Да она и невозможна без предательства элиты. Так было во Франции, без этого была невозможна революция и в России, что бы там ни говорили сами революционеры и члены их партий.
Да и кто руководит этими партиями? За редким исключением, это были евреи, с русскими псевдонимами: Мартов, Троцкий, Кац, Штейнберг, Натансон, Зиновьев, Каменев, Бухарин, Свердлов, Гоц, Абрамович, Иорданский, Марк Либер, да ещё к ним примкнули такие великороссы, как Чхеидзе и Церетели.
И все эти люди решали судьбу России! Единственными, кто не скрывал своих намерений и действительно защищал права евреев, были члены еврейской партии рабочих Бунд. Они действительно выдвигали справедливые требования и не прикрывались социалистическими идеями для реализации этих планов.
Да, в Государственной Думе было много и русских, решивших возглавить правое дело: Чернов, Плеханов, Керенский, Гучков, Милюков, князь Львов и другие, но все они занимались больше болтологией, чем реальными делами, не понимая, к чему это всё может привести, не замечая стремления большевиков к диктатуре пролетариата.
Но ни одного немца или татарина в этих рядах не оказалось. Феликс не был антисемитом, он был практиком и циником, рассматривая каждого человека с чисто утилитарной целью, не обращая внимания на его национальность.
Но вот то, что всё больше творческой интеллигенции, обычных граждан, чиновничества и рабочих поддавались влиянию большевистских идей диктатуры пролетариата, которого в стране было не больше трёх процентов, и зажигались идеями интернационализма, чуждыми русским людям, его уже начинало пугать.
Эх, грустно всё это, и Феликс фон Штуббе откинул письмо, но потом, встав, вернулся к столу и ещё раз, внимательно перечитав его, решил сжечь. Давняя привычка прожжённого авантюриста заставляла всю опасную информацию оставлять только в голове, не доверяя бумаге. Исключение было сделано, разве что, при сборе компромата на определённых людей.
Но вот задуматься над тем, о чём сообщил ему в письме Иоанн Тёмный, следовало. С семьёй всё было ясно, и Феликс уже приобрёл себе дом в штате Вашингтон и купил там же большой кусок земли, на всякий случай, а случаи бывают разные. В Германию он не хотел, Англии опасался, Франции не доверял, потому как был немцем, пусть и остзейским. В Италию, Испанию и Португалию его не тянуло, так же, как и в остальные европейские страны, в которых его, при желании, очень легко было достать.
А вот с переносом завода или созданием нового производства все обстояло сложнее. Но у Иоанна Тёмного сложились успешные отношения с американцами, и те могли продать станки и оборудование, даже привезти их в Африку, но место строительства было ещё не определено, нужна была разведка месторождений железа. А тут ещё и непонятная суета, которая стала происходить вокруг территорий Иоанна Тёмного.
Там восстание, тут восстание, да странные летучие отряды арабов и берберов появились на границе с Суданом. Непонятно это было всё. А вот с набором рабочих нужно было подумать, так же, как и с остзейскими немцами, проживающими в Прибалтике. Но вот заставить людей сменить свой дом на другой, просто так, очень сложно сделать. Чтобы уговорить переехать людей, веками живших на своей земле, для этого нужны объективные причины. Расстаться с родным фольварком не каждый способен, даже под страхом смерти.
Старики уезжать отказывались, а бросать их в одиночестве не хотели уже дети, да и всё было привычно: уклад, будущее, работа и многое другое. Но Феликс всё же закинул удочку, через Герхарда, с предупреждением о возможности грядущих нерадостных событий. Немцы всегда прислушивались друг к другу. Что-то можно было успеть организовать или как — то подготовиться к возможным неприятным событиям.
Мамба заказывал в САСШ пароходы и небольшие лёгкие торпедные крейсера, но для них пока не было построено подходящего морского порта либо отдельной базы.
А небольшой порт, на реке Конго, что в Матади, не вмещал ничего, кроме обычных пароходов. В общем, работы было много, а тягостных дум ещё больше, и Феликс вышел из кабинета, планируя направиться в цех своего завода, чтобы развеяться и посмотреть, как собирают новые автоматические пушки.
Катикиро провинции Убанги Мванги, как и было условлено, появился на следующий день на речном причале города Банги. Пройдясь во главе своей свиты вдоль берега и проверив погрузку и разгрузку больших лодок, он величаво удалился восвояси, посчитав, что выполнил все условия, поставленные неведомыми иностранцами.
Гонец к Мамбе уже убыл, и теперь Мванги мог вести двойную игру, ожидая появления послов неизвестной пока ему страны. А к тому времени прибудут от Иоанна Тёмного люди, и скажут, что ему делать дальше.
Долго ждать реакции от неведомых миссионеров Мванги не пришлось. Буквально на третий день, когда он вышел из администрации, направляясь домой, его уже ждали.
Выстрел из винтовки и дополнительно несколько контрольных, из револьвера, перечеркнули жизнь многострадального Мванги, бывшего короля Буганды. Два охранника, шедшие рядом, беззаботно глазеющие по сторонам, были убиты вместе с ним неизвестными нападающими.
Пока поднялась шумиха, пока прибежал взвод бойцов из местного гарнизона для уничтожения убийц, тех уже и след простыл. Пользуясь хорошим знанием местности, беззаботностью негров и спустившейся ночной темнотой, они безнаказанно скрылись, оставив после себя ощущение огромных звездюлей, кои получат все лица, ответственные за охрану катикиро провинции Убанги.
Расследование, проведённое людьми Палача, ничего не дало, кроме выяснения того, что нападавшие были неграми, но не местными, а пришлыми. Но конкретно, откуда и по чьему приказу был убит Мванги, дознаться не удалось.
Человек, прибывший с вооружённой группой от Мамбы, был вынужден констатировать лишь смерть катикиро, отчего все устные инструкции, полученные им, утратили малейшую актуальность. А тот пухлый пакет с бумагами, который он вёз Мванги, можно было везти обратно, с кратким отчётом о положении дел русского администратора, временно взявшего на себя полномочия катикиро.
Меры безопасности были усилены, а местный гарнизон, состоящий из полка чёрной пехоты и двух рот, пулемётной и миномётной, был поднят по тревоге. Воины прочесали все ближайшие джунгли, а также саванну, на сто километров вокруг. Но кроме мелких бандитских шаек и каравана контрабандистов, следующих из германского Камеруна, никого поймать не удалось.
Зато военные, направленные в сторону Чада, вернулись с пренеприятнейшим известием о том, что глава провинции Нигера Саид-паша поднял бунт, перешедший в восстание.
Верные Мамбе отряды были им уничтожены, а остальные перешли под его руководство и сейчас он собирал войска для захвата всех окружающих территорий. Известия об этом принесли первые беженцы с территории вокруг озера Чад, где компактно проживали немногочисленные корейцы.
Справедливо опасаясь насилия, захвата угодий и банального грабежа, они бросились бежать в Банги за помощью. Они же и сообщили, что Саид объявил себя султаном Нигера и пообещал, что создаст самый крупный султанат в Африке, подчинённый лично ему.
Срочная депеша была подготовлена, и новый гонец отправился с секретным пакетом к Мамбе, сразу с двумя чёрными вестями. Не зная, как отреагирует на эти новости Иоанн Тёмный, все боялись.
Ровно через три недели в Банги от Мамбы прибыл генерал Ярый и стал набирать войска, формируя из кадрового резерва новые полки и собирая со всех городов и посёлков провинции расквартированные там части. Управлять провинцией прибыл отец Пантелеймон, неожиданно для себя назначенный Иоанном Тёмным катикиро, или, если по-другому сказать, то временным главой провинции Убанги.
Все его жалкие попытки отстраниться от этого поручения потерпели полный крах. Со скучающим выражением морды лица Иоанн Тёмный слушал его возмущение и доводы о том, что он имеет духовный сан, и то, что он не уполномочен, и то, что он не умеет управлять, многого не знает и так далее, и тому подобное.
Лишь глаза чёрного императора цепко и невозмутимо смотрели на отца Пантелеймона, который под этим взглядом сдулся. Он уже успел жениться и привезти сюда с собой жену, а тут такая оказия, да ещё и опасная!
— Паству, святой отец, будешь преумножать, да окормлять её, чтобы неповадно было врагам нашим настропалять супротив нас народ наш. А то, ироды, до чего дошли, катикиро убивать среди ясного вечера. Непорядок это. Придётся там тебе, пока не пришлю другого, гражданскими делами заняться. Да ты не бойся, отец Пантелеймон, там Ярый будет верховодить. Все войска в округе стянут туда, да Кат своих лучших людей уже отправил. Будет тебе помощь! Всех найдут, а если не найдут, то не допустят более подобного. Не переживай, езжай с Богом! Я на тебя надеюсь, — вот и всё, что услышал от него отец Пантелеймон и, тяжко вздохнув, направился собирать вещи.
Жену, беременную первым ребёнком, он брать не стал. В Хартуме есть все условия для того, чтобы рожать, а что его ждёт на новом месте, неизвестно. Молиться будет денно и нощно, да вникать в государственные дела. Глядишь, с божьей помощью и разберётся. А это главное сейчас!
Проводив отца Пантелеймона, Мамба задумался.
Кто убил Мванги? Кому была выгодна его смерть? Это убийство, совершенно неожиданное, смешало все фигуры на доске. Он лишился важной фигуры… слона или коня, суть не в этом. А в том, что заменить его некем. Противник сделал свой первый ход, и этот ход оказался непредсказуемым. Теперь он должен сделать свой, но пока не время. Не сейчас.
В это самое время майор Эжен Франсуа Годьи довольно потирал загорелые руки. Этим швабам удалось сломать все их планы. Ещё бы, в самый разгар восстания, организованного французами, немцы решили повторить то же самое, но уже с другим катикиро, в противовес французам.
И даже нашли общий язык с англичанами, которые и разработали практически всю операцию, но слили информацию о ней французской разведке. В том, что информация была ими слита, а не получена в результате измены, Эжен не сомневался ни на минуту. Он слишком хорошо знал англичан, чтобы доверять им.