– Мы решили переехать, – говорит так ровно, будто и не было неделю назад встречи в Москве. Двух его горячих соитий с моим шокером – тоже не было.
– Зачем? – вырывается из моей груди откровенное.
Я не вижу тому причин. Если три года назад он не нашел у себя ресурсов и возможностей ни забрать меня из полиции, ни найти после публикации компромата, то зачем ему приезжать ко мне после?
Как вообще можно объяснить его присутствие в моем городе, в моем районе, в моем доме?
Мы очень долго смотрим друг на дружку. И снова у меня ощущение, будто я выливаю жидкую сталь моего раскаленного гнева на его голову. На его ледяную голову, которая совершенно не думает таять.
Ройх опускает глаза. На Каро опускает глаза. На мою Карамельку смотрит в упор, будто обвиняя её в своем присутствии.
– Нет! – Я встаю между ними быстрее, чем успеваю сообразить. Яростной силы во мне столько, что я толкаю мужчину в грудь обеими ладонями, – нет, нет и нет! Ты не подойдешь к моей дочери.
– К нашей.
Он мог бы устоять, но позволяет мне себя оттолкнуть, делает шаг назад, уступает – но всего лишь вот этот вот полушаг. Пядь земли. Мизерная уступочка.
– У нас с тобой нет ничего на-а-ашего, – презрительно тяну последнее слово, – к моему бесконечному счастью – нет.
– Ты ошибаешься.
Он говорит спокойно, коротко, и это… Это безмерно бесит! Еще больше, чем я уже бешусь.
Когда я это осознаю, осознаю на самом деле и то, как плохи мои дела. Потому что я должна злиться не на Ройха, на него мне должно быть плевать, а вот это вот все на «плевать» не похоже ни в анфас, ни в профиль, ни в ракурсе на «три четверти».
Выдыхаю. Выпрямляюсь. Скрещиваю руки на груди. Выкручиваю внутренний терморегулятор на показатель «арктический лед». Вот так-то лучше будет!
– Если вы забыли, Юлий Владимирович, то я напомню. Вы не хотели детей от меня.
– Вы сегодня не в форме, Катерина, – гребаный камень, стоит себе весь из себя бесстрастный, еще и правила игры принимает, – два громких утверждения – и оба неверные.
Нет, это смешно. Просто смешно! Будто я могу забыть ему ту гребаную таблетку, будто не завелось в моей коллекции самого лютого кошмара, в котором я бужу-бужу Каролинку, а она не просыпается, потому что гребаный Гинепристон сработал с отсрочкой.
Нафиг! Нафиг этот цирк. Пойду домой, вызову полицию, прозвонюсь Любови, что я сегодня вообще не в форме для решенья свадебных вопросов.
Сгребаю Каро в охапку – в очередной раз слышу её возмущенный писк, но на этот раз я не рассматриваю его всерьез. Просто быстрым шагом иду в сторону парадной.
Слышу шаги за спиной, резко поворачиваюсь на каблуках, чтобы сказать очередному преследователю пару ласковых, а Ройх… просто подцепляет за ручку тяжелую дверь и дергает ее на себя, отступая в сторону.
Ну… Если он ждет спасибо – то обломится.
Я выписываю ему только еще один кислотный взгляд из своей коллекции и ныряю в дом, в спасительную его тишину и прохладу.
Только в лифте, не успев обрадоваться, что Ройх не двинулся за мной следом, чуть не подпрыгиваю от мысли, прожегшей меня насквозь.
Он сказал: «Теперь я здесь живу!».
Он снял квартиру в моем доме. Вышел из моей парадной.
И Агния мне сегодня говорила, что нашла жильцов – мужчину со взрослым сыном…
Нет-нет-нет! Только не это!
Господи, на одной лестничной площадке со мной! Дверь в дверь жить! С Ройхом!
Я вылетаю из лифта пулей, вопреки даже тому, что Каро на моих руках ведет себя как мокрое мыло – ты её держишь, а она вот еще чуть-чуть – и выскочит, и заскачет скользким шустрым мячиком..
– Агния, Агния, – в дверь барабаню лихорадочно.
Я не видела, чтобы она выходила. Значит – она еще тут. Значит, есть шанс на спасение, потому что… Ну только Ройха мне тут и не хватало.
– У тебя что, пожар? – соседка выглядывает из-за двери взъерошенная и таращит на меня ошалевшие глаза.
– Ты… Ты… – конец вопроса гибнет в моей груди, потому что необходимость ответа пропадает как явление.
Зачем спрашивать, кому она сдала квартиру?
Когда в распахнутую ею настежь дверь видно насупленного светловолосого пацаненка, высунувшегося на мой голос. Знакомого мне пацаненка!
Да, я все поняла верно. Товар нашел купца, квартира Агнии нашла самого паршивого арендатора из всех возможных. Пожалуй, даже дюжине гастарбайтеров я бы сейчас обрадовалась больше, чем Ройху с пасынком.
Хотя ладно, мальчик ни при чем. Он не виноват, что к нему прилагается цельный Юлий Владимирович.
– Кать, – Агния говорит тем самым, невыносимо терпеливым голосом, которым обычно посылают к психиатру, – ты что-то хотела?
– Да! – восклицаю резко. – Давай я сниму твою квартиру.
– Ты с ума сошла?
– Оплачу сразу за три мясяца! Только никого к себе не пускай.
Внутренняя жаба, спавшая все это время спокойным сном младенца, подлетает внутри меня аж до потолка и давится возмущенным кваком!
– Кать! – в терпеливом голосе Агнии начинают позванивать намекающие звоночки. – Я уже все сдала. Договор мы подписали
– Хорошо, я заплачу за четыре месяца!
Жабу глушу подушкой и старательно давлю на неё сверху.
– Мне заплатили за полгода, – как умалишенной, ласково-ласково проговаривает Агния, скрещивая руки на груди, – не говоря уже о том, что я не собираюсь сдавать квартиру соседям. Ты здесь жить не будешь!
– Тебе-то какая разница?
– А тебе? – темные глаза Агнии недобро на меня прищуриваются, – у Юлия хотя бы необходимость, у него в Питере рабочие проекты. А у тебя что за блажь? Ты забеременела, что ли?
Вопрос бьет резко не в бровь, а в глаз! Срезая меня где-то в полете.
– Нет, я…
– Не майся дурью, – Агния жестко качает головой, – у тебя свадьба на носу, мать – в больнице опять, и квартира твоя – в ипотеке. Ты не дашь мне квартплату за полгода, а мне она нужна. Я курсы ей оплачу по маркетингу, мне надо.
– А может… – я задыхаюсь от паники, меня одолевающей. Быть так близко к Ройху – хуже не придумаешь. Договорить, придумать ответ, какое-нибудь убедительное предложение – попросту не успеваю. Случается то, что должно было случиться еще минут десять назад.
Каро, вертлявая и егозящая, все-таки выворачивается из моей хватки, соскальзывает на пол на ножки, радостно хлопает в ладошки.
– Гости! – и быстро-быстро, пулей, как может только заинтересованный маленький ребенок, ну или резиновый мячик, проносится мимо бедра Агнии в глубь её квартиры.
И пока мы опешив смотрим ей вслед – в точке “прилета” Каролинки раздается какой-то удар, треск и яростный мальчишеский вопль.
Ой, блин, чему это не повезло оказаться на пути Каролинки?
Нужно сказать, у Агнии хорошие материнские инстинкты. На звук произошедшего трындеца она срывается наравне со мной, хотя – кто знает, может, она переживает за сохранность уже своих вещей, оставленных в квартире? Вещей не сказать чтоб было много, кстати. Полки и поверхности комодов вопиюще пусты, это я даже не проходя вглубь квартиры вижу.
Кара застается на месте преступления. С огромными от испуга глазами – даже для нас весь этот треск был громким, а Карамелина – она и меньше, и таких звуков очень боится, да тут еще и рявкнули на неё…
Отдавая должное пасынку Ройха – он не стал распускать руки.
Хотя его состояние – на грани бешенства сейчас. Он весь напоминает сердитого кота, раздувшийся, яростный, шумно дышащий… У ног его шкатулка.
Ну… Если быть точнее – её останки. По всей видимости, Каро влетела в мальчика с размаху, когда он поправлял шкатулку, стоящую на краю навесного шкафчика. Он дернулся и снес её локтем на пол.
От удара один из выдвижных ящичков шкатулки выпал и разлетелся на составные стеночки. Лежащие в нем фотографии рассыпались Ой блин, она что, еще и музыкальная была? Судя по лежащему отдельно круглому металлическому барабанчику от механизма – да…
– Кара, – я издаю тихий полузадушенный стон, оттираю дочь в сторону от несчастной пострадавшей вещицы, – ну как так можно?
Карамелька, которая и так за последние полчаса нахлебалась острых ощущений сполна, хватается за мой локоть и начинает тоненько хныкать.
А я… Мне её жалко, и шкатулку жалко, и вообще всех на свете жалко, только жалко в этой истории – отвратительный помощник.
Собираю фотографии, сидя на корточках, пока стоящий надо мной сердитый мальчишка сердито пыхтит.
Я не хотела их рассматривать, глаза как-то сами выхватывают. Светловолосая девушка с маленьким кульком на руках. Она же – с серой коляской. Она же держит на руках пухлощекого карапуза в костюмчике голубого зайца.Она же на линейке первого сентября, гордо улыбается, а стоящий рядом серьезный-серьезный Антон держит в руках красивый букет с мелкими розовыми розочками…
Господи, какой же ужас она испытывала в последний свой день… Не представляю даже…
Будто пощечина лично мне за нанесенный чужому ребенку ущерб – в пальцы будто бросается фото, на котором Антона нет. Зато есть Ройх…
Фото из ЗАГСа, на котором Вера и Ройх стоят в дверях зала торжеств. Он собранный, в черном жилете с атласными лацканами, она в белом платье…
Кажется, будто в душу мне вкололи с размаху огромный шприц лидокаина. Иначе почему она так немеет, лишаясь возможности хоть что-то чувствовать?
Собирая оставшиеся фотографии, заставляю себя не видеть, не разбирать, размывать картинку перед глазами. Это оказывается гораздо проще, куда сложнее стереть предательские капли из углов глаз так, чтобы никто не заметил.
Господи, Катя, ну только не начинай!
Хотя… Не поэтому ли я пыталась спастись от того, чтобы Ройх жил в квартире напротив?
Потому что сам он – нож в, казалось, уже зарубцевавшейся ране. И вот сейчас этот нож неторопливо провернулся вокруг своей оси.
– Прости нас, пожалуйста! – боль болью, а извиняться за выходку Карамельки приходится именно мне. И в глаза Антону смотреть тоже. И хлебать ненависть, оттуда дышащую. Ладно, я заслужила. В его глазах мы надругались над памятью о его матери. Я бы тоже такое не простила.