Почти ничего.
– Мы далеко уехали? – спрашиваю устало. Можно было бы покоситься в окно, прикинуть, в какой мы примерно части центра. Кажется, вечность прошла – но объективно, не больше двадцати минут. Мы не могли уехать так далеко, чтобы нельзя было вернуться.
– Ну, может быть и не очень… – Ройх уклончиво играет бровями.
– Отвези меня назад.
– Забудь об этом.
Наша с ним категоричность яростная, критичная, зашкаливающая. Я сверкаю глазами, он – подается вперед, всем своим видом демонстрируя безграничную готовность скручивать меня в бараний рог.
– Ха! – ядовитый смешок сам срывается с моих губ, пока я подчеркнуто неспешно стягиваю со своих плеч цыганское платье-распашонку, – что ты там говорил? Что жалеешь о таблеточке?
– К чему это сейчас? – тон Ройха понижается, я действительно напомнила ему о серьезнейшем из его просчетов.
– А ты не понимаешь, да, Юлий Владимирович? – складываю платье складочка к складочке, – не видишь, что наша нынешняя ситуация отличается от той процентов этак на пять?
– Это совершенно другое.
– Нет, – я покачиваю подбородком, – ты снова все за меня решаешь. Снова лезешь туда, где не имеешь права ничего решать. Снова думаешь, что даже узнав о том что мой жених сидел за употребление наркотиков – я радостной феей полечу под венец.
– Почему бы и нет? Хоть даже мне назло!
– А не много ли ты о себе возомнил? – шиплю я саркастично.
Весь мой яд пропадает втуне под долгим испытующим взглядом Ройха, вместо однозначного ответа.
Нет. Не много. И я-то знаю, что не так уж он и не прав. По крайней мере, не было с моей стороны честно настаивать на свадьбе, после того как я узнала что меня-то Ройх предал ради усыновления Антона. Мне было куда больнее, чем должно было быть. Только он не может этого знать.
Не телепат же он в конце концов. Только мудак, который снова и снова доказывает мне, что ничего и никогда между нами не стало бы возможным.
Ведь если нет уважения, то…
– Ты можешь пообещать, что не выйдешь за него, если мы вернемся? – пальцы Ройха накрывают мою ладонь, – если ты пообещаешь…
– Нет, не пообещаю, – говорю безразлично, отворачиваясь в сторону, – ты не имеешь никакого права на такие требования.
– Катя… – он тихо рычит, явно находясь на пределе терпения.
– Не имеешь, – я повторяю тихо и упрямо, – ты должен вернуть меня без условий. Если действительно что-то понял.
Я слышу тихий и бешеный скрип зубов.
Чувствую как пульсирует болью под его пальцами кожа на моем запястье.
Не смотрю на него.
Не хочу. Не верю.
Он не поменялся! Никто не меняется! Ради чего? Ради меня? Ха! Можно подумать, я была так уж ему важна!
Нас разделяет пропасть тишины.
Это пафосно, но я так привыкла описывать любые будничные сцены метафорами, что мне даже не стыдно. А этот образ отлично подходит ситуации. Нечего нам говорить друг другу.
– Катя, – Ройх опускает ладонь мне на плечо, стискивает её с силой.
Я молчу. Не поворачиваюсь. Не реагирую.
Все что могла – я сказала. К чему тратить силы вновь?
А хватка его крепчает, в какой-то момент даже становится больно. У меня болезненно кривятся губы, и рука сразу же разжимается, оставляя после себя на коже только пять раскаленных отпечатков. Кошусь туда, сама удивляюсь, как безобидно они смотрятся на коже. Едва-едва розовеют. А ноют так, будто у меня тут синяки фиолетовые.
Стук, непонятный, неожиданный – заставляет меня развернуться от окна.
У Ройха неподвижное, абсолютно бесстрастное лицо, но стучал он. В перегородку что разделяет салон тачки на пассажирскую зону и водительскую. Тихо шурша опускается стекло в небольшом окошке для общения…
– Разворачивай, Макс, – хрипло и глядя на меня в упор произносит Ройх, – и дай по газам, чтобы наша невеста увидела жениха, до того как он рванет писать заявление о её похищении.
– Кхм… Юл… – наверное, я абсолютно не удивлена, расслышав в ответ удивленный кашель господина Вознесенского, – мы ж собирались её из города увозить. Может даже на твой объект…
– Планы поменялись, – замогильным голосом комментирует Ройх, кажется, совершенно перестав моргать, – разворачивай и по газам.
Странный у нас с ним выходит покер. Без карт, без стола, без лишних противников. Только глаза в глаза, и поди ка найди в какой ставке противник блефует.
Я не верю ему.
Не верю, даже услышав, даже ощутив на собственной шкуре все прелести резкого разворота – и послушав что о нас думают господа водятлы Северной Пальмиры. Не верю до тех самых пор, пока машина не тормозит там, откуда уехала, и даже не у задней двери, а у главного входа. И даже стискивая пальцы на ручке двери я не до конца верю, что это все реально. Может дверь заблокирована?
Он ведь совершенно не умеет играть не грязно, по честному, и я совсем не помню, когда со мной он поступал правильно.
Но дверь открывается, и это практически шок. Настолько сильный, что даже зная, что там где-то беспокоятся обо мне мать, дочь, лучшая подруга, я не сразу распахиваю дверь, не сразу бросаюсь навстрече неожиданной свободе.
Когда сильные пальцы ловят меня за запястье я к своему ужасу испытываю почти лихорадочное облегчение. Нет, не потому, что я хотела бы, чтоб Ройх меня удерживал от встречи с Киром, конечно нет! Просто все стало на свои места – меня никто не собирается отпускать, мне снова собираются диктовать что делать.
Полосую по лицу Ройха бритвенно-острым взглядом.
– Выйдешь за него… – он же напротив, кажется и не отрывал свой взгляд от меня, – и я тебе гарантирую, что тебе придется заранее придумывать байку для мужа, почему все твои дети будут похожи на меня.
Жар приливает к щекам. Снова отчаянно зудят ладони, потому что наглость Юлия Владимировича все границы переходит. Да как он посмел вообще! Да с чего взял, что я вообще с ним буду!
– Не забудь, – Ройх наклоняется чуть вперед, вновь перекладывая на мои колени скоросшиватель с компроматом на Кира, а потом – еще глубже, чтобы нажать на ручку посильнее и толкнуть её от души передо мной, – и ты кажется торопилась…
Да, торопилась…
Только если честно, шагаю я будто во всне не в силах осознать происходящее.
Ройх поступил со мной по человечески?
Я иду изобличать Кира?
У цыган явно было оплачено время по таймеру, потому что перед рестораном тихо и пусто, нет совсем никого.
Я забираюсь в клатч, чтобы проверить время, которое отсутствовала, и к своему удивлению понимаю – полчаса. С моего похищения полчаса всего прошло. Есть шанс, что даже регистратор еще не уехала. При желании, я действительно могу зайти сейчас в ресторан, обиженно надуть губки на Кира, что он меня не нашел, и взять его под руку, но…
Пальцы с силой сжимаются на скоросшивателе.
Я хочу знать правду. И пусть она будет горькой. Главное чтобы была настоящей!
Весь спектр паники накрывает меня в ресторане. Здесь не так много народу, мы с Киром не приглашали уж очень много гостей, но даже поскребя по сусекам у нас с ним набралось почти сорок человек “самых близких”. И вот эти самые близкие встревоженным роем сейчас клубились в ресторанном зале, шушукаясь и переглядываясь. Когда в дверях появляюсь я – мир накрывает тишина. Все смотрят на меня неотрывно, будто уже похоронили меня тайком. А я иду вперед и думаю… Это вот так, потому что Ройх мне губищами своими помаду размазал? Но ведь визажистка богом мне клялась, что помада эта – супер-стойкая, и переживет всю свадьбу с бесконечными горько. Что уж там один, пусть и крайне жадный поцелуй…
Наверное, волны перед Моиссеем так не расступались, как раступаются гости передо мной. И говорить ничего не надо, эта волшебная беззвучная дорожка сама ведет меня к Киру. К Киру, бледному как нетопырь, с всклокоченными волосами и в сбившемуся наискось галстуке.
К Киру, что вскакивает на ноги как только меня видит, и бросается навстречу сгребая в охапку.
Настолько крепко – страшно становится, и сразу понятно что он безумно испугался моему исчезновению.
– Ты вернулась, малыш, – шепот его звучит отчаянно, – господи, я уж подумал… Что ты передумала. Обиделась, что я сорвался в машине.
Жаркий, мягкий, искренний.
Я помню прекрасно, чем он меня покорил. Ведь не одними красивыми глазами все-таки. И все же, как же сложно не отталкивать его руки сейчас с ужасом.
– Давай куда-нибудь уйдем, – шепчу я тихо, но в неподвижной ресторанной тишине, где на нас таращится тридцать четыре нихрена не понимающих человека даже шепот звучит громко. И оживляет неожиданно атмфосферу.
– Невеста, да вы с ума сошли, – возмущенно ахает откуда-то незнакомый мне голос. Впрочем, опознать продравшуюся к нам с Киром тетку как регистратора из ЗАГСа оказывается несложно, мы ей заявления подавали, – я уже на следующую свадьбу опаздываю. Вы вообще жениться собираетесь?
Я хлопаю ресницами, пытаясь собрать ответ из раскатившихся бусин-мыслей, и в этот же момент скоросшиватель, который я так тщательно прижимаю к груди, выскальзывает из под моей ладони.
Оборачиваюсь – встречаю острый и направленный взгляд Кира. Слов становится еще меньше. А потом Кир заглядывает в папку и его лицо резко меняется.
Впервые в жизни я вижу его взгляд вот таким, затравленным, волчьим, да еще и направленным на меня. И от него мне слегка жутко, я делаю шаг назад и натыкаюсь на выжидающую и возмущенную регистраторшу.
А потом Кир медленно закрывает папку. Опускает глаза к полу.
– Нет, – в тишине ресторанного зала его надломленный голос звучит как раскат грома, – жениться мы не собираемся.
От такой прямоты у меня перехватывает дыхание.
Я хочу объяснений, смотрю на Кира требовательно, но он резко качает головой и быстрым шагом проносится сквозь ресторанный зал, громко хлопнув дверью напоследок.
Только когда вслед за этим хлопком озабоченным гомоном взрывается ресторанный зал я осознаю – папку с фотографиями Кир с собой забрал.