Не говоря уже о явном садомазохистском привкусе, эта сценарная идея вызывает немало чисто технологических вопросов. Кто связывал Коловрата до женитьбы? Связывают ли его, пока он еще бодрствует, или ждут, пока он уснет? Если его связывают во сне, то какой же он, к черту, супервоин, если не просыпается от странных ощущений? Лишившись Насти, убитой ордынцами, Коловрат отказывается от сна и интересуется у знахаря, нет ли какой волшебной травки, чтобы не спать. Но древнерусская медицина секретом производства амфетаминов, увы, не овладела, а машины времени у Коловрата под рукой нет. Впрочем, если бы она нашлась, это пошло бы на пользу не только герою, но и фильму. В конце концов все современное массовое и как бы историческое кино исполнено в жанре комикса. А комикс тем лучше, чем наглее.
ЛедоколРоссия, 2016, Николай Хомерики
Вольную интерпретацию антарктического дрейфа ледокола «Михаил Сомов» (по фильму – «Михаил Громов») в 1985 году невозможно воспринимать в отрыве от «Дуэлянта» Мизгирева. Два главных события киносезона складываются в дилогию о давно назревшем, но безусловно удавшемся продюсерском эксперименте. Два категорических режиссера-автора «оскоромились», вступив на территорию блокбастеров, и сумели создать увлекательное зрелище, не поступившись индивидуальностью. Хомерики пришлось гораздо тяжелее, чем Мизгиреву. Если Мизгирев воплощал собственную галлюцинацию о Петербурге 1860-х, то Хомерики должен был влить живую кровь в чужую, безжизненную, хотя и размашистую схему.
Вряд ли кто-нибудь другой справился бы с этим лучше, чем автор «Сказки про темноту» (2009). Хомерики – тонко чувствующий, нервный и очень теплый режиссер, до болезненности добрый к своим героям. А для рассказа о простых советских моряках и не менее простых советских полярниках, застрявших на 130 дней во льдах по пути из Антарктиды в Австралию, требовался именно теплый режиссер.
«Ледокол» не хочется упрекать в пренебрежении историческими реалиями, хотя меня, как историка, историческая лажа бесит рефлекторно: Хомерики создает свою полноправную реальность, в которой органичен нервический вертолетчик Кукушкин (Александр Паль), яростно фанатеющий от группы «Кино» и вселяющий начальству сомнения в своем психическом здоровье исполнением песни про алюминиевые огурцы. Айсберг-супостат герои почти ласково именуют Семен Семенычем в честь героя «Бриллиантовой руки», к просмотрам которой сводится культурный досуг ледовых пленников.
Пусть закаленные моряки и зимовщики порой ведут себя как неврастеники: эта условность необходима, чтобы обострить конфликт между двумя капитанами, оказавшимися на одном борту. Капитан Петров (Петр Федоров), своевольный «отец матросам», отстранен за преступную халатность: ледокол оказался в ловушке из-за капитанского желания спасти упавшего за борт полярника (утонул) и его собаку (спасена). Ему на смену прибыл на вертолете предшествуемый мрачной репутацией капитан Севченко (Сергей Пускепалис). Вертолет, однако, ломается, и в одной «берлоге» оказываются два «медведя».
Если честно, то, конечно, никакого саспенса противостояние Петрова и Севченко не рождает. Все дело в лице Пускепалиса. В нашем кино нет другого такого актера, одного взгляда на которого достаточно, чтобы поверить: все будет хорошо. Он идеально играет хороших советских (не обязательно по сюжету, но по тем идеальным принципам, которыми они руководствуются) людей. Будь то доктор из «Простых вещей» Алексея Попогребского или следователь КГБ из «Крика совы» Олега Погодина. Поэтому Севченко может сколько угодно рычать и хмуриться и даже разбить гитару страдальца Кукушкина, но заранее очевидно, что ужасен он только на лицо.
Теплота Хомерики вступила в конфликт с холодной уверенностью сценаристов в необходимости «утеплять» героев, ни в каком утеплении не нуждающихся. Эта уверенность породила обрывочную, схематичную и бесполезную линию капитанских жен. Люда (Ольга Филимонова) почти что развелась с непутевым Петровым, но переживания за его ледовую судьбу вернули угасшую любовь. Галина Севченко (Анна Михалкова) вот-вот родит. Все могло быть ровным счетом наоборот: это ничего не прибавляет и не добавляет к характеристике героев.
Хуже другое. Создается впечатление, что ни один сценарий из советского прошлого не может быть принят к производству, если в него не вставлена какая-нибудь «вульгарная антисоветчина». Тем более вульгарная, что сценаристы имеют вполне фантастическое представление об СССР. Инфернальный гэбэшник рвется на ледоколе к месту стоянки «Михаила Громова», попутно с неизвестной науке целью шантажируя Люду. Дело даже не в том, что Люда работает корреспондентом «Правды»: это такой уровень номенклатуры, на который ГБ даже дыхнуть не смела. Дело в том, что на ледоколе непременно должны были находиться два парторга (корабельный и экспедиционный), два комсорга и два куратора от органов. Возникает когнитивный диссонанс: о’кей, СССР – Мордор, но при этом такая чреватая всевозможными рисками территория, как полярный ледокол, совершенно свободна от мордорской власти. Впрочем, где же еще добрым людям наслаждаться свободой, как не в ледяном заточении.
Линкольн (Lincoln)США, 2012, Стивен Спилберг
Спилберг уверяет, что в его теле живет ребенок: он снимает фильмы, скажем, об Индиане Джонсе в свое удовольствие и поэтому доставляет удовольствие миллионам. Если бы так: все очень запущено. Ребенок обременен, как доктор Джекил – мистером Хайдом, двойником-антиподом, который порой душит ребенка, и тогда Спилберг снимает очередное историческое полотно. В отличие от литературного прототипа, его Хайд – не душегуб, а, что гораздо страшнее, зануда.
Фильм о Шиндлере был основан на забытом эпизоде войны, а о рядовом Райане – на легендарном. Спилбергу было где разгуляться: сочетание сентиментальной нравоучительности с кровавой фактурой вызывало ощущение фальши. В «Линкольне» его фантазию сковало то, что события 1865 года известны «от и до». Бери стенограммы Конгресса и снимай.
Гражданская война, унесшая 620 тыс. только солдатских жизней (Спилберг честно демонстрирует ее ужасы в прологе и эпилоге), закончится 9 апреля 1865-го, но Юг уже ведет закулисные переговоры с Севером о капитуляции. Рабов Линкольн (Дэниел Дей-Льюис) освободил в 1863-м, пользуясь чрезвычайными, но нигде не сформулированными полномочиями, присвоенными им на время войны, и опасается, что с заключением мира Конгресс рабство восстановит. Поэтому президент-республиканец торопится провести через Конгресс 13-ю поправку к Конституции, навеки запрещающую рабство, а для этого не хватает двадцати голосов демократов.
Половину фильма агенты Линкольна бегают – иногда в буквальном смысле слова – за демократами и покупают их голоса в обмен на лакомые назначения: конгрессменам почему-то очень хочется стать налоговыми инспекторами. Вторую половину фильма конгрессмены спорят до хрипоты и в итоге принимают поправку 31 января 119 голосами против 56.
Спилберг нашел этой коллизии адекватную форму, обеспечившую фильму суровую монументальность. «Линкольн» – не байопик и не исторический фильм, а фильм политический, расцвет которого пришелся на мятежные 1960-е и «свинцовые» 1970-е. Режиссеры реконструировали, похерив любую лирику – что сполна компенсировала их гражданская страсть, – события, рифмовавшиеся с современностью: дело Сакко и Ванцетти, убийство по приказу Муссолини депутата-социалиста Маттеотти или расстрел забастовщиков в шведском Адалене. Удивительно, что от этих фильмов поныне не оторваться: голая драматургия истории не устаревает.
Спилберг и Дей-Льюис бросили вызов великому почвеннику Джону Форду и великому Генри Фонде, создавшим киноканон жизнеописания Линкольна («Молодой мистер Линкольн», 1939). Речь не о поразительном сходстве экранного Линкольна с его портретами, которым американцы почему-то восхищаются, хотя внешнее преображение – дело техники, внутреннее преображение – вещь сомнительная, а вот Дей-Льюису удалось придумать убедительного Линкольна, что гораздо сложнее.
Форд и Фонда придумали почти фольклорного героя. Спилберг показал политика. Его Линкольн интересен не умением ввернуть в речь озорное словцо или шибко забраться по шесту на ярмарке, а непреклонностью воли и отсутствием предрассудков: если ради благого дела надо кого-то подкупить, его подкупают. А еще Линкольн, потерявший двух – унесенных болезнями – сыновей, двухлетнего и 12-летнего, не отпускает на войну собственного сына Бобби, что тоже неканонично: по-человечески понятно, но в общем-то аморально.
«Линкольн» интересен еще и тем, что корректирует манихейский образ войны Севера и Юга. Это Линкольн, по фильму, вел войну, переживаемую им как личное дело, против рабства, а вообще-то северяне были такими же расистами, как южане. Всегда полезно увидеть, как отцы отечества ужасаются мысли, что за отменой рабства последует разрешение межрасовых браков, или негры получат право голоса, от чего до апокалипсиса, то есть предоставления права голоса женщинам, рукой подать. Даже яростный вождь радикальных республиканцев Стивенс (Томми Ли Джонс) вынужден вилять, отвечая на вопрос в лоб, заданный вождем консерваторов Вудом (Ли Пейс): «Вы что, считаете, что Бог создал людей равными и я равен какому-нибудь негру?» – «Нет, что вы, что вы, речь не о расовом равноправии, а о равенстве перед законом». Не продави Линкольн поправку, остался бы жив: за поражение в войне не мстят, в отличие от уязвленных расистских чувств.
Но, честно говоря, при всем уважении к такому кино, посмотрев его, испытываешь приступ неожиданной приязни к альтернативной истории. Ведь если бы экранный президент потерпел в Конгрессе фиаско, реальная история Америки от этого вряд ли бы вильнула в сторону, а вот смотреть «Линкольна», обладающего еще и капелькой саспенса, было бы гораздо интереснее.
МатильдаРоссия, 2017, Алексей Учитель
Только к концу просмотра у меня выкристаллизовалось, что же именно мне этот фильм напоминает. В 1928-м замечательный режиссер-эмигрант Александр Волков снял в Германии фильм «Белый дьявол» – это одна из двух экранизаций «Хаджи-Мурата», которые существуют в мире, и обе нерусские: одна немецкая, другая итальянская