постмодернистская.
Сергей Филиппов, говоря о постмодернизме, специально отмечает, что «этимология этого слова не «после модернизма» или «после модерна», а «после современности».{190} Здесь хотелось бы внести ясность. Постмодерн – это экономическое и культурное состояние общества, существующего после эпохи модерна, которой обычно считают столетний промежуток времени, начиная с последней четверти XIX века до начала последней четверти XX века. Модернизм – это сумма направлений, течений и трендов искусства эпохи модерна. Постмодернизм – соответственно, сумма культурных движений, развивающихся начиная с середины XX века и по сей день, в общем и целом означающих отход от модернизма.
Модернистская культура проповедовала абсолютную истину, постмодернистская культура отрицала любую истину, деконструировала (разрушала) стереотипы, источала скепсис, иронию и презрение к авторитетам и духовным ориентирам. Модернистская культура претендовала на оригинальность – постмодернистская культура сделала одной из своих основ цитирование вплоть до прямого заимствования. Модернистская культура возвеличивала человека, с оптимизмом смотрела в будущее, искала и находила смысл жизни, постмодернизм не стеснялся бояться всего на свете – тоталитаризма, науки, технологий, сил природы и мироздания – и знал, что нет ни смысла жизни, ни будущего, а есть только затянутое настоящее.
Постмодернизм был естественным следствием двух мировых войн и последовавшей за ними «холодной войны», гонки вооружений и общественных кризисов 1960-х гг. Люди, постоянно сознавали тот факт, что стоит одному из глав ядерных государств или какому-нибудь сумасшедшему военному (более современный вариант – разладившейся, или хуже того, «осознавшей себя как личность» компьютерной системе) нажать на «красную кнопку» – и текущая действительность закончится в считаные секунды. Это не могло не повлиять на мышление – если слишком долго жить в ожидании апокалипсиса, начинаешь чувствовать себя так, будто уже пережил его. А многочисленные военные конфликты, террористические акты, технологические катастрофы и растущая преступность современного мира постоянно увеличивали число людей, уже переживших свой личный апокалипсис. Какие уж тут вечные ценности! Апокалиптическое мировосприятие порождает пессимизм, разочарование во всех достижениях культуры и искусства. Реальность переживается как воображаемая или уже прошедшая катастрофа.
Французский философ Жан Бодрийяр объяснял апокалиптическое мировосприятие современного человека созданием ложной реальности, неотличимой от истинной. В книге «Симулякры и симуляция» он описывал девальвацию образа – сначала образ отражает существующую реальность, затем он маскирует и искажает реальность, затем он маскирует отсутствие базовой реальности – и наконец он становится самостоятельный явлением, не имеющим отношения к реальности. Такой образ Бодрийяр назвал «симулякром»:
«В первом случае образ это хорошая видимость – репрезентация относится к порядку таинства. Во втором, он – плохая видимость – порядка порчи. В третьем – он играет в видимость – и относится к порядку колдовства. В четвертом он уже относится не к порядку видимости, а к порядку симуляции».{191}
Автор этой книги уже писал о том, как существующее состояние информационного поля вкупе с особенностями человеческого сознания влияет на распространение симуляции истины:
«Нет правила, которое может гарантировать вам, что в процессе проверки вы не приняли истину за ее иллюзию.
Вот пример:
Температура тела кошки – 42°
Из общих соображений мы знаем, что кошки теплее, чем люди. Еще легче поверить в это ложное утверждение, если вы недавно несколько раз слышали слова «температура тела кошки». А сколько раз в различных источниках вы встречаетесь с понятиями, которые были для вас абсолютно неизвестны еще несколько дней назад, когда вы решились взяться за этот сюжет? Как пишет Канеман: «Единственной знакомой фразы в утверждении достаточно для того, чтобы утверждение показалось знакомым, а значит, истинным. Если вы не можете вспомнить, где вы его слышали, и никак не можете соотнести его с другими известными вам фактами, вам остается только полагаться на когнитивную легкость».{192} Нормальная температура тела кошки 38–39,5°…
…Все мы люди, и каждого из нас может подвести его собственное сознание. Кто из нас не удивлялся новым «фактам» о гигантских крысах в московском метро или о трехглазых рыбах в Москве-реке, о невероятном влиянии «двадцать пятого кадра» на телезрителей или о том, что первым советским режиссером, получившим американский «Оскар», был Марк Донской?»{193}
Бодрийяр считал, что реальная, физическая жестокость значительно менее опасна, чем симуляция:
«Симуляция бесконечно более опасна, так как всегда позволяет предположить, по ту сторону своего объекта, что порядок и закон сами, возможно, не что иное, как симуляция…
…Симулируйте кражу в крупном магазине: как убедить службу контроля в том, что кража симулирована? Никакой «объективной» разницы: те же жесты, те же знаки, что и в случае с реальной кражей…
…Организуйте ложное ограбление. Хорошенько проверьте, что у вас холостое оружие, и возьмите самого надежного заложника, чтобы ни одна человеческая жизнь не была поставлена под угрозу (иначе речь пойдет об уголовном деле). Потребуйте выкуп и сделайте так, чтобы операция стала как можно более шумной – короче, максимально приблизьтесь к «правде», дабы испытать реакцию аппарата на совершенный симулякр. У вас ничего не выйдет: поток искусственных знаков окончательно смешается с реальными элементами (полицейский реально будет стрелять у всех на глазах; какой-нибудь клиент банка потеряет сознание и умрет от сердечного приступа; вам действительно отдадут выкуп), короче, вы мгновенно окажетесь, сами того не желая, в реальности…»{194}
Концепцию симуляции Бодрийяр закономерно масштабировал на все общество:
«С политической точки зрения, это строго ничего не меняет, является глава Государства тем же или другим, лишь бы они были похожи друг на друга. В любом случае, уже долгое время глава Государства – неважно кто – есть лишь симулякр самого себя, и это единственное, что дает власть и качество управления. Никто не отдал бы ни малейшего согласия, ни малейшей преданности реальной личности. Именно к его дубликату, так как сам он уже умер, испытывают верноподданнические чувства. Этот миф выражает лишь постоянство и одновременно разочарование в требовании жертвенной смерти короля».{195}
И наконец, Бодрийяр пришел к понятию «симулякров симуляции, основанных на информации, модели, кибернетической игре – тотальной операциональности, гиперреальности, нацеленной на тотальный контроль». Вполне закономерно, что ко многим важным произведениям искусства последней четверти XX века, включая, например, фильм «Апокалипсис сегодня», он относился, мягко выражаясь, без лишнего восторга:
«Коппола делает свой фильм так же, как американцы сделали войну – в этом смысле, это лучшее из возможных свидетельств – с тем же отсутствием чувства меры, тем же излишеством средств, такой же чудовищной искренностью… и тем же успехом. Война как кайф, как технологическая и психоделическая фантазия, война как последовательность спецэффектов, война, ставшая фильмом задолго до того, как была снята. Война уничтожается в технологическом испытании, а для американцев она, прежде всего, им и была: испытательным полигоном, гигантским пространством, в котором можно тестировать свое оружие, методы, собственную мощь…
…Никакой реальной дистанции, никакого критичного смысла, никакого желания «осознания» по отношению к войне: и некоторым образом в этом и есть жесткое достоинство фильма: не быть подвергнутым гниению моральной психологией войны…
…этот фильм является частью войны – если американцы проиграли одно (видимое), то они уверенно выиграли другое. «Апокалипсис сегодня» – это мировая победа. Кинематографическая мощь равна и превосходит мощь индустриальных и военных машин, она равна или превосходит мощь Пентагона и правительства…».{196}
Давайте разберемся, какое искусство – в первую очередь, конечно, какое кино – возникло в эпоху постмодернизма.
В отличие от структурированного, упорядоченного мира модернистов, мир постмодернизма представляет собой хаос. В нем нет бога, нет истины, нет идеалов красоты, устойчивых ценностей, критериев хорошего и плохого, правды и лжи, хорошего и плохого. Стирается грань между элитарной и массовой культурой – и в Каннах побеждает «Криминальное чтиво».
Хаотический мир представляет собой сумму бессвязных фрагментов – и это отражается на драматургии. «Криминальное чтиво» интересно не только как образец «низкого жанра» – это еще и шедевр нелинейной драматургии. Непривычный зритель отмечал, что убитый по ходу фильма Винсент Вега «оживает» и продолжает действовать и т. д. Но что, если расположить эпизоды «Криминального чтива» в хронологическом порядке – в порядке фабулы?
Сначала мы увидим, как давным-давно капитан Кунс, которого играет Кристофер (Рональд) Уокен, навещая семью своего покойного военного друга, передал маленькому Бучу Кулиджу золотые часы его отца. Затем, уже в наше время, герои фильма Винсент Вега (Джон Траволта) и Джулс Уинфилд (Сэмюэл Джексон) едут забрать у банды подростков, которая задумала «кинуть» Марселласа Уоллеса, местного мафиозного босса, которого играет Уинг (Ирвинг Рамзес) Реймс, некий драгоценный груз в чемоданчике. Выясняется, что тем же вечером Винсент по просьбе Марселласа идет в ресторан с его женой Мией (Ума Турман). По дороге с «дела» случается приятели случайно убивают «наводчика» и заезжают к своему приятелю Джимми Диммику (Джон Траволта). Отмыться и отмыть от крови салон автомобиля им помогает мистер Уинстон «Волк» Вулф (Харви Кейтель), специальность которого – разрешение проблем.