Практика выпуска звуковых версий немых фильмов также не обошла СССР стороной – например, в 1935 г. был выпущен звуковой вариант антиклерикальной комедии Якова Протазанова «Праздник святого Иоргена» (1930 г.). Звуковое сопровождение и дополнительные звуковые сцены придали картине дополнительное ироническое измерение – хор студии «Межрабпом-фильм» распевал пародии на церковные гимны на фоне кадров с изобильными дарами паломников и прихожан: «Скажи нам, Иорген, нас любя, что было б с нами без тебя!» и «Придите, приносите!», отец-казначей (Иван Аркадин), как один из свидетелей «воскресения» святого Иоргена, рассказывал за кадром: «Я бросился к ногам воскресшего и сказал верующим – неужели вы не узнали святого Иоргена? Это он!» – пока зрители видели, как этот же герой в кадре пытается разоблачить мошенника (Анатолий Кторов), выдающего себя за святого, и кричит толпе (титр): «Не верьте ему! Это аферист!» Другой пример – фильм «Одна» (1931 г., реж. Григорий Козинцев и Леонид Трауберг), который снимали как немой и озвучили уже на постпродакшне закадровыми голосами, песнями, звуковыми эффектами и музыкой Дмитрия Шостаковича.
Рисунок 122. Кадры из фильма Бориса Барнета «Окраина» – сапоги и война
Рисунок 123. Кадры из фильма Бориса Барнета «Окраина» – который час?
Но не будем забывать о том, что культурная жизнь СССР отнюдь не была сплошным парадом авангарда и свободы творческого самовыражения. В стране шла борьба за власть. После смерти Ленина в 1924 г. началось восхождение к власти Сталина, которого Троцкий считал «самой выдающейся посредственностью партии». В 1925 г. Троцкий уже был смещен со всех военных постов, начались репрессии троцкистов, Царицын переименовали в Сталинград. В 1926 г. состоялся показательный разгром объединенной оппозиции («троцкистско-зиновьевского блока»), а в 1927 г. произошел раскол Коминтерна и началось резкое ухудшение отношений СССР с Западом. В 1927–1928 гг. Сталин разгромил Бухарина и «правый уклон». Советская власть в это десятилетие последовательно теряла величайших деятелей культуры, которые могли бы быть с ней, как Николай Гумилев, расстрелянный 1921 г., были к ней вполне лояльны, как повесившийся в 1925 г. Сергей Есенин, или активно поддерживали ее, как умерший в 1921 г. от некачественной медицинской помощи Александр Блок и застрелившийся в 1930 г. Владимир Маяковский.
Максим Горький, к 1930 г. уже четырежды номинант на Нобелевскую премию по литературе, все это десятилетие провел в эмиграции. Сталин понимал – для того, чтобы навести порядок в советской культуре и поставить ее в целом на службу власти большевиков и пролетарской идеологии, ему нужна личность именно такого масштаба. С 1928 г. Горький по официальному приглашению советского правительства и лично Сталина начинает бывать в СССР, в 1932 г. выходит его знаменитое обращение «С кем вы, «мастера культуры»?»:
«Вы, интеллигенты, «мастера культуры» должны бы понять, что рабочий класс, взяв в свои руки политическую власть, откроет перед вами широчайшие возможности культурного творчества.
Посмотрите, какой суровый урок дала история русским интеллигентам: они не пошли со своим рабочим народом и вот – разлагаются в бессильной злобе, гниют в эмиграции. Скоро они все поголовно вымрут, оставив память о себе как о предателях.
Буржуазия враждебна культуре и уже не может не быть враждебной ей, – вот правда, которую утверждает буржуазная действительность, практика капиталистических государств…
…пора вам решить вопрос: с кем вы, «мастера культуры»? С чернорабочей силой культуры за создание новых форм жизни или вы против этой силы, за сохранение касты безответственных хищников, – касты, которая загнила с головы и продолжает действовать уже только по инерции?»{67}
Дата публикации обращения – 22 марта. А 24 апреля выходит принятое 23 апреля постановление ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций». Случайно ли через месяц? Случайно ли в выходной? (В те годы 6, 12, 18, 24 и 30 число каждого месяца, а также 1 марта были нерабочими.) В 1933 г., не дожидаясь решения Нобелевского комитета по своей пятой по счету номинации[18], Горький окончательно переселяется в СССР. В 1934 г. проходит 1-й Всесоюзный съезд советских писателей, на котором Горький официально провозглашает социалистический реализм творческим методом «мастеров культуры» Советского Союза.
Тремя основными принципами социалистического реализма, по существу, были:
1. Народность. Героями произведений социалистического реализма должны быть выходцы из народа, рабочие и крестьяне. Произведения должны быть основано на их чувствах, мыслях и требованиях. Главным героем произведения становился положительный герой, коммунист, прогрессивный человек, пример для социалистического общества.
2. Партийность. Задачей искусства становилось воспитание людей с социалистически-революционным взглядом на мир.
3. Конкретность. Произведения должны базироваться на диалектически-марксистской философии – в борьбе идеального и материального первично материальное – экономические отношения, материя, а не дух.
В 1935 г. аналогичное объявление делается на Всесоюзном творческом совещании работников советской кинематографии. Сергей Эйзенштейн в своем выступлении на этом совещании оптимистично заявил:
«…период, который начинается с конца 1934 года «Чапаевым»[19], «Юностью Максима»[20], «Крестьянами»[21], есть уже период, который начинает дотягивать и до стопроцентной реализации того, к чему он стремится.
Этот же (начинающийся) период и есть тот, который я называю синтетическим. Этот период вбирает в себя и вберет всю ту культуру и все те результаты творческой работы, которые были проведены предыдущими периодами. Он не «просуммирует» их, а двинет к новым видам качества, к небывалым достижениям…
…Нужно, чтобы кинематографические средства выразительности становились бы проводниками центральных и ударных мест в драме…
…Совершенно очевидно, что на новом этапе должно ликвидироваться положение о вклинивании «кинематографических» сцен в общий ход некинематографически разрешаемого произведения…»{68}
Эйзенштейна на совещании обвинили в теоретичности и отрыве от жизни. Он же в своем заключительном слове приветствовал «наступающий классический период социалистического реализма» (попробовал бы он его не приветствовать!) и при этом горячо высказался за дальнейшее развитие киноязыка:
«…работу по изысканиям в области техники нашего искусства, работу над разрешением специальных проблем нашего мастерства и искусства мы все-таки еще немного недооцениваем.
…В связи с этим мне хочется сказать Сергею Васильеву……Когда ты говоришь мне о моем китайском халате с иероглифами, в котором я якобы сижу в своем кабинете, ты делаешь одну ошибку: на нем не иероглифы. И я не на статуэтки смотрю и абстрактно созерцаю, когда сижу в кабинете. Я работаю над проблемами, которые будут двинуты подрастающему молодняку кинематографии. И если я сижу и работаю в кабинете, то это для того, чтобы ты не терял времени в кабинетах, а мог бы и дальше делать столь замечательные картины, как твой «Чапаев»…
…Известен разговор «о башне из слоновой кости». И если уже говорить о слоновой кости, то позвольте мне поселиться не в башню, а считать, что я живу в одном из бивней, которыми нужно пробивать те темы, которые есть в кинематографии. И если я в последние годы, может быть, работал больше одним бивнем – теоретическим и академическим – над методикой, теорией и практикой воспитания режиссеров, то с этого момента я включаюсь на работу в два бивня – в производственный и теоретический…
…борьба наша за чистоту методов социалистического реализма будет идти на более высоком уровне, мы будем говорить более полным голосом, мы будем говорить на базе возросшего социалистического мировоззрения кинематографистов, чего не было в таком объеме раньше».{69}
На практике внедрение социалистического реализма в советском кино означало совсем не то, о чем говорил Эйзенштейн. Приветствовались фильмы, доступные массам, – это означало возврат к упрощенному, усредненному киноязыку. О драматургии с ретроспекциями, модальностями, структурными усложнениями можно было забыть, поскольку их сложно было бы воспринять миллионам вчерашних неграмотных – советских зрителей. На первый план, таким образом, выходила актерская игра. И, разумеется, прекрасным подспорьем тому, чтобы сделать фильмы более понятными миллионам, был так вовремя появившийся звуковой кинематограф.
Впрочем, еще более критичным ограничением метода социалистического реализма было то, что он, как это ни парадоксально, отменял реализм. Ведь принципы социалистического реализма означали, что от художников требуется рассказывать не о том, что есть на самом деле, а о том, как должно быть. Фильм Фридриха Эрмлера (Владимира Бреслава) «Крестьяне» (1934 г.), упомянутый Эйзенштейном в его выступлении, был удивительным примером этого подхода. Спустя год после массового голода, когда умерли миллионы советских людей, фильм рассказывал о «диверсии» бывшего кулака на свиноводстве – герой развел такое количество свиней, которое невозможно прокормить в колхозе. Аналогично, фильм Сергея Герасимова «Комсомольск» (1938 г.) рассказывал о героической истории строительства города Комсомольск-на-Амуре комсомольцами-добровольцами, но умалчивал о строителях из числа политических заключенных. Фильмы Сергея Эйзенштейна 1929 г. «Генеральная линия» («Старое и новое») и Александра Довженко 1930 г. «Земля» тоже имели мало общего с реальностью, но, по крайней мере, были выпущены до массового голода 1932–1933 гг.
Очевидно сходство между кинематографом социалистического реализма и другими кинематографами, фактически отказавшихся от работы с реальностью – такими, как американский продюсерский кинематограф, ориентированный на прибыльность и к тому же ограниченный таким инструментом «самоцензуры», как кодекс Хейса, и пропагандистское итальянское (фашистское) и немецкое (нацистское) кино. Иногда это сходство становилось слишком явным: так, Григорий Александров, бывший сорежиссер Эйзенштейна и один из любимых режиссеров Сталина, многое заимствовал из голливудских фильмов 1930-х гг. – вспомните хотя бы героиню Любови Орловой из фильма «Цирк» (1936 г.), которая не только визуально похожа на Марлен Дитрих, но еще и названа Мэрион Диксон.