Что я могу? Как оказалось, я вроде могу учить людей. Что-то знаю про рестораны. Что-то про охрану. Но ни в ресторане, ни в охране я работать не хочу. Стать таким, как менеджер Зейн Латта, через года три-четыре? Или еще лучше, как та «лесбодура» Эмили?
На менеджменте всяком учиться дорого. Маркетинг – тоже дорого и непонятно. С инженерией я совсем не дружу, а стать врачом – это, конечно, мечта, но неосуществимая, такая же, как если я перееду жить к Маше. Хрен там! Учиться на врача нужно десять лет, и стоит это полмиллиона. Учитель? Стать учителем?
Я быстро поискал в интернете: да, в Нью-Йорке есть masters на учителей всех специальностей: есть подороже в Колумбии (это самый престижный вуз страны), есть в университете города Нью-Йорк. Первое я не потяну. Второе – вполне: девять тысяч долларов в семестр. Учиться два года. Опять же, если все будет по плану до октября, на первый год я накоплю. А там как пойдет. Окей.
В Нью-Йорке тем временем лето. Жара − как в бане. Спасает только кондиционер, которого у меня дома нет. Поэтому дома я стал проводить времени очень мало. Не только поэтому, конечно. У меня две работы, и на обеих я огурцом. Шоплифтеров примерно по две штуки в день ловим, Маша вроде чего-то там говорит и пишет, хотя с дисциплиной учебной у нее беда, а для такой штуки, как тест, только дисциплина и нужна: каждый день долбить одно и то же. Думаю, скоро я совсем ей надоем, и она меня погонит. Я все жду момента, когда у нее пройдет очарование простым ресторанным русским парнем, который еще и ее препод. Как там было то ли у Пушкина, то ли у еще кого. Богатая мадам полюбила солдата, но, как только солдата повысили, помидоры завяли. Но, правда, пока ничего. Я держусь. Четыре тысячи долларов накоплены.
Так вот, в Нью-Йорке – ужасная жара. Говорят, раньше, до кондиционеров, богатые жители покупали кубометры льда и обкладывали им свои жилища. Как они это делали, я не представляю, но могу понять, как им было непросто в таком летнем аду без технологий.
Новости у меня две: хорошая и плохая. Звонил Зейн: чего-то они мне там недосчитали по зарплате, и мне нужно явиться за последним пейчеком. Вторая – Лена, моя «руммейтка», съезжает из нашего съемного подвала. Совсем. Я не знаю подробностей, но она беременна, и один из ее лохматых пузатых архаровцев, кажется, его зовут Леша, предложил ей свою чистую руку и горячее сердце в обмен на ее неземную красоту и любовь. А если серьезно, то, как сказала сама Лена за редким нашим совместным завтраком, у Леши статус политбеженца, а у Лены − учебная виза. Так получилось, что будет у них теперь киндер, а значит, эту возможность надо использовать для легализации. Дите рождается и получает американское гражданство, а следом спустя сколько-то лет и родители этого дитя.
− А как Леша стал политбеженцем? – спросил я тогда Лену. У меня, наверное, дурацкие стереотипы, но я видел этого Лешу. Из политики, думаю, он знает только само слово «политика».
− Ну как все. Гей-история, туда-сюда по иммиграционным службам, в суд, и все. Он тут пятнадцать лет уже так.
− И как, когда ты переезжаешь? К нему же, да? – спросил я.
− Дней через десять. Нам же теперь надо фотографии делать, бумаги собирать. Ну понимаешь. Я поспрашиваю, если кто вдруг ищет комнату.
− Да не, не спрашивай. Я, может, один захочу пожить.
− В двухкомнатном апартаменте?
− А, ну да. Тогда спрашивай.
В общем, мне дней за десять надо найти руммейта. Причем такого, которого наш лендлорд Лев бы одобрил. Я виделся с ним раз в месяц, когда заносил деньги за аренду на следующий месяц, и по виду добрее Лев не становился. На мои ежемесячные пятьсот баксов он просто кивал и спрашивал, все ли в порядке. Все было в порядке. На том общение и кончалось.
Или… или переехать в какую-нибудь студию? Понятно, денег мне хватит, правда, пострадает мой план по накоплению на учебу. И тут есть еще одна штука: особо знакомых, кто что-то сдает, у меня нет. Значит, надо топать к агенту по недвижимости, а это значит платить ему деньги. Да и пошлет меня любой агент: у меня нет ни кредитных историй, ни рекомендаций от предыдущих арендодателей – квартиру полностью я никогда не снимал. Поэтому для всех местных я самый ненадежный перец. Никто мне ничего не сдаст. Без агентов можно найти только комнату. «Апартмент» – нельзя. Той же Маше родичи сняли квартиру с агентом, заплатив тому что-то вроде семисот долларов. Новый «апартмент» отпадает.
Жить одному в полуподвале и тратить тысячу за двухкомнатную с гостиной? Можно, но денег жалко. Значит, надо искать руммейта. Девушку какую-нибудь на эту роль я вряд ли найду. Лена хоть и была со своими вечерними мужиками, но убиралась и делала что-то по дому. У нас было чисто и в целом неплохо. Сейчас же появится еще один «пеппер», и вся чистота явно пойдет псу под хвост. Не люблю я перемены.
Сразу после того завтрака я пошел к Маше учительствовать. Она наделала «глупостей» в домашнем задании, и мы закончили позже чем обычно: в три дня вместо двух.
Я не хотел, но поделился с ней своей проблемой по поводу отъезда Лены.
− Ну покажи хоть, где ты живешь, – сказала она. − Тем более я давно хочу на Брайтон-Бич посмотреть.
Я смутился. Смотреть у меня было нечего.
− Я не в Брайтоне живу. Рядом. Да и ты уверена, что хочешь мое жилье увидеть? Это как-то за пределами отношений «учитель − студент». Тем более это полуподвал с голубыми обоями и… не самым большим окном.
− Да, уверена. Если это не выглядит, будто я навязываюсь. Друзей у меня тут нет, делать нечего. На фитнес сегодня не хочу, − ответила она.
Да, Маша ходила на какой-то фитнес и иногда жаловалась, какие там все жирные или, наоборот, перекаченные. Я хмыкал в ответ. Я был в нью-йоркских спортзалах. Она там и правда, наверное, была самой красивой.
Маша взяла сумку, и мы поехали в сторону моего Шипсхед-Бея. Пока мы были в метро, я решился позадавать личные вопросы.
− А после университета и магистратуры какие у тебя планы? − спросил я Машу.
− Честно, я вообще не знаю, чего я хочу. И куда. Понятно, предполагается, что после Америки меня возьмут в большую хорошую фирму, и там я «поделаю» карьеру. Хорошо, хоть родители не сильно зациклены на идее, что потом мне обязательно надо замуж и детей. Ну, знаешь, как это бывает. Они больше за мою реализацию. Это хорошо. Но, блин, большая фирма и прочее уже звучит как-то скучно. Может, у меня семья сюда переедет. Были, кажется, такие планы.
− Наверное, я летаю очень низко, но я бы поработал в большой рекламной фирме, − сказал я.
− Просто ты там никогда не работал, − сказала Маша. – Я вообще не уверена, что я работать хочу. Ну так, чтобы вставать и идти в офис, проекты, отчеты.
− Можешь стать блогером или актрисой.
− Как ты там говорил английское выражение?
− I am too old for this shit? – предположил я.
− Да, да, это все не для меня.
Мы тем временем доехали на метро до моей остановки и вышли на улицу.
− Вот тут я завтракаю, если дома не успеваю. Я кивнул ей на кафе через дорогу от моей квартиры. Там было мало народа, середина дня все же, и Маша предложила зайти.
В кафе я взял пол-литровый бумажный стакан и из специального большого термоса накачал себе кофе со вкусом лесного ореха. Да, есть и такой. Потом добавил сливки, тоже из термоса, но поменьше, и насыпал сахара. Маша повторила мои действия только в стакан размером ноль три.
− И бейгл. Черничный, – сказал я и расплатился наличными на кассе. Мой заказанный бейгл отправили греться в специальный тостер.
− А что такое хумус? − спросила Маша.
− Еврейская паста такая. Не помню, из чего ее делают. Горох, что ли. На любителя, – ответил я.
− Тогда мне с мягким сыром просто, − сказала она с видом, чтобы я ей сделал заказ. Но я включил учителя английского.
− Нет, ты сама, − сказал я. Маша вздохнула и по-английски попросила себе бейгл с сыром.
− Почему все так ломятся на Манхэттен? − спросила она, когда мы получили свои бейглы и сели за стойку в кафе. – Мне не нравится.
− Понимаешь, все знают и любят Нью-Йорк ровно до того момента, пока сюда не приедут. Не к столу будет сказано, но я как-то жил в квартире с постельными клопами, − сказал я. Мне почему-то показалось, что история про клопов Машу впечатлит и придаст моему образу нечто героическое. Не впечатлила.
− Мм, – единственное, что сказала Маша в ответ на мою реплику.
Через минуту молчаливого жевания она спросила:
− А отсюда до Брайтона далеко?
− Минут пятнадцать, − ответил я.
− Сейчас тогда попьем, доедим и пойдем туда.
Видимо, мой героизм и романтизм померкли в Машиных глазах после упоминания о клопах. Смотреть мой подвал она больше не хотела.
Мы пошли в сторону Брайтона. Там было все как обычно. На одной из улиц перед нами пробежал голый мужик. За ним гнался толстый черный полицейский. Не то чтобы прямо гнался. Плавно преследовал. Мужик этот всем местным был знаком: он часто тут бегал просто так. Неглиже. Даже зимой. По крайней мере, я видел его уже раз третий.
− Колоритно, − сказала Маша, чуть искривив рот.
− Бывает.
− А почему ты, вообще, рядом с Брайтоном решил жить? Я так понимаю, тебе тут не нравится, а живешь? – спросила Маша.
У Маши вообще редко пробивалась испорченность. Наверное, у нее ее и не было. Но денег у нее имелось больше, чем у меня, поэтому иногда подобные вопросы возникали. Я ответил, что так сложилось и потребует усилий, чтобы это сейчас поменять.
− Ну так всё так или иначе состоит из усилий. Ты меня извини, но звучит это немного сопливо. Усилий! – резче обычного сказала она.
− Да, мне проще плыть по течению, − ответил я. Она, наверное, впервые меня сейчас очень сильно бесила. Давно за собой такого не помню.
− Да не по течению! Просто человек должен стремиться к улучшению своей жизни и своего существования.
− Наверное. Я благодаря тебе учитель английского. Философия – это уже за моими пределами, − ответил я, сдерживаясь от резкостей.