. Лишившийся всякой поддержки Ли Сынман бежал из страны в США (на Гавайи); в Корею он больше никогда не вернулся[576].
Возникшая после его свержения Вторая республика прожила недолго. В мае 1961 года южнокорейская армия осуществила военный переворот, распустила правительство и объявила, что страной отныне будет управлять Верховный совет национальной реконструкции под председательством генерал-лейтенанта Чан Доёна. На практике, однако, генерал Чан правил страной меньше двух месяцев: 2 июля он был смещен с поста и арестован. К власти пришел бывший заместитель Чан Доёна – генерал-майор Пак Чонхи[577].
Теперь мы знаем, что Пак Чонхи было суждено оставаться у власти целых 18 лет и что именно на его эпоху пришлось начало южнокорейского экономического чуда. Но тогда, в 1961 году, Ким Ир Сен знать этого никак не мог. Ему казалось, что Юг объят пламенем революции – ведь за такое короткое время в Сеуле три раза подряд свергли главу государства. Возможно, решил вождь, теперь наконец-то пришло время для матча-реванша с Югом. Для второй Корейской войны.
Читателей не должны удивлять воинственные планы Ким Ир Сена. Ведь он был не единственным человеком, мечтавшим о новой войне в Корее, – тот же Ли Сынман говорил о своих планах начать войну с КНДР еще в 1955 году[578]. Тогда ни Ли, ни Ким не могли себе этого позволить – ни Вашингтон, ни Москва ни при каких обстоятельствах не дали бы планам по вторжению зеленый свет, но ныне ситуация на Севере изменилась. Кроме того, Ким Ир Сен уже начинал одну войну на Корейском полуострове, и прекратить эту войну его заставило отнюдь не внезапно возникшее миролюбие, а только то, что в ней оказалось невозможно одержать победу. А теперь, когда на горизонте вновь замаячила такая возможность, Ким начал активно готовиться к новой войне.
Подготовка здесь требовалась самая серьезная. Во-первых, КНА должна была быть вооружена намного лучше южнокорейской армии и разница в их боеспособности должна была быть еще большей, чем в 1950 году. Во-вторых, требовалась работа с южнокорейским общественным мнением, чтобы южане приветствовали КНА как своих освободителей, а не вступали в антикоммунистические партизанские отряды. В-третьих, следовало добиться вывода американских войск с Юга. И в-четверых, конечно, Ким Ир Сен нуждался в поддержке хотя бы одной великой державы – Китая Мао или СССР Хрущева.
Это был более чем амбициозный план. На его выполнение требовались годы. Первой задачей стала милитаризация экономики. Первоначальный семилетний план, принятый в 1961 году, предполагал приоритетное развитие легкой промышленности, сельского хозяйства и повышение народного благосостояния. Эти планы были отброшены; им на смену пришел безусловный приоритет развития военно-промышленного комплекса. Кульминация наступила в декабре 1962 года, когда пленум ЦК ТПК провозгласил четыре военные доктрины: вооружение всего народа, превращение всей страны в крепость, личного состава армии в кадровый, модернизация всех регулярных вооруженных сил. В следующие годы КНДР развивала как регулярные войска, так и парамилитарные формирования. По всей стране шли строительные работы – мобилизованные рабочие рыли укрепления для будущей войны[579].
Ситуация на международной арене тем временем в очередной раз сыграла на руку Ким Ир Сену. После того как Хрущев отверг деяния Сталина и его наследие, Мао Цзэдун стал испытывать растущее недоверие к Москве. Время шло, и противоречия между КНР и СССР усиливались. Ким Ир Сен теперь был политически независимым игроком и мог самостоятельно решить, кого в этом противостоянии поддержит КНДР. Но экономически страна по-прежнему сильно зависела от поставок и из СССР, и из КНР. Поэтому Ким Ир Сен принял такое решение: Пхеньян не станет полностью порывать с Кремлем, но в то же время на уровне риторики Северная Корея поддержит Мао Цзэдуна.
Киму импонировала не только ориентация Мао на сохранение сталинского наследия, которое было намного ближе северокорейскому вождю, чем хрущевский реформизм и призывы к мирному сосуществованию с капиталистами. Помимо этого, Ким Ир Сен понимал, что СССР никогда не согласится поддержать новое вторжение в Южную Корею, но был шанс, что такой план одобрит Пекин. Ведь прошло не так и много времени с тех пор, как в 1955 году была захвачена и включена в состав КНР группа островов, ранее входивших в тайваньскую провинцию Чжэцзян[580].
Наверное, самым ярким проявлением прокитайской линии Пхеньяна стала статья «Защитим социалистический лагерь», опубликованная в «Нодон синмун» 28 октября 1963 года и перепечатанная почти всеми центральными газетами и журналами[581]. Эта многостраничная публикация осуждала политику СССР и выступала в поддержку Китая. Хотя Хрущева и не называли напрямую по имени, но в статье содержались нападки на «некоторых людей», которые «не отличают товарищей по революции от классовых врагов», и на их призывы к мирному сосуществованию с Западом. Раньше СССР был единственной базой социализма, объяснялось в статье, но теперь одна страна не представляет и не может представлять весь социалистический лагерь, а попытки изолировать КНР ведут к расколу соцлагеря.
Иными словами, это было открытое заявление о поддержке Мао Цзэдуна в советско-китайском конфликте. Здесь, однако, стоит подчеркнуть один важный момент. КНДР довольно четко давала понять, что она будет поддерживать КНР только как равный партнер Пекина и совершенно не собирается становиться китайским сателлитом. Северокорейцы должны были подчиняться Ким Ир Сену и больше никому другому.
Когда Ким Ир Сен решил, что подготовка завершена, пришло время официально обратиться к КНР с просьбой о поддержке в грядущей войне. Осенью 1965 года Ким Ир Сен встретился с китайским послом Хао Дэцином, который как раз собирался выезжать из Пхеньяна в Пекин. Вождь сказал послу: «В Корее рано или поздно грянет битва; это неизбежно. Этот вопрос никак иначе решить нельзя. Корейский народ должен это испытать». Ким Ир Сен добавил: «Борьба южнокорейского народа становится все активнее; если противоречия обострятся, они вступят в бой. Мы уже об этом подумали, мы готовы, и мы хотим, чтобы так и случилось. Мы – старые товарищи по оружию, наши встречи проходили в хорошей обстановке. Мы просим вашу армию принять участие в грядущей битве!»[582]
Однако этому плану новой Корейской войны не суждено было осуществиться. На основании того, что известно на сегодняшний день, обоснованным представляется вывод, что Пекин ответил Ким Ир Сену отказом. Мао Цзэдун помнил о том, как Ким Ир Сен начал первую войну, как дорого обошлась эта война Китаю и сколь малы были достижения по ее итогам. Эта ошибка не должна была повториться. Вскоре после того, как на плане совместного вторжения в Южную Корею был поставлен крест, великая дружба между Китаем и Северной Кореей сошла на нет.