Непокоренный (invictus)США, 2009, Клинт Иствуд
Ужас «Непокоренного» в том, что он хорошо снят. Нормально снят, то есть никак. Под стать среднестатистическому сюжету о сборной по регби, игравшей из рук вон плохо, позорно, пока на нее не положил глаз гуру (Морган Фримен). Гуру ничего в регби не понимал, попил с капитаном Франсуа (Мэтт Дэймон) чайку, рассказал случай из жизни и посоветовал быть ближе к народу. Совет так перепахал душу капитана, что, допив чай, он полчаса тупо пялился в пустоту, как ни тормошила его красавица-подруга, а перед главным матчем отказался от секса. В финале чемпионата мира сборная порвала жутких новозеландцев, до обморока пугавших противников боевым танцем маори. Главная фишка танца – как бы это сказать, правая рука рубит левую, согнутую под прямым углом.
Когда голливудскому режиссеру нечего снимать, он снимает фильм именно по такой схеме. Закавыка в том, что режиссер – великий Иствуд, которому всегда есть что сказать. Сборная – Springboks, африканеры – белые южноафриканцы – боготворили ее, как питерцы – «Зенит». Убогие, но родные, да еще обиженные: за варварство апартеида ЮАР выгнали изо всех спортивных организаций. Гуру – Нельсон Мандела, первый африканец-президент ЮАР (1994–1999), отбывший (1962–1990) лютую каторгу за создание боевой организации «Умкота ве сизве».
Толстовство присуще Иствуду. Но во «Флагах наших отцов» и «Письмах с Иводзимы» (2006) оно не было банальным благодаря эпической мощи взгляда на мировую войну и с американской, и с японской точек зрения. Простая антирасистская мораль «Гран Торино» (2008) обретала силу притчи благодаря гениальному присутствию в кадре самого Иствуда. В «Непокоренном» нет ни его самого, ни космического взгляда: так, история про регби, если кто в правилах разбирается.
Мандела и вправду великий политик. Приняв страну в состоянии войны и африканеров с африканцами, и африканцев друг с другом, он погасил насилие, предотвратил месть. Почему он привлек именно Иствуда, понятно. Иствуду – вот-вот 80, Мандела правил с 76 лет до 81 года. Ровесники. Иствуд начинал с фильмов насилия – пришел к пацифизму. Мандела вдохновлял герилью – стал новым Ганди, только Ганди не предотвратил резню в Индии, а Мандела совершил чудо, хотя и нынешняя ЮАР не подарок.
Чемпионат по регби (1995) имел огромное значение. Мандела не позволил поменять форму и название сборной, ассоциировавшиеся с апартеидом: не пустяк. Он знал: при любых переменах не стоит трогать символы. Одни обидятся до слез, другие кровавых слез нахлебаются. Но как раз ощущения возможного апокалипсиса в фильме нет. Напряжение возникает, только когда Мандела усиливает службу своего телохранителя Этьенна. Его злые и преданные парни – экс-боевики, ражие новички – белые, вчерашние «гестаповцы», зато профи. Взгляды жгут и стреляют недолго. Самой циничной африканерской роже Мандела привезет из Англии любимых конфет, тот и растает, всем о конфетах расскажет.
Слишком уж тут все сладкие: душка Мандела; расисты-родители Франсуа, глумившиеся над Манделой, но идущие на финальный матч в обнимку с чернокожей служанкой; босота, скандировавшая имя единственного игрока-африканца, но тотчас задружившаяся со всей сборной; сама сборная, чей протест против равноправия ограничился швырянием банок с пивом в стены раздевалки.
Победа немощной сборной – чудо, договорных матчей в природе не бывает, но слишком уж удачно чудо приключилось, когда Манделе позарез требовался символический триумф. Впрочем, он обладает паранормальными свойствами. Возгоняя боевой дух сборной, Франсуа зачем-то повез ее в тюрьму на острове Роббен, где сидел Мандела: там ему явился призрак президента, читающего в одиночке духоподъемные стихи. Показать на экране призрак живого, дай ему Бог здоровья, человека – это запредельный морок, переходящий в запредельный цинизм, на который не решился бы даже Иствуд времен Грязного Гарри.
Нет (No)Чили, 2012, Пабло Ларраин
Ноги убитых, «чтоб живым неповадно было», торчат из укутанных брезентом грузовиков, колесящих по Сантьяго: это символ «осадного положения» – через месяц его сменили 15 лет «просто чрезвычайного» – после свержения и гибели Сальвадора Альенде 11 сентября 1973 года. Куда ж без них «пиночетовской трилогии» Пабло Ларраина: «Нет» завершает ее. Но есть нюансы. В «Посмертно» (2010) кошмар воплощенной галлюцинации удостоверял: отныне Сантьяго – город-морг. В «Нет» ноги приплясывают под шлягер: «скажем ‘‘нет’’, ‘‘нет’’, "нет”» на референдуме 5 октября 1988 года новому, восьмилетнему президентству 73-летнего Пиночета.
Сразу и не скажешь, какой кошмар кошмарнее.
Удивительно, что трилогию снял Ларраин. Его мама, экс-министр, родом из могущественного клана Матте, – деятель Независимого демократического союза, а папа, экс-президент Сената – лидер этого Союза, некогда последней опоры Пиночета. Папиного предшественника в 1991 году застрелили партизаны.
А вот для сына эпоха Пиночета – пир упырей. Полиции («Тони Маньеро», 2008), охотящейся на «красных», не до серийного убийцы, мнящего себя Траволтой из «Лихорадки субботнего вечера», одного из редких фильмов, разрешенных при Пиночете. Канцелярист из морга («Посмертно») прячет соседку-балерину – ее семья «пропала без вести», – но, спятив от окружающей бойни, замуровывает ее живьем.
Даже классик Патрисио Гусман – твердокаменный «политический режиссер» – уважительно назвал эти экстравагантные, «классово чуждые» ему фильмы «тихой», но мощной бомбой.
Фильм о конце диктатуры невообразим в любой, кроме «политической», манихейской, стилистике, он может быть только катарсисом: разогнало солнце упырей. А тут мало что трупы танцуют, так и копирайтер Рене (Гаэль Гарсиа Берналь), придумавший ролик с этими трупами, катарсиса не ощущает – и правильно делает.
Пиночет на покой не собирался. Референдум он сам прописал в конституции и считал пустой формальностью. Но рабочие кварталы Сантьяго на ежемесячных «днях гнева» бросались на пулеметы. А тут еще вдруг холодная война кончилась, изуверский режим оказался диким анахронизмом, США потребовали соблюсти приличия, и генерал отменил на время режим ЧП, впустил в Чили видных изгнанников и выделил «роликам-да» и «роликам-нет» по пятнадцать ежедневных телеминут. Хотя 55 процентов чилийцев выбрали «нет», он – когда голосование полчаса как завершилось – объявил о своей победе: в избиркомы ворвались солдаты. Верхушка армии не захотела в перспективе встать с ним к одной стенке и вынудила отступить. Оппозиция резонно чувствовала себя на не совсем своем празднике.
Рене, хотя его и слегка терроризирует госбезопасность, герой не «Молодой гвардии», а «Generation “П”».
Представить его в Москве – запросто. Вырос за границей. Большие люди, когда им представляют Рене, реагируют на его фамилию, как реагировали бы на «Ларраин»: «Сааведра? Как же, как же, знавал вашего отца». По вечерам играет с паровозиками сына. Дружит с бывшей женой, коммунисткой. Когда она заходит вечером, заботливо спрашивает: «Тебя сильно сегодня избили?»
Может снять про микроволновку – это сенсационная новинка, а может про кровавый режим. Втайне гордится рекламой прохладительного напитка Free: считает ее вызовом режиму, про который в душе все знает и понимает. Но оппозиции – и она сама это знает – с режимом, увы, не совладать.
Ролики про «нет» – пустая трата времени: все знают, что Пиночет вечен. Но Рене берется за них в том числе и по зову души, хотя ведь это же сам режим установил правила игры в референдум: кто-то должен заполнить оппозиционные 15 минут.
Тут-то все и начинается.
При всем бытовом реализме ровного повествования «Нет» – фантасмагория, как и первые фильмы трилогии. Сохраняя при этом верность реалиям 1988 года, реальность роликов неумолимо вытесняет с экрана реальность реальности. Одновременно эта новая реальность теряет связь со своим собственным смыслом. В наши дни «Добро» победит «Зло», только заговорив с ним на одном языке. Не на языке пропаганды, что, в общем, нормально, а на языке рекламы. Отличие между ними и в том, что реклама в смысле не нуждается, и в том, что в рекламе совершенно излишен – и даже вредит ей – образ врага, обязательный в пропаганде.
По всем человеческим и политическим законам оппозиция должна была бы начать свою кампанию именно так, как сгоряча и начала. То есть смонтировать и выбросить на экран, пока есть шанс, запрещенную правду: кадры с горящим президентским дворцом Ла Монеда, избитыми шеренгами с руками за головой, прикрытыми газеткой лицами убитых, валяющихся на улице.
Ну и кто будет это смотреть? Нужен позитив, хотя какой тут, к черту, возможен позитив? Но профи все могут. И вот уже танцуют трупы, и жена бросает в лицо домогающемуся ее мужу гордое «нет», и девушки из кордебалета подтверждают, что их, как и солистку, тошнит от «холодной улыбки» Пиночета.
В роликах про «да» тоже поют, но другие люди: мастера эстрады и, условно говоря, «кремлевских» концертов. Креатива конечно, маловато: фото Пиночета в младенчестве, девицы в народных костюмах встречают президента не хлебом-солью, конечно, но вроде того.
Начальник Рене отчитывается власти за оппозицию. Старик-министр таращится на футболку с радугой, символом оппозиционной коалиции. «Символ пидорасов?» «Ну почему же, господин министр, это, например, флаг мапуче». «Пидорасов-мапуче?» «Индейцев-мапуче». «Да вы, батенька, совсем спятили: с пидорасами-коммунистами дружите!»
Два маразма обречены встретиться. В ролике оппозиции старушке из-за либерализации экономики не на что купить чая. Власть разоблачает ложь несогласных: мы знаем, что эта старушка отнюдь не нищая, у нее три собственных бизнеса.
Нет этой старушки – не было и нет, нигде и никогда. Но реклама, поглотив политику, исключает возможность ответить власти: вы что, спятили, это же актриса, какие у нее бизнесы?
Правда, когда рекламная пауза закончится, реальность – с дубинками, водометами и слезоточивым газом – вступит в свои права. И этому можно было бы порадоваться, если б впереди не маячила победа Добра.