Шпионский мост (Bridge of Spies)США, 2015, Стивен Спилберг
Фильм посвящен одному из тех эпизодов истории разведки, которые сами по себе столь безупречны драматургически, что и сценаристов-то звать незачем: даже если эти сценаристы братья Коэны. Даже такой пустяк, как то, что родители нарекли главного героя этого эпизода Вильямом в честь Шекспира, кажется знамением, предвещавшим героическую стройность его жизненного пути. Речь идет об обмене (10 февраля 1962) великого советского разведчика Вильяма Фишера (Рудольфа Абеля) на сбитого над Уралом летчика Фрэнсиса Пауэрса с парой малозначительных фигурантов холодной войны в придачу.
Поскольку ни один из объектов обмена на Глиникском мосту, соединявшем Берлин с Потсдамом и разъединявшем геополитических противников, не может стать героем голливудского фильма, авансцену занимает тоже замечательный человек – адвокат Джеймс Донован (Том Хэнкс). Экс-сотрудник УСС – предшественника ЦРУ, он был привлечен своим бывшим начальством к делу Абеля в качестве его адвоката. Доновану, чуть ли не влюбившемуся в своего подзащитного, удалось и добиться того, чтобы Абеля приговорили всего к 32 годам тюрьмы, и провернуть вполне карнавальную интригу с обменом. В интриге этой участвовали среди прочих подставная «мадам Абель» и фейковый восточногерманский «адвокат Юрген», под которого кривлялся будущий начальник советской внешней разведки Юрий Дроздов. Так что помимо Шекспира в истории Абеля ощутим привкус комедии масок. Принимая во внимание то, что Абель, безупречно руководивший разведсетью в течение девяти лет, провалился по вине связника, идиота и алкаша, расплатившегося в газетном киоске не нормальным пятицентовиком, а замаскированным под монету контейнером с информацией, история становится отчасти и комедией абсурда.
Однако Шекспир, Гоцци и даже братья Коэны (вкупе с Ионеско), исчерпывающе высказавшие свою точку зрения на шпионаж как философскую категорию («После прочтения сжечь», 2008), оказались у Спилберга не при делах. «Шпионский мост» не назовешь триллером: в нем начисто отсутствует саспенс. Его отсутствие не оправдать тем, что исход событий известен зрителям заранее: в «Мюнхене» (2005) в общем-то тоже все знали наперед, что моссадовцы перестреляют палестинцев, причастных к гибели израильской сборной на мюнхенской Олимпиаде (ну и непричастных тоже), но саспенс почему-то нависал грозовой тучей. Сделать фильм в жанре «Спасти полковника Абеля» было бы здорово, но один Донован никак не может соперничать с целым взводом, ищущим рядового Райана.
Фильм тяготеет к жанру buddy movie в его самом драматическом варианте – это когда начинают дружить герои, ненавидящие друг друга в силу антагонистичности своих жизненных установок. Спилберг в таком жанре уже однажды работал: воспоминание об этом опыте тяготеет над «Шпионским мостом». Марк Райлэнс, играющий Абеля, напоминает Бена Кингсли в роли Ицхака Штерна, управляющего заводами преуспевающего нациста Оскара Шиндлера. В Хэнксе-Доноване тоже есть что-то от лоснящегося, но встревоженного Оскара.
Проблема не только Спилберга, но и всего класса американских либералов в том, что ни один из buddy ему не симпатичен. Выбрать между толпой фэбээровских носорогов в шляпах и Абелем, который на глазах этих самых носорогов, примчавшихся брать его, небрежно уничтожает уличающие его документы, Спилберг не может. Для того чтобы выбрать, надо завербоваться или в ФБР, или в Первое Главное управление КГБ. Ни того, ни другого Спилберг, увы, сделать не в состоянии: он занят, он кино снимает.
Штиль (la mer a l’all be)Германия, Франция, 2011, Фолькер Шлендорф
Если бы не имя режиссера, вопросов к «Штилю» не было бы вообще: телефильм о французском Сопротивлении как телефильм. Разве что удивил бы «перевод» названия: оригинальное – «Море на заре» – отсылает к строкам сюрреалиста Робера Десноса: он умер в 1945-м, месяц спустя после того, как Красная армия освободила его из концлагеря Терезин. Еще можно было бы погадать, зачем – не иначе в честь внезапной, но вечной дружбы с Германией – скаредная Франция поделились героическим прошлым с немецким режиссером. Да, он написал одну книгу об эпизоде, экранизированном в «Штиле», а французы – тысяча одну.
Закавыка в том, что режиссер этот – Шлендорф, автор «Жестяного барабана» (1979), пророк политического кино в ФРГ: за «Поруганную честь Катарины Блюм» (1975) его – вкупе с женой-соавтором Маргарет фон Тротта и сценаристом Генрихом Беллем – объявили подстрекателем боевиков «Фракции Красной армии».
Сомнений в праве тишайшей Катарины на выстрел в мирное время в безоружного бульварного журналиста, походя растоптавшего ее жизнь, не было тогда, да и сейчас не возникает. Шлендорф от «Катарины» не отрекался. Но, взявшись за события военного 1941-го, он вдруг запутался в мыслях и чувствах, что производит диковатое ощущение.
Невымышленная трагедия, которой посвящен «Штиль», проста, как девять граммов свинца. Летом 1941-го французские коммунисты перешли от пропаганды к отстрелу оккупантов. Кстати – и это очень важно – именно в апогее городской герильи, апеллировавшей к опыту Сопротивления, режиссеры-единомышленники Шлендорфа воспели («Специальная секция» Коста-Гавраса, 1975; «Красная афиша» Франка Кассенти, 1975) подпольщиков, которых нацисты именовали не иначе как «террористами».
«Отстрел» – громкое слово. За два месяца не повезло трем «бошам», начиная с офицера, убитого 21 августа в парижском метро юношей, вошедшим вскоре в легенду под именем «полковника Фабиана». Четвертым стал подполковник Хотц, начальник оккупационных сил в департаменте Внутренняя Луара: 20 октября боевики, прибывшие из Парижа, расстреляли его в Нанте у подножия готического собора.
Гитлер ответил приказом о казни 150 заложников. Расстреляли в итоге «только» 98, но лиха беда начало. Тем более что отлавливать жертвы немцам не пришлось: французы загодя заключили в лагеря коммунистов, анархистов, синдикалистов и прочих антифашистов. Лагеря, конечно, так себе: в фильме зэки наперебой кокетничают через забор с барышнями, а охрана грозится, если они будут шуметь по ночам, отобрать радиоприемники.
Такая пастораль никак не отменяет того факта, что лагеря оказались смертельной западней. Как, впрочем, и упомянутая в фильме добрая репутация Хотца, никого еще не успевшего расстрелять, никак и никогда не превратит его в невинную жертву «террористов».
«Штиль» – о 27 жертвах из лагеря Шуазель. Самый известный из них – 17-летний Ги Моке (Лео-Поль Сальман). Смертников – чтоб живые содрогнулись – отбирали не только идейных и партийных, но и молодых. Предсмертное письмо комсомольца Ги, арестованного за листовки, во Франции чуть ли ни заучивают в школах, как «Отче наш» антифашизма.
В общем, история проще некуда.
Но Шлендорф ухитрился заразить экранных палачей и жертв своей рефлексией. Они маются ситуацией так, словно не идет третий год мировой войны. Одним лагерникам кажется уместным как раз в такой момент припомнить коммунистам «Молотова-Риббентропа». Коммунисты отбиваются диалектикой наотмашь: хорошо, что нас расстреляют, ибо Франция увидит истинное лицо нацистов. Еще один арестант возмущен «трусостью» боевиков, стреляющих в спину. Ему вторит префект, дающий немцам рекомендации, кого убивать: «Это наверняка англичане: французы не стреляют в спину честным воинам».
Как бы это сформулировать поделикатнее? Ну не немецкого, даже не немецко-антифашистского ума это дело – клеймить французов, без вдохновенной помощи которых жалкая тысяча немецких офицеров не могла бы управлять Францией.
Виду этой «тысячи» по получении гитлеровского приказа действительно жалкий. Генерал Отто фон Штюльпнагель не удержался от миллион раз звучавшего с экрана причитания «я офицер, а не мясник». Кажется странным, что к осени 1941-го эта блажь у вермахта еще не выветрилась, но генерал имел в виду, что имеются специально обученные «мясники», да к тому же – «Мы же не в Польше, а во Франции!» Рядовые палачи заслужили изумленную реплику эсэсовца: «Их даже расстреливать надо учить!»
Шлендорф, конечно, не реабилитирует вермахт: с «мясной» миссией тот справится вполне, все об этом знают, и это знание лишает любого интереса генеральские переживания. Интересно другое: что тут делает философ, писатель, один из важнейших интеллектуалов XX века Эрнст Юнгер (Ульрих Маттес)? Нет, что делал капитан Юнгер во Франции – понятно: присутствовал при казни заложников, наслаждался интеллектуальной и светской жизнью, запечатленной в его дневнике. Но в чем «высший» смысл его присутствия на экране, помимо демонстрации изумительной, скажем так, наивности – когда «все это закончится», Юнгер рассчитывает поселиться в Париже. Очевидно, присутствие, кажется, близкого Шлендорфу героя вводит в «подсознание» фильма элемент «относительности»: трудно не представить, что и Юнгер мог нарваться в Париже на пулю, и тогда за жизнь мудреца расплатились бы пятьдесят или даже сто французов.
Проблема в том, что, нарвись Юнгер на пулю, в историческом контексте – который как-то «жмет» Шлендорфу – не в мире стало бы меньше на одного философа, а в вермахте – меньше на одного капитана.
Эскобар (loving Pablo)Испания, 2017, Фернандо Леон де Араноа
Оригинальное название фильма – «Любить Пабло» – редукция знаменитого ответа телезвезды Вирхинии Вальехо (Пенелопа Крус) на вопрос о ее связи с шефом Медельинского картеля: «Я любила Пабло и ненавидела Эскобара». Артистичный уход от ответа по существу, такая же пустышка, как и легендарная реплика Эскобара: «Терроризм – это атомная бомба бедняков». Произнеся ее, он объявил натуральную войну-террор власти, санкционировавшей выдачу в США кокаиновых баронов. Беда в том, что Эскобар (Хавьер Бардем), как ни боготворили его обитатели реконструируемых им трущоб, был одним из богатейших людей мира. А к нищим обожателям относился как к пушечному мясу. Раздав оружие беднякам, он назначил денежные премии за каждого убитого полицейского, и полиция умылась кровью. Но вполне фашистский режим ответил асимметрично. Каратели хватали на улицах и расстреливали на свалках мальчишек: по десять за одного своего.