ильм все-таки смертью Ананда, а не показом благополучного любовного романа доктора и его бывшей пациентки. Кстати, их отношения тоже довольно незаурядны. «Ананд» принадлежит к категории фильмов, продолжающих традицию Бимала Роя, но следует признать, что он довольно далеко от нее отходит. Фильм вышел на экраны в период необыкновенной для страны политической активности, и в нем отчетливо проведена идея, что не надо бояться различий. О духе этой эпохи красноречиво говорит то, что Раджеш Ханна не только был назначен на главную роль, но и благодаря ей сделал успешную карьеру. С учетом этого нужно оценивать режиссерский метод Ришикеша Мукерджи.
БАРОККО УРДУ
«Куртизанка» («Pakeezah», урду), 1971. Сценарист, режиссер, автор текстов песен и продюсер: Камал Амрохи. 175 минут. Цветной. Производство: «Mahal Pictures». Оператор: Йозеф Виршинг. Композитор: Гхулам Мохаммед. Тексты песен: Кайф Бхопали, Маджрух Султанпури. В ролях: Ашок Кумар, Мина Кумари, Радж Кумар, Алтаф, Парвин Паул, Лотан, Чандабай, Минакши, Чандрамохан, Зебунниса, Надира, Вина.
Достоинства фильма Камала Амрохи «Куртизанка» непросто объяснить неиндийской аудитории, прежде всего потому, что слишком многое в нем может показаться неестественным, претенциозным. В своей барочности «Куртизанка» следует в русле «Великого могола», но идет в этом направлении дальше, так как не фокусируется на историческом контексте, а в художественном плане представляет собой выдающееся явление.
Действие фильма начинается в исламском городе Лакхнау. Наргис (Мина Кумари) — куртизанка, танцующая в одном из местных специально предназначенных для этого домов (котха). В нее влюбляется богатый житель города Шахабуддин (Ашок Кумар), который хочет на ней жениться, но деспотичный отец не дает согласие на брак и презрительно отзывается о девушке. Оскорбленная Наргис поселяется на окраине города, на кладбище, где несколько месяцев спустя рожает дочь и вскоре умирает. Сестра Наргис, Наваб-Джан, живущая в том же котха, узнает браслет, принадлежавший сестре, который принесла одна старуха. Она спешит на кладбище, чтобы помочь Наргис, но слишком поздно. Наваб-Джан забирает малышку и воспитывает ее как куртизанку, дав ей имя Сахиб-Джан.
Проходят годы. Шахабуддин не знает, что у него есть дочь. Однажды его приятель-библиофил купил на развале книгу, в которой нашел написанное перед смертью письмо Наргис, адресованное Шахабуддину, где сообщается о рождении их дочери. Получив письмо, он спешит к Наваб-Джан, чтобы узнать о судьбе девочки. Та отвечает, что сейчас она выступает, а утром ее доставят к нему.
Не дождавшись появления дочери в условленное время, Шахабуддин возвращается в дом котха и видит, что он опустел. Хозяйка купила себе где-то дворец и решила переместить свое заведение туда.
Сахиб-Джан (Мина Кумари) ничего не сообщили о визите отца и его намерении взять ее к себе; она стала слишком успешной певицей и танцовщицей, чтобы терять ее.
По дороге из Лакхнау в поезде некий незнакомец увидел ее спящей в купе и пришел в восторг от ее прелестных ног. Он вставил между пальцами ее ноги записку, в которой признался в любви, взял себе на память перышко, которым она пользовалась как книжной закладкой, и сошел с поезда прежде, чем она проснулась. Оставленная незнакомцем записка — нечто большее, чем просто любовное письмо; она исполнена высокой поэзии. Ее автор не называет себя, он описывает момент, когда впервые увидел ее изящные ножки, и умоляет не ступать ими на землю, чтобы не запачкаться. Читая записку, Сахиб-Джан заочно влюбляется в ее автора; однако когда она рассказала эту историю своей товарке, та выразила сомнение, что речь идет о Сахиб-Джан — ведь ее ноги, украшенные браслетами куртизанки-танцовщицы, уже «запачканы».
Хозяйка разместила новый котха в шикарном особняке, где девушки живут вполне комфортно. Вечерние представления в заведении посещают богатые и знатные клиенты. В награду за каждый танец они, соревнуясь друг с другом в щедрости, бросают танцовщицам золото и серебро. Один из них, Наваб, положивший глаз на Сахиб-Джан, стреляет в простого посетителя, который осмелился перещеголять его, бросив к ногам девушки слишком много серебра. Наваб пытается выкупить девушку у мадам; как бы ни любила Сахиб-Джан незнакомого автора записки, но слова подруги отрезвили ее, и она приняла предложение Наваба.
Сахиб-Джан и Наваб плывут на его барке по реке. Высокородный Наваб огорчен ее безразличием к себе. И прежде чем он успел ею овладеть, на барку нападает с берега стадо слонов, и Наваб погибает. Сахиб-Джан плывет дальше одна по воле волн; барку прибивает к берегу, где она находит пустой шатер. Судьбе было угодно, что там на столе она обнаружила открытый дневник с тем самым перышком между страницами, которое было украдено у нее в поезде. Она видит тот же почерк, которым была написана адресованная ей записка. Усталая Сахиб-Джан засыпает, не дождавшись хозяина. Она пышно одета, а ступни ее ног окрашены хной. Когда вечером сюда возвращается Салим (таково его имя), он видит ее спящей и сразу узнает.
Салим — лесничий; наутро он уезжает, пообещав вернуться до заката солнца. Однако, когда он возвращается, Сахиб-Джан уже нет: ее нашли посланцы из котхи. Девушка возвращается к своей профессии, но душой она далека от всего, что ее окружает. Она уже не может петь по-прежнему, и клиенты недовольны. Один из них входит в ее комнату и пугается, увидев там кобру, свисающую над птичьей клеткой. Начинается суматоха, воспользовавшись которой Сахиб-Джан ускользает из дома и бежит на вокзал. К несчастью, подол ее платья застревает в стыке рельсов, она не может освободиться и от ужаса перед идущим прямо на нее поездом теряет сознание. Машинист вовремя успел остановить состав, и опять судьба сводит Сахиб-Джан и Салима в поезде. От пережитого волнения девушка потеряла память; Салим не может узнать, кто она такая, и приводит ее в свой дом. Зритель узнает, что Салим — племянник Шахабуддина, следовательно, они с ней родственники. Все тот же патриарх семьи не делает исключение для Салима, не позволяя ему жениться на безвестной девушке.
Однако Салим сделан из другого теста, чем Шахабуддин; он не покоряется чужой воле и покидает дом вместе с Сахиб-Джан, преисполнившись стремлением жениться на ней. Они уезжают в другой город, но там ее узнает один из посетителей публичного дома, который начинает преследовать девушку. Не поддавшись на уговоры Салима, он вступает с ним в схватку, и оба попадают в полицейский участок. Сахиб-Джан осознает, что прошлое всегда будет вторгаться в ее судьбу; она отвергает предложение Салима и возвращается в котхи.
Вскоре она получает письмо от Салима, который узнал, где она находится. Салим по-прежнему готов жениться и, прослышав о ее танцевальном даре, предлагает ей станцевать на свадьбе у них в доме. Как и обещала, Сахиб-Джан приходит на свадьбу, будучи слишко возбуждена, случайно роняет украшенный хрусталем подсвечник, который разбивается вдребезги, и девушка, не думая о том, что поранится, неистово танцует по полу, усыпанному осколками стекла. Израненные ступни кровоточат. Присутствующая на церемонии ее тетка Наваб-Джан узнает племянницу и, обращаясь к Шахабуддину, восклицает, что кровь на белом ковре — его собственная, потому что перед ним его дочь. Шахабуддин бросается к девушке, но его отец стреляет в него, не дав приблизиться к ней. Шахабуддин умирает, успев получить обещание Салима жениться на Сахиб-Джан и вызволить ее из котхи. Полиция уводит отца, и свадьба идет своим чередом.
Немецкий оператор Йозеф Виршинг, который работал над «Светом Азии» Франца Остена, снял «Куртизанку» в ярких, насыщенных тонах; его вклад в картину трудно переоценить. Но эстетизм фильма выходит за рамки визуальной привлекательности. Несмотря на поэтическую красноречивость фильма, зритель, ищущий в «Куртизанке» философские глубины, может быть разочарован, потому что в нем нет ничего затрагивающего актуальные проблемы как своего времени, так и любого другого. Некоторые эпизоды фильма хотя и не содержат истин, касающихся природы человека, тем не менее привносят особое изящество в изображение типичных, обыденных событий. Любовь Сахиб-Джан и Салима рождается, хотя они не знают друг друга, а Сахиб-Джан даже еще не видела Салима. Для девушки достаточно пары поэтичных строк, чтобы почувствовать любовь, и ни в одном моменте фильма не возникает сомнений в истинности этой любви. У Сахиб-Джан над кроватью висит клетка с птицей, символизирующей ее положение в котхи, и, увидев, что птица затрепетала в беспокойстве или страхе, она выпускает ее. Причина страха, конечно, кобра, но Сахиб-Джан на змею не обращает внимания, потому что главный мотив — положение девушки в публичном доме — уже введен, значит, змея значения не имеет. Мы вновь увидим эту кобру, когда в комнату входит навязчивый клиент, и тогда кобра обретает другой смысл и новое значение.
В другом эпизоде Сахиб-Джан, желая рассказать подруге о полученной записке, боится разгласить свою тайну и ищет укромный уголок. Трудно найти такое место в доме с бесчисленными дверями и коридорами. Как же быть? И вот Сахиб-Джан сооружает такое укромное местечко с помощью драпировки в виде цветных деревянных шариков на нитях, отграничивающей ее личное пространство. Здесь акцентируется жест, означающий потребность в приватности, когда дело касается личной жизни, причем Сахиб-Джан даже не важно, достигла ли она своей цели.
Сахиб-Джан — куртизанка, при этом существенно, что она невинна; все неприятные моменты связаны именно с тем, что кто-то покушается на ее невинность, поэтому ее статус невесты безупречен. Интересно, как «ведет себя» в фильме солнце: освещение меняется внезапно, соответствуя то полудню, то закату в зависимости от настроения персонажей. Поезд, проходящий мимо котхи, напоминает Сахиб-Джан о Салиме, и это всегда происходит в сумерки, когда небо окрашено в багровый цвет.
Жизнь, показанная в котхи, мало похожа на реальность. По-видимому, здесь изображен ныне забытый исламский образ жизни (все персонажи в картине мусульмане), но сильно индуизированный, поскольку четких религиозных признаков тут нет. Это результат того, что традиции урду испытали влияние не только ислама, но и индуизма. Согласно традиционным индийским эстетике и поэтике, искусство и литература должны не стремиться к миметичности, а представлять жизнь в ее идеале. В индийской поэтике нет места обыденности, и мир «Куртизанки» — область, откуда все неприятное и будничное изгоняется. Это не означает, что «Куртизанка» — эскапистское кино, поскольку эскапизм подразумевает, что существующая действительность слишком болезненна и сложна, чтобы справиться с ней, а потому необходимо бежать от нее, предлагая зрителю нечто более благополучное. «Куртизанка» не избегает показа болевых точек, она их выявляет, но эстетизирует, чтобы «возвысить жизнь».