Маша достала телефон, я заметил, что ей кто-то звонит, она не ответила, посмотрела на часы на руке и повернулась ко мне:
− Давай сегодня завершим, мне нужно ехать, а про «Truth or dare» подумай. Может, меня это смотивирует учиться активнее.
Я кивнул и быстро надиктовал по памяти ей домашнее задание. Оно было стандартным: два эссе, три текста и одна аудиозапись из интернета. Теперь кивнула Маша и пошла к выходу из парка. Я медленно пошел за ней, постепенно отставая. Через минут пять Проспект-парк кончился, и я оказался опять перед тем самым «Данкин Донатс». Я посмотрел, как Маша садится в чью-то машину, «Ниссан» или «Форд», я не разобрал, и уезжает. Я пошел домой.
«Явно клубный перец какой-то. Она пару раз по каким-то кабакам вроде ходила», − чуть грустнее, чем следовало бы учителю своей ученицы, подумал я и пошел в сторону дома. Минут через десять такой прогулки я сообразил, что пешком до своей квартиры мне идти далеко, и поэтому сел на ближайшей станции в вагон метро и поехал.
Один раз я написал Мурату. Ничего особенного, просто как дела. Сказал ему, что он был хорошим преподом и что я теперь вроде пошел по его стопам. Он ответил. Кратко, но ответил, что пока все так же в Атланте учит народ английскому, но скоро переезжает в Остин, в Техас. Там его жене дали работу, и, как он радостно написал, скоро пойдут деньги. Я прикрепил ему пару совместных фотографий, которые у меня завалялись в компе.
Один раз написала Лусиана. Как обычно, «Как дела? Я съездила домой в Медельин и вот сейчас вернулась и продолжаю учиться». Я погуглил, что такое Медельин, оказалось, город в Колумбии, и подумал, сколько она уже там учится? Сейчас июль. Я приехал в августе. Значит, скоро год. Кем у нее работает папа или мама, чтобы учиться год и при этом еще мотаться домой. Я опять включил гугл. Оказалось, билет до этого Медельина и обратно в Атланту стоил тысячу долларов. Мне полмесяца работать охранником.
Под конец июля меня на работе перевели в новый магаз «JC Penney» – только шмотки и обувь. Точнее, не перевели. Просто теперь я работаю на два магазина. Две смены в неделю в своем уже почти родном «Таргете», а две смены – в «JC Penney».
Первую свою операцию по отъему денег у населения я решил проводить в «Таргете». Там мне было привычней. И сразу скажу, Остап Бендер из меня поначалу был очень хреновый. А первый диалог с шоплифтером вышел вообще идиотским.
Чувака, белого, в шортах и явно не американца – говорил он с сильным акцентом, − я поймал на тех же наушниках. Он засунул их в свои шорты и пошагал прямо к выходу. Других покупок у него не было. «Долбаные меломаны», − помню, подумалось мне тогда.
− Excuse me, − окликнул я товарища, когда тот пересек сканирующие стойки на выходе. На наушниках чипа не было, и ничего не звенело.
− Да? – обернулся парень и вмиг покраснел. На вид ему было лет двадцать.
− Ваше ID и сто долларов, − сказал ему я. ID – это удостоверение личности.
− А? Что? Куда? – с английским у шоплифтера было туго. Он ошибался даже в простых фразах. То, что мне и надо.
− Ваш правый карман шорт, − сказал я.
Парень захлопал глазами.
− Там наушники, за которые вы не заплатили, – сказал я с удивительными для меня самого уверенностью и спокойствием в голосе. – Я могу сейчас позвать дядю в фуражке, и вам придется объяснять свои действия ему, или вы покажете мне свое ID, я запомню ваше имя на будущее, заплатите сто долларов здесь и сейчас, и разговор наш окончится.
− Почему? – спросил чувак в шортах, пару раз хлопнув напуганными глазами.
− Почему что?
− Сто долларов.
− Это гарантия того, что вы не будете воровать из нашего магазина снова.
− Я не ворую, я забываю.
− Забываете?
− Забыл. Забыл заплатить.
− Идите платить сейчас, − я не ожидал такого ответа и на автомате махнул в сторону касс.
− Я деньги забыл. И ID не взял, – чувак похлопал себя по карманам шорт: там действительно ничего, кроме наушников, не было. Ни сумки, ни рюкзака у него с собой тоже не имелось. Общаться дальше становилось бесполезно. Я протянул руку, и парень вытащил и отдал мне наушники.
− Как вас зовут?
− Михаилиди. Платон Михаилиди, – ответил он.
− Идите, Платон, − сказал я.
Грек. Парень был греком, если, конечно, он не бог конспирации и воровства и за секунду не успел выдумать правдоподобное имя. Акцент у него и правда был жесткий, вполне себе греческий.
Я был зол. Я был очень зол.
− Сука! Забыл он! Заплатить он забыл, − уже вечером говорил я самому себе. Работал телевизор, а на кухонном столе стояла тарелка с салатом и куском свинины. В кои-то веки у меня нашлись силы порезать себе что-то типа салата.
В общем, в моем плане по обогащению вскрылась куча слабых мест. Первое: это каждый может сказать, что он просто забыл заплатить, обратить на себя внимание публики и просто ломануться оплачивать спертую вещь. Безотказно. Как пойти против рассеянности? Со всеми ж бывает.
Второе: что делать с теми, на ком только шорты и ничего больше нет? Ни документов, ни денег. Отпускать. Чего еще тут можно сделать!? А в первом случае надо просто выбирать тех, кто что-то все-таки купил, а что-то стащил. То есть чтобы с корзинкой был товарищ. Значит, деньги есть, кассы уже пройдены, и финт с «забыл» будет не так эффективен.
Моей второй жертвой стал почти такой же парень, в почти таких же шортах, только американец. Я сказал ему про сто долларов, он надулся и усмехнулся: видимо, большая татуха на его плече говорила ему, что нужно быть смелым. Я же напомнил ему про копов, и он протянул мне права и вытащил две бумажки по пятьдесят. Никого вокруг не было, кто мог бы заметить меня за такими делами, поэтому я взял права и сто долларов и посмотрел парню в глаза. Тот выдержал взгляд.
− Майкл Тодд, – сказал я, и парень кивнул. – В следующий раз все будет иначе, − по возможности равнодушно и грозно сказал ему я, забрал спертую баскетбольную майку и вернул ему права. Поздравьте меня с криминальным дебютом и первой сотней.
Дальше пошло легче. Я ловил иммигрантов, студентов по обмену, изредка девушек, с ними было проще всего: они очень боялись и иногда плакали. Кого-то я отпускал просто так: чаще тех же ревущих девушек, потому что смотреть на это было невыносимо. С кого-то я собирал только полтинник. Все воришки без раздумий протягивали свои паспорта или права, если, конечно, те у них были:
− Джереми Джонс.
− Михаил Потапов.
− Георги Дуров.
− Мартин Дудек.
− Марина Лодочкина.
− Динара Зарипова.
− Александр Прокопенко.
− Майлз Пратт.
И так далее. Бывший советский лагерь преобладал. До поры до времени я не связывался с черными и мексами, хотя те таскали почище студентов. Нет, мы их, конечно, в меру сил ловили, но денег я с них не просил. Один раз попробовал «нагреть» одного особо зарвавшегося черного: трижды он уже пёр из «JC Penney» кроссовки, − но он просто тупо убежал. Именно так. Я ему про ID и сто долларов, а он бросает «кроссы» и дает стрекоча. Гнаться за ним я не стал. «Тоже мне, эффективный метод избежать наказания», − подумал я в тот момент.
Один раз было опасно. Одна наша мадам – Люда или Наталья, не помню, − лет сорока, явно опытная иммигрантка-нахлебница, лет пятнадцать уже сидящая на фудстемпах – талонах на еду для малоимущих от американского государства, решила пойти ва-банк. На мое вежливое: «ID and one hundred dollars», − она завопила: «Позовите мне менеджера! Беда-беда!». Подошли менеджер и мой супервайзер Терри, он тогда был в моем магазе: кого-то нового нанимал на работу.
− What’s up? – спросил Терри меня.
− How may I help you? – спросил менеджер мадам − расхитительницу магазинов. Та сжимала в руках сумку и пакет с купленной парой обуви.
− Он хочет моих денег и забрать документы. Это незаконно, он не имеет права, − мадам пыхтела и ошибалась в английской грамматике. Все как обычно.
− Что тут случилось? – спросил менеджер мадам с сумкой. Терри молча поднял кустистую бровь и посмотрел на меня.
Я взял слово:
− Эта леди не оплатила покупку, которая находится у нее в пакете. Я ее остановил, попросил показать документы и объяснить неоплату.
− Что не было оплачено? – спросил менеджер. Терри продолжал молчать.
− Я все оплати… − мадам хотела вставить слово, но Терри жестом с открытой ладонью умело ее заткнул.
− Три упаковки колготок, − ответил я. Это было правдой. Тетка долго слонялась между рядами, потом достала из своей сумки многоразовый пакет, под шумок закинула туда колготки по пять долларов и пошла выбирать себе туфли. За туфли она заплатила, а несчастный нейлон так и остался лежать на дне ее пакета.
− Могу я попросить показать ваши чеки и содержимое пакета? − очень вежливо спросил менеджер. Я не знал его имени, но держался он очень хорошо. Опыт.
− Fuck you! – сказала мадам и собралась уходить.
− Мы будем вынуждены вызвать полицию, − сказал менеджер.
− Fuck police! – сказала на это престарелая анархистка и ускорила шаг. Мы с Терри посмотрели на менеджера. Он остался на месте.
− Пусть идет. Три упаковки колготок, пятнадцать долларов. Из допустимого предела краж нас это не выбьет. Дольше возиться, − ответил тот.
Да, для каждого магазина были установлены допустимые пределы краж. То есть сколько и чего может быть унесено шоплифтерами без угрозы санкций для охранников этого магазина. А в моих «Таргете» и «JC Penney» порог был большой из-за «неблагополучности» района. Шоплифтеров у нас много. И хоть поймать можно не всех, но с кем-то мы справляемся.
− А что там про деньги? – спросил Терри меня, после того как менеджер магазина ушел по своим делам.
− Я ей сказал, что в случае подтверждения кражи ей будет выписан штраф на три сотни долларов. Так что лучше бы ей сходить и заплатить.
− Понятно, − сказал Терри, хлопнул меня по плечу и пошел обратно в супермаркет.