. Через несколько месяцев, 28 августа, Ким Ир Сен вернулся с частью команды в лагерь; остальные партизаны оставались в Маньчжурии[105]. Ким доложил, что задание выполнить не удалось: по имеющимся у него сведениям, Вэй Чжэнмин скоропостижно скончался от болезни[106]. После этого, 14 сентября, Ким Ир Сен отправился в Маньчжурию во второй раз. Там он встретился с оставшимися членами своего отряда и 12 ноября вернулся в СССР[107].
После долгих лет неспокойной партизанской жизни Ким Ир Сен наконец смог почувствовать, что и он, и его близкие в безопасности[108]. Советский Союз стал его домом на ближайшие несколько лет.
Глава 3Комбат
Для Дальневосточного фронта Красной армии в начале 1940-х годов наступило довольно странное время. В апреле 1941 года СССР и Японская империя подписали Пакт о нейтралитете, в котором Москва и Токио обязались уважать границы и друг друга, и младших союзников обеих стран – Маньчжоу-го и Монгольской Народной Республики. Что еще важнее, обе стороны приняли на себя обязательство соблюдать нейтралитет в том случае, если другая сторона станет объектом военных действий со стороны одной или нескольких третьих стран. Таким образом, для Советского Союза Япония перестала быть врагом. Однако незадолго до подписания Пакта о нейтралитете Японская империя вступила в союз с гитлеровской Германией. Конечно, с началом в июне 1941 года Великой Отечественной войны факт наличия союзного договора (1940) между Берлином и Токио стал иметь принципиальное значение для СССР.
И расположенное в Хабаровске командование Дальневосточного фронта, и лично командующий этим фронтом генерал Иосиф Апанасенко понимали, что Ставке, мягко говоря, теперь не до них[109]. Смертоносная военная машина Гитлера приближалась к Москве и Ленинграду, и Кремль отзывал все больше и больше частей с Дальнего Востока в попытке остановить наступление германской армии.
С учетом того что недавно пережили и страна, и Красная армия, обычный генерал, оказавшись на месте Апанасенко, скорее всего, предпочел бы не проявлять личной инициативы и ограничиться четким исполнением приказов командования. Ведь прошло всего несколько лет со времен Большого террора, унесшего жизни среди многих других и большей части командного состава Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА)[110]. Всем были памятны и повсеместные чистки «троцкистов», «вредителей» и «фашистских наймитов», и поток арестов и смертных приговоров, сопровождавший их. Даже непосредственный предшественник Апанасенко на посту командующего фронтом – генерал Григорий Штерн – стал одной из жертв репрессий; его расстреляли по обвинению в «участии в троцкистском заговоре»[111].
Апанасенко знал, что, если он будет «высовываться», его может постигнуть судьба Штерна. Но этот умный, широко мыслящий генерал чувствовал слишком большую ответственность за страну, чтобы позволить себе роскошь просто ограничиться исполнением заданий командования. А что, если Япония – особенно видя, как успешно разворачивается кампания у немцев, – решит нарушить Пакт о нейтралитете и напасть на СССР? Дальневосточный фронт должен был быть готов к такому повороту событий, думал Апанасенко.
Поэтому генерал занялся укреплением фронта. Помимо важного вопроса военной инфраструктуры, командующий был озабочен острой нехваткой личного состава. Ставка отзывала все новые части на германский фронт, и Апанасенко поставил перед своими подчиненными задачу – создавать новую дивизию взамен каждой убывшей[112]. Конечно, нужно было откуда-то брать личный состав этих дивизий, причем в стране, находящейся несколько месяцев в состоянии войны и уже призвавшей в ряды РККА значительную часть годных к службе мужчин.
Одним из элементов решения этого вопроса стала массовая амнистия. На Дальнем Востоке было расположено довольно много лагерей ГУЛАГа, и по приказу Апанасенко один из его подчиненных, полковник Петр Григоренко, нанес визит лагерному руководству и потребовал, чтобы часть годных к службе заключенных освободили и передали в распоряжение Дальневосточного фронта.
Лагерная администрация, понятное дело, была возмущена таким наглым вмешательством в свою юрисдикцию и попыталась отказать Григоренко. Полковник ответил, что у него есть приказ с самого верха, и потребовал его исполнять. Гулаговцы были вынуждены подчиниться, но комендант лагеря, с которым говорил Григоренко, затаил злобу на полковника и попытался подвести его под расстрел: Григоренко спасло только личное вмешательство генерала Апанасенко[113].
Помимо заключенных, Дальневосточный фронт решил пополнить свой личный состав и маньчжурскими партизанами. Это был совершенно беспрецедентный ход, так как раньше (да и позже) иностранные формирования напрямую никогда не включали в состав РККА. Однако стоит признать его вполне логичным, хотя и неортодоксальным решением. В мирное время партизан можно было использовать как разведчиков, в случае войны с Японией – еще и как пропагандистов, а в ситуации, когда Советский Союз одержит победу в этой войне, – как временных управляющих территориями, занятыми в ходе военных действий.
В июле 1942 года Дальневосточный фронт снова расстался с несколькими дивизиями, которые перебросили сражаться на запад – под Сталинград. Апанасенко был вынужден пересмотреть свой принцип формирования новых частей. Генерал больше не требовал «дивизию за дивизию», теперь на месте дивизии должна была быть создана хотя бы просто бригада[114]. И именно в это время на службу в РККА были приняты маньчжурские партизаны. Лагеря «А» и «В» были реорганизованы в новое соединение – 88-ю отдельную стрелковую бригаду, ставшую своего рода «иностранным легионом» Красной армии на Дальнем Востоке.
Номер бригады не имел какого-то особого смысла, он был просто следующим в очереди. Раньше в РККА уже состояла одна 88-я отдельная стрелковая бригада, сформированная в основном из жителей Туркменской ССР. Ко времени создания «маньчжурской» бригады «туркменская» 88-я была как раз распущена, а ее номер присвоен вновь созданной бригаде из бывших партизан. Слово «отдельная» в названии бригады означало, что она подчиняется не дивизии, как было бы в нормальной командной цепи, а вышестоящему формированию – Дальневосточному фронту (если быть точнее, то курировавшему бригаду разведотделу). Наконец, «стрелковая бригада» – это слегка устаревший термин для пехотной бригады. Здесь можно заметить, что, во-первых, служба в пехоте требует меньшей подготовки, чем в остальных родах войск, а во-вторых, реальный опыт партизан был ближе всего именно к боевым операциям пехоты.
Опытным партизанским командирам были присвоены звания командного состава, несмотря на то что военного образования они не получали[115]. Хотя Антияпонской объединенной армии Северо-Востока больше не существовало, звания партизан в целом отражали их позицию в командной структуре бывшей АОАСВ. Командиром бригады был назначен баец[116] Чжоу Баочжун, на тот момент самый известный командир из всех партизан, находившихся на территории СССР. Возможно, читатели помнят, что еще в далеком 1932 году он был заместителем Ван Дэлиня в его Китайской гражданской армии спасения страны. РККА присвоила Чжоу Баочжуну звание подполковника.
Фактическим заместителем Чжоу стал Ли Чжаолинь – политкомиссар, а позднее замполит бригады; ему было присвоено звание майора. Ким Ир Сен оказался прямым подчиненным Чжоу и Ли – он был назначен командиром одного из четырех отдельных батальонов и получил звание капитана.
Четыре батальона составляли костяк этой необычной бригады. Капитан Ким Ир Сен, или, как его тогда называли, Цзин Жи-чен[117] – по китайскому чтению иероглифов имени, командовал первым из них. Вторым и третьим командовали китайцы, а вот с четвертым ситуация была немного сложнее. Изначально его командиром был китаец Чай Шижун[118], но в августе 1943 года Чая перевели на работу в штаб бригады. Новым командиром четвертого батальона стал кореец Кан Синтхэ, больше известный под своим псевдонимом Кан Гон[119].
Уникальность бригады заключалась и в наличии в ней сразу двух парторганизаций – ведь в ней состояли члены двух партий, ВКП(б) и КПК. Комитет китайской парторганизации тоже возглавлял кореец, его звали Чхве Ёнгон. Таким образом, вместе с Чхве Ёнгоном и Кан Гоном Ким Ир Сен входил в число трех самых высокопоставленных корейцев 88-й бригады.
В будущем все они заняли ключевые посты в северокорейской правящей элите. Кан Гон стал первым начальником штаба северокорейской армии, Чхве Ёнгон – первым министром национальной обороны. И конечно, капитан Ким Ир Сен стал главой всего северокорейского государства.
Такой потрясающий взлет ждал не только эту тройку. Практически все корейцы из 88-й бригады, дожившие до воцарения Ким Ир Сена, в итоге стали большими начальниками в Северной Корее. Чхве Ёнчжин, командир роты в 88-й бригаде, в КНДР занимал должность зампредсовмина. Командир взвода Чхве Хён работал министром народных вооруженных сил. Командир отделения Пак Сончхоль исполнял обязанности вице-президента КНДР.
Вообще полный список корейцев из 88-й бригады, вознесенных в КНДР на самый верх социальной пирамиды, составил бы более двух десятков имен. Здесь, впрочем, следует сделать одно важное замечание – речь идет только о мужчинах. К женщинам Ким Ир Сен относился на редкость высокомерно даже по патриархальным стандартам общества тех лет.