[760]. В феврале 1980 года с невиданным прежде размахом в КНДР праздновался день рождения Ким Чен Ира, хотя о нем по-прежнему не было упоминаний в СМИ, разрешенных к вывозу за рубеж.
VI съезд открылся в октябре 1980 года. Ровно за день до церемонии открытия посол КНДР в Швейцарии Син Хённим объявил миру, что да, действительно, Ким Чен Ир – наследник великого Ким Ир Сена[761]. На съезде Ким Чен Ир был избран в состав всех основных руководящих органов – он стал секретарем ЦК, членом Центральной военной комиссии и Постоянного комитета Политбюро[762]. Его имя наконец-то появилось в «Нодон синмун»[763].
В следующем году Любимого руководителя уже хором славила вся северокорейская пресса. В его официальную биографию было внесено еще одно изменение: с 1982 года КНДР начала утверждать, что Ким Чен Ир родился в 1942 году, а не в 1941-м[764]. Особой нужды в этом не было, но ровно тридцатилетняя разница в возрасте с родившимся в 1912 году Ким Ир Сеном выглядела довольно красиво.
Назначение наследника означало, что абсолютная власть Ким Ир Сена оказалась частично делегирована Ким Чен Иру. Но на политике Пхеньяна в отношении Юга это не сказалось. Кризис в Южной Корее, вызванный убийством Пак Чонхи, напомнил Ким Ир Сену о неспокойном времени начала 1960-х, и это направление вождь стал курировать лично.
Ким Ир Сену снова начало казаться, что произойдет чудо и ему удастся осуществить свою старую мечту – расшатать Южную Корею и присоединить ее к КНДР. Существуют аудиозаписи разговоров, в которых Ким Ир Сен рассуждал о том, что Юг может рухнуть, взяв слишком много денег в долг за рубежом, или о том, что Пхеньян сможет присоединить Южную Корею по гонконгскому образцу – в рамках политики «одна страна, две системы»[765]. В итоге для дестабилизации Юга вождь выбрал новый метод, который как раз набирал популярность в мире в эти годы: терроризм.
В 1980-х годах КНДР провела по меньшей мере три теракта против Юга. Первым из них стала атака на самого Чон Духвана. Во время визита в Бирму в октябре 1983 года президент Чон должен был посетить мавзолей основателя страны Аун Сана. Северокорейские спецслужбы прислали своему посольству в Рангуне взрывчатку, которую агенты КНДР разместили на крыше мавзолея. Взрыв унес жизни двенадцати крупных южнокорейских чиновников, четырех чиновников пониже рангом и оказавшегося рядом фотографа южнокорейской газеты «Тона ильбо». Самого президента Чона на месте в момент взрыва не было, и он остался жив. Правительство Бирмы было в ярости: Рангун не только разорвал дипотношения с Пхеньяном, но и отозвал признание КНДР в качестве суверенного государства[766].
Следующий теракт произошел в сеульском аэропорту Кимпхо. Как позже выяснил работавший в архивах документов Восточной Германии японский журналист Мурата Нобухико, КНДР вышла на одного из крупнейших палестинских террористов – Абу Нидаля, заплатив ему за организацию теракта. Агенты этого террориста разместили в аэропорту взрывное устройство; взрыв унес жизни пяти человек и ранил еще 38[767].
Наконец, 29 ноября 1987 года произошел еще один теракт. Два северокорейских агента пронесли взрывное устройство на борт лайнера южнокорейской авиакомпании Korean Air Lines, выполнявшего рейс из Багдада в Сеул. 115 человек было убито. Террористы пытались бежать, но по дороге в КНДР их задержали в Бахрейне. При задержании оба агента попытались покончить с собой. Одному это удалось, но вторая участница теракта, Ким Хёнхи, осталась жива. Ее депортировали в Южную Корею. Суд приговорил террористку к смертной казни, но президент страны решил ее помиловать. Позднее Ким Хёнхи полностью отвергла Ким Ир Сена и написала две книги воспоминаний о своем страшном жизненном опыте[768].
Во всех этих атаках явно чувствовалась рука Вождя-Отца. Даже если Ким Чен Ир не был согласен с такой политикой, помешать Ким Ир Сену он никак не мог. Во внутренней же политике, однако, дела обстояли немного по-другому: в стране постепенно начало чувствоваться влияние несколько более умеренного Ким Чен Ира. Первые признаки намечающейся крайне осторожной либерализации появились в 1980-х годах одновременно с его возвышением, и практически наверняка это не было просто совпадением: по крайней мере часть реформ позднекимирсеновской эпохи была несомненно инспирирована именно Любимым руководителем.
Одним из первых знаков перемен стало то, что в 1982 году КНДР опубликовала список вновь избранных депутатов Верховного народного собрания. Конечно, с учетом того, что в Северной Корее парламент лишен даже намека на реальные полномочия, это был чисто символический жест, но список депутатов ВНС предыдущего созыва в 1977 году в печати так и не появился. Это означало, что контроль над информацией в стране стал чуть-чуть менее жестким. Это был маленький, даже микроскопический шаг – но впервые за десятилетия это был шаг к большей, а не к меньшей открытости.
Идеологические кампании в стране тоже стали заметно сбавлять обороты. Людей больше не избивали на собраниях критики и самокритики, да и сами собрания стали менее интенсивными и частыми. Со временем то, что времена меняются, начала аккуратно признавать и государственная пропаганда. Кино КНДР по-прежнему считалось ведомством Ким Чен Ира, и в вышедшем в 1986 году фильме «У нас дома снова есть проблема» героя высмеивали за излишнее рвение в критике товарищей за небольшие проступки.
Ким Чен Ир прикладывал немало усилий для развития кинематографа. Сделать это было несложно – система единомыслия превратила северокорейскую культуру в нескончаемый поток примитивного славословия по адресу Ким Ир Сена и практически любое изменение стало бы изменением к лучшему.
Во главе киноиндустрии КНДР Ким Чен Ир поставил Син Санока – южнокорейского режиссера, которого вместе с женой похитили в 1978 году в британском Гонконге северокорейские агенты специально для этой цели. Студия Син Санока начала производить ленты, содержание которых, конечно, было вполне идейным, но их персонажи говорили и о повседневной жизни, о своих мечтах и надеждах, а не только о том, как они благодарны любимому вождю и хотят чтить и прославлять его еще больше[769]. Перемены были приняты на ура северокорейской публикой, и ленты Син Санока производили фурор в кинотеатрах страны[770].
Еще одним проявлением этой «как бы оттепели» стало то, что в КНДР снова начали публиковаться законы. С середины 1980-х все больше и больше текстов законодательных актов становились доступными простым людям. УК 1974 года так и не был рассекречен, но в 1987 году его заменил другой, менее безумный и, что важно, несекретный кодекс[771].
Северокорейским авторам книг разрешили ставить свои имена на обложку, а не издавать их анонимно, как многим приходилось раньше. Казалось, что в монолите системы единомыслия начали появляться первые трещины и безумие 1970-х годов постепенно сходит на нет. Но вскоре всем заинтересованным наблюдателям стало видно, что называть Ким Чен Ира реформатором можно было только с очень большими оговорками.
К началу 1980-х годов КНДР все еще склонялась к поддержке Китая, как и в предыдущее десятилетие, начавшееся визитом Чжоу Эньлая в 1970 году. После смерти Мао Цзэдуна возглавляемые Дэн Сяопином и поддерживаемые армией реформаторы в китайском руководстве отняли власть у консерваторов и радикальных маоистов. Получив в декабре 1977 года формальное одобрение ЦК КПК, с 1978 года Дэн запустил политику реформ и открытости, которая привела к резкой либерализации и началу стремительного экономического роста самой населенной страны планеты[772]. Для Северной Кореи курс Дэн Сяопина стал серьезным вызовом. Некоторые чиновники видели очевидные достоинства китайского пути и начали осторожно советовать руководству воспользоваться опытом КНР, ведь Северная Корея отчаянно нуждалась в радикальных реформах[773].
Одной из главных причин таких призывов к реформам стало то, что устройство сельского хозяйства в КНДР медленно, но верно убивало аграрный сектор и в случае продолжения такой политики стране грозил голод. Сильнейший кризис был порожден сочетанием целого ряда факторов, вызванных непродуманными решениями руководства: общая неэффективность колхозов, эксперименты Пхеньяна с террасным земледелием, оголявшим склоны холмов[774], недостаточная механизация аграрного сектора, неразвитая инфраструктура и многое другое[775].
Однако хотя за закрытыми дверями Ким Ир Сен и признавал перед Дэн Сяопином, что южнокорейская экономика уже обошла северокорейскую[776], вождь думал, что если он начнет проводить реформы по китайской модели, то они подорвут выстроенную им систему. Поэтому Ким Ир Сен решил не следовать пути Дэна. В итоге все северокорейские преобразования 1980-х годов оказались совершенно ничтожными на фоне грандиозных проектов великого китайского реформатора.
Первой из реформ этой поры стало учреждение Движения третьего августа, получившее такое название по речи Ким Чен Ира от 3 августа 1984 года «Об улучшении ситуации в некоторых вопросах, возникающих в ходе снабжения населения товарами»[777]