Так. Мне надо. Сейча…
Ройх отпускает меня сам, но с такой отчетливой неохотой, что я завидую его силе воли только чуточку. Он все-таки смог. Не то что я!
– Соблазнишься ли ты мной? – прищуривается снисходительно, – скажи сама, Катя. Мне вот кажется, есть все шансы!
Это состояние…
Будто меня окатили адским огнем, и он каким-то чудом не сжег меня до пепла, но только волной пронесясь по моей кожу обрек меня пылать…
Тот поцелуй…
Я убедила себя – это случайность, странная игра эмоций и гормонов, которая никогда не повторится, но…
Она повторилась.
Он её повторил!
Я шарахаюсь от него, будто он – мой личный ладан, мое проклятие, моя анафема.
Так и есть на самом деле…
– Нетушки! – Ройх снова ловит меня за талию, будто приковывая к себе, и меня начинает трясти еще сильнее.
На мне два платья – мое свадебное, многослойное и цыганское из плотной атласной ткани, но… Даже будь на мне сейчас все сто одежек, я и то бы ощущала это… Как его пальцы раскаленными прутами обжигают мою кожу даже там. Под одеждой.
– Отпусти меня, – все мои силы уходят на этот жалкий писк, последний вопль моей утопающей воли. А Ройх смотрит на меня в упор своими темными глазами, и без лишних звуков качает головой.
– Ты знаешь, что не отпущу.
Я хочу взвиться, снова пережить этот миг обреченной ярости, что нихрена-то он не понимает, и откуда бы мне знать, но…
Мне кажется я понимала это с самого его появления в Питере, да еще и в моем доме. Понимала, что этот медведь все разворочает, уничтожит, что я с таким трудом выстроила, а я… А я ему позволю, получается?
– Скотина ты все-таки, Юлий Владимирович, – произношу под нарастающий внутри меня шелест отчуждения, – ты-то женился на своей… Верочке. Я тебе не мешала.
– Она умирала, – коротко выдыхает он, – ей и полугода не давали по первичным результатам. Слишком поздно выявили рак, слишком запущенная стадия. А брак, к твоему сведению – единственная возможность по-настоящему усыновить ребенка. Не взять под опеку, а усыновить, так чтобы никакой мудень с биологическими правами не смог его отжать и доломать вдребезги.
Такое странное… Все такое странное…
Ройх говорит спокойно, информируя, и, хоть и удерживает меня у себя на коленях – не совершает никаких поползновений дальше. Хотя – я вижу по тлеющим на дне его глаз безднам – ему хочется. Очень хочется…
От этого ощущения его голода между нами у меня мурашки по спине идут.
– Хорошая попытка, – мои губы изгибаются в змеиной улыбке, – а требование матери Антона жениться на ней – это ты как объяснишь? Или что думал, я не знаю?
– Антон поделился со мной как вы провели вечер, – Ройх смотрит на меня не мигая, – да, было дело. В первый раз, когда вскрылась её болезнь, когда я предложил усыновление Вера действительно устроила большой скандал, с этим ультиматумом. Она хотела меня отпугнуть, но я уже успел обсудить ситуацию с Максом и мы сошлись на том, что идею брака стоит обсудить. Но он был фиктивным, мы с Верой это знали.
– Что, даже первой брачной ночи себе не позволили? – с фальшивым сожалением ужасаюсь.
– Нет.
Он говорит это так просто, так буднично, что это на самом деле действует на меня почти оглушительно. Лишает львиной доли всего моего ехидства.
– Ты? – вкладываю все оставшееся в этот вопрос.
Если уж я помню Юлия Владимировича Ройха, который не отказывался от спонтанного перепиха с первой попавшейся смазливой медсестричкой, то как уж тут поверить, что он откажется от вполне законного супружеского долга с новообретенной женушкой.
– Я, – он пожимает плечами, будто это признание ничего ему не стоит, а потом, ухмыляется и чуть жестче сжимает пальцы на моей талии, – может сразу спросишь, как звали последнюю мою любовницу? Готова услышать имя?
Этот вопрос будто и правда просился следующим!
Но у меня пересыхает во рту, когда я догоняю, к чему клонит этот ублюдок.
Да он блефует! Не может этого быть!
– Да, котенок, это были очень долгие три года, – голос Ройха спускается на тон ниже, а пальцы все-таки двигают меня на дюйм ближе к тебе, – очень-очень долгие. Хорошо, что они закончились, да?
– Нет! – встряхиваю головой, отчаянно повторяя для себя условия задачи – мне сорвали свадьбу, до меня все еще домогаются, везут хрен пойми куда! Я должна, черт побери, должна, этого мерзавца только… Что?
Посадить? Как-то мелко!
Придушить? А не многовато ли чести?
Но не сдаваться же ему на милость, послушной кошечкой свернувшись на коленях.
Нет-нет, ни за что! Пусть даже не рассчитывает. Да пусть еще четыре года целибат блюдет – я только позлорадствую!
Вдох-выдох…
Это чудовищно сложно причесать мой раздрай внутри, остудить корчащуюся до костей опаленную душу, обостриться всеми своими костями и все-таки выдраться из цепкой хватки Ройховских когтей на боковое сиденье.
– Верни меня обратно, – повторяю в который раз, скрещивая руки на груди, – ничего твои выкрутасы не поменяют. Ты сорвал сегодняшнюю церемонию, но я все равно выйду замуж за Кирилла. Он – мой мужчина. В тысячу раз лучше тебя. И если нам понадобится пятнадцать раз в ЗАГС сходить, мы сходим. Ты нам не помешаешь.
Ройх смотрит на меня в упор, очевидно досадуя на мое воистину козье упрямство. Я жду от него нового выступления на тему “мы должны быть вместе”, но он неожиданно вдруг широко улыбается и кивает.
– Уверена ли ты, алмазная моя, что я не могу вам помешать?
– Разумеется, – я – истинный лед, изнутри и снаружи.
– Тогда давай заключим пари, – буднично улыбается Ройх, – если здесь и сейчас, в течении пяти минут я не предъявлю тебе доказательств, что твой драгоценный Кирилл – тот еще мудозвон, то я сам отвезу тебя обратно, и фату тебе до алтаря донесу.
– А если… – сама себя перебиваю потому что это же бред – вести переговоры с этим террористом, но Ройх бодро договаривает за меня.
– А если предъявлю, то как-нибудь ты напоишь меня кофе со своими кексами. Антоха мне разрекламировал, я теперь тоже хочу.
Вот ведь наглая скотина!
Я даже воздухом давлюсь от зашкаливающего уровня его борзоты, и увы – до того как упеваю сфомулировать адекватный ответ, Ройх даже не думает его дождаться.
Просто кивает – заметано, мол, а затем просто и легко жестом фокусника достает из-за своего кресла тонкий синий скоросшиватель и бросает мне на колени.
Мой язык примерзает к небу как только я вижу первую же фотографию. Не абы с кем – а с Киром и Марком, как Ройх мне и говорил.
И это первая фотография. В папке она не одна!
Глава 24. Катя
Глаза жжет. Нестерпимо, невыносимо, будто и вправду слезы мои непролитые стали вдруг кислотой.
Я бы хотела, чтобы зрачки перестали видеть. Совсем. Пять минут назад. Чтобы вот этого не видеть.
– Что, о своей ходке он тебе не рассказал? Не поделился?
Ройх, бездушная жестокая сволочь. Даже не пытается звучать сочувственно. Или пытается? Кажется, все-таки да. Только мне наплевать на это его гребанное сочувствие. Мне бы… Воздуха глоток. И обливиэйта – хоть на половину волшебной палочки.
В глазах рябят изобличающие колючие буквы.
“Учетная карточка №1416 на осужденного…”
Я бы хотела чтобы это просто был однофамилиц. Тезка. Ладно, пусть полный – такие совпадения тоже бывают. Мир полнится Кириллами Викторовичами Лисицыными. Но фотография на скане вполне узнаваема. И цифры на печати которая задевает уголок этой самой фотки совпадают с остальной частью штемпеля.
Осужден “с” … “по”…
Забавно.
За три месяца до встречи со мной из тюрьмы вышел, получается. Всего за три.
Не хочу в это верить.
Не хочу верить, что мой солнечный лис – и был вот таким, бритым наголо, костистым и серым, с отчетливыми синяками наркомана под глазами.
Потому что вот с этим мужчиной я бы свою дочь в аквапарк не отправила.
Да что там, я ему и дверь-то не открыла бы ранним утром в пять утра! Хоть сколько бы он там не орал, что мы его топим. Потому что в моей жизни был только один наркоман, который еще и барыжил. И я бы ни за что не связалась с таким мужчиной.
– Откуда это? – выдыхаю я, слабыми пальцами теребя уголок листа. Надо его перевернуть, кажется, там в скоросшивателе что-то еще лежит, но сил на это нет совершенно.
– Фото с распечатки видеорегистратора, – охотно откликается Ройх, – мы с Максом сняли, когда ты отказалась верить мне на слово.
– А это? – спрашиваю, не в силах отвести глаза от копии из личного дела уголовника. Я к слову видела что-то такое. В прошлом году мама запрашивала документы Вовчика из его колонии. Лучше бы ей конечно этого не делать – после ознакомления с ними она не разговаривала почти неделю. Но… Она взрослая, дееспособная, сама вправе решать об какие именно шипы реальности ей раниться. Как и я…
– У Макса есть какой-то знакомый частный следак в Москве, – Ройх передергивает плечами, – мы попросили навести о твоем женишке справки. Ведь бывший твой босс мутный тип, ты с этим спорить не будешь?
Как с этим спорить?
Марк ведь был не просто хозяином стрип-клуба. Де-факто девочки платили ему комиссию не только со стриптиза, но и с других видов дохода, что им обламывались в стенах этого непристойного заведения. Это на меня они смотрели покручивая пальцем у виска, типа, если тебе нужны деньги – почему ты берешь со своего куска торта одну только кремовую розочку? Ведь главные деньги тебе заплатят те, кто очень хотят весь торт…
– Они родственники? – хрипло спрашиваю, зачем-то, пытаясь что-то говорить. Почти ничего не слышу, все заглушает треск горящей под ногами земли.
– Нет, – Ройх произносит это с отчетливым удовольствием, будто и сам рад этому факту, – мы уточняли на всякий случай. Точно не родственники. Каховский Лисицину не отец, не дядя, не брат. Но при этом взятку за его шкуру Каховский дал. Даже лично из полиции после драки забрал.
Я поднимаю глаза. Как же я надеюсь, что мой взгляд сожжет Ройха до головешек, но увы – он всего лишь затыкается, продолжая сверлить меня непреклонным взглядом. Впрочем отсутствие его болтовни делает мне лучше только на капельку. А так-то…