Барьер — это то, что характер должен преодолевать, добиваясь цели. Барьеры неотделимы от брешей. Но брешь показывает нам препятствия на пути героя, а барьер показывает, какие усилия прикладывает герой, преодолевая брешь. Барьеры устанавливают самые привлекательные черты характера: мужество, отвагу, готовность рискуя идти до конца. Если герой в истории преодолевает все более и более высокие барьеры – это втягивает нас в историю.
Героя делают барьеры. И негодяя тоже.
Есть еще кое-что, что барьеры выявляют с особой четкостью. Непрерывная череда барьеров героя выстраивается в единое сквозное действие.
– А такая же непрерывная череда действии антагониста выстраивается в сквозное противодействие. Сквозное действие концентрирует внимание на сверхценной идее.
Так же, как барьеры героя, непрерывно развиваются барьеры врага. Они складываются в единую цепь противодействий врага герою. Действие и противодействие сплетаются вместе в единую драму с растущей энергией действия. Именно такое развитие энергии драмы открыл Станиславский. В своих великих спектаклях он вскрывал сквозное действие и противостоящее ему сквозное противодействие, а затем сталкивал их в конфликте.
Ставьте перед героями барьеры, и вы получите все остальное. Жизнь так устроена, что так или иначе она каждого окунает в дерьмо. И человеку приятно увидеть, как именно за это его полюбит простая девушка. Разумеется, если режиссер заставляет его преодолевать барьеры. Именно таким режиссером оказался Джордж Лукас, создатель великих сказок «Звездные войны».
В его первом фильме «Американские зарисовки» неказистый прыщавый робкий слабак взял у приятеля на день машину, чтобы произвести впечатление на новую подружку. Но машину почти сразу же угнали, и парень вместо того, чтобы радоваться жизни с подружкой, весь день в отчаянии ищет машину. Когда он ее находит, его избивают, от всех волнений он блюет, – в общем, это худший день в его жизни. В конце концов машина нашлась, но девушка, конечно, потеряна навсегда. Кто захочет дружить с парнем, который не преодолел ни одного барьера? Он жалкий неудачник.
– Ты что?! – говорит девушка. – У тебя украли машину, тебя избили, ты блевал, – да это самый интересный день в моей жизни! Когда мы увидимся снова?
И парень из ада взмывает в небеса. Он боролся, он преодолевал барьеры и получил главный приз – влюбленную подружку.
Мы в кино не играем в лотерею «Выиграй миллион». Наши ценности – это любовь, мужество, воля к победе, отвага и сострадание. И если барьеры вытаскивают это из глубины характера, зритель открывает герою свое сердце. Это и есть наш выигрыш, наш миллион.
Актер не может выиграть и трех рублей, если автор и режиссер не обеспечат ему барьеры.
Барьеры, как и всякий конфликт, продуктивно раскручивать в три акта. В них эффективно действуют драматические перипетии от надежды к отчаянию. Но есть еще некоторые не универсальные, а просто полезные условия активизации барьеров.
Первое правило: разделяй влюбленных, сталкивай врагов.
Это правило понятно на уровне здравого смысла. Когда влюбленные рядом, они целуются и в этом направлении двигаются дальше к сценам, которые на ТВ можно показывать только в позднее время.
Если вам нужен конфликт влюбленных, то вы быстро убедитесь, что милые бранятся – только тешатся: возникают маленькие, легко преодолеваемые барьеры. А вот если влюбленных разделить, они горы своротят. Третий лишний – барьер. Болезнь – барьер. Разлука – барьер, который влюбленные преодолеют, рискуя жизнью, чтобы только обнять друг друга. И это подарит истории много энергии.
Враги вдали друг от друга клацают зубами и сыплют искрами из глаз.
Когда они сойдутся – начнется бой не на жизнь, а на смерть, и тут барьер будет громоздиться на барьер. В экспозиции конфликта этот барьер помогает армиям противников спланировать ударные действия.
Маленький рассказ молодого Чехова: три актера находят кошелек с кучей денег. Можно зиму жить да радоваться всем троим. Но умелый драматург Чехов сразу создает барьер, разделяя персонажей на две группы. Теперь конфликт стремительно растет.
Одного актера послали за водкой. И в его отсутствие двое других планируют, как убьют третьего и разделят его долю. А третий покупает яд, впрыскивает его в водку, чтобы деньги достались ему одному. Когда он возвращается, двое без труда убивают его и, довольные, пьют принесенную им водку. Барьер, разделявший персонажей, позволяет быстро сформировать конфликт.
Барьеры особенно хороши в кульминациях. Эффективное действие барьеров можно изложить более обобщенно: разделяй и сталкивай. Используй барьеры, чтобы развести персонажей, напрячь энергией будущие схватки и столкнуть в борьбе противоборствующие силы.
И конечно, у Шекспира мы найдем самое эффективное использование структурной болванки – барьер в «Ромео и Джульетте», третий акт развития конфликта. Ромео изгнан из города за убийство Тибальда. Между ним и его юной женой Джульеттой непроницаемый барьер пространства. Что из этого лаконичного условия выжимает гений драмы?
1. Джульетта абсолютно беззащитна, когда возникает угроза страшного греха – двоемужества.
2. Она самым рискованным образом вынуждена принять неведомый яд с ограниченным сроком действия.
3. Ромео находится в полном неведении, так как барьер оказывается непроницаемым для письма Джульетты к нему.
Будет трудно найти в современной драматургии момент, где бы барьеры эффективнее отрабатывали свою роль.
Не менее эффективны барьеры времени. Когда счетчик времени отбивает секунды до страшной катастрофы, это ломает ритмы, создает стресс. Отчаяние вплотную приближается к надежде. Смерть дышит в лицо, полное жизни. Редкий фильм сегодня обойдется без тикающих часов на руке, на стене, на бомбе. А если вы снимаете триллер, то без пресса времени выходить в люди просто неприлично.
Выстраивайте барьеры по нарастающей – это затягивает зрителей в историю.
Сперва маленький барьер – Ромео увидел Джульетту и танцует с ней. Потом повыше – он перелез через ограду сада ее дома. Еще повыше – Ромео на балконе. Пусть эта схема сопровождает вас повсюду – она правильная, ибо от сцены к сцене риск и отвага вырастают.
Теперь мы можем приступить к очень важному понятию драмы – событию.
Часть третьяСтратегия энергии
Самая большая опасность, подстерегающая режиссера, – это потерять контроль над фильмом по ходу работы над ним. И подобное случается гораздо чаще, чем это представляется.
Глава 10. Стратегия
Структура и характеры
Мы можем контролировать развитие напряжения действия фильма по нарастающей, используя четыре критерия. Сообща они ведут фильм к кульминации.
1. Трехактная структура развития
Она действует как структура внутри структуры, внутри структуры, внутри структуры…
То есть фильм в целом имеет трехактное развитие. Каждый акт внутри себя имеет трехактное развитие. И каждое событие внутри себя развивается в три маленьких акта.
Такое развитие гарантирует нам максимальное возрастание конфликта и страхует от циркуляции. То есть от того, чтобы действие топталось на месте.
Фильм, рассказанный по такой схеме, развивается по восходящей, то есть с нарастанием напряжения в истории.
2. Драматические перипетии
Эта структура контролирует эмоциональное наполнение конфликта. В непрерывной смене движения от отчаяния к надежде и от надежды к отчаянию растут, как было замечено еще древними греками, эмоции зрителей. Эта структура является как бы эмоциональной кардиограммой фильма.
3. Бреши
Структура брешей позволяет контролировать разрыв между желанием и необходимостью немедленного действия. Брешь – это яма, которую роют вам враги. Она способствует непрерывному развитию всех сил антагониста.
Непрерывная череда брешей в фильме заставляет героя напрягать все силы, чтобы преодолеть бреши.
Брешь – продуктивная формулировка, объединяющая разнообразные реакции общества на действия героя. Она заставляет героя реагировать на возрастающие контрдействия сил антагониста. Мы должны иметь возможность представить историю как путь преодоления брешей по нарастающей.
4. Барьеры
Так же, как и бреши, контролируют возрастающие трудности на пути героя к цели. Но барьеры лучше всего определяют цену, которую платит герой. Цена измеряется риском и отвагой. Всю историю можно представить как движение к цели через барьеры. С помощью барьеров мы описываем усилия героя: его ум, волю, выдержку, хитрость, энергию, смелость и т. д.
Эти четыре параметра измеряют одно и то же – развитие конфликта в Драме. Но они смотрят на конфликт под разными углами, как бы с разных сторон освещая его. Все в целом позволяет увидеть историю объемной, не упустить возможности развить ее энергию.
Но есть еще одно определение. Оно более тонкое и всеобъемлющее. Оно поглощает все четыре определения, используя их. Это определение обладает наибольшим креативным потенциалом. С его помощью мы полнее всего развиваем конфликты истории. Оно наиболее полно контролирует непрерывный рост истории, выжимает из истории максимум возможного.
Это как бы стратегия эмоционального контакта фильма и зрителей. Она состоит из пяти элементов:
1. Экспозиция и вспышка интереса (побуждающее происшествие).
2. Прогрессия усложнений.
3. Обязательная сцена.
4. Кризис.
5. Кульминация и финал.
Не много ли всего этого? В самый раз. Если мы работаем в этой структуре, мы в каждый момент знаем, как и куда двигаться дальше.
Контроль с помощью этой структуры – это не искусствоведческие разговоры: «мне кажется», «мне нравится», «я бы сделал по-другому»… Нет. Это конкретные рабочие установки. Не можешь забить гвоздь с одного удара, забей с пяти. Но ты знаешь, когда гвоздь вошел в доску по самую шляпку.
Пятиступенчатая структура развития энергии истории довольно сложная и тонкая система.
Полезно сначала разобрать пятиступенчатую структуру на примере простого и забавного эпизода. Точнее, истории, которую знаменитый комик Геннадий Хазанов рассказывает как случай из жизни. А потом займемся этим всерьез.
Катастрофа Хазанова
В 80-е годы Геннадий Хазанов гастролировал в Южной Америке в качестве конферансье бригады тогда еще советских звезд эстрады. Железный занавес только что раздвинулся, русские были в диковинку, и пятитысячные залы зимних стадионов и дворцов спорта раскупались полностью заранее.
Хазанов должен был открыть концерт. Естественно, все звезды волнуются. Дома они – как живые боги, публика встречает аплодисментами. Объяви: «Поет Кобзон!» – ураган встречает на выходе. А тут на другом конце земли никто о них слыхом не слыхал. Как запряжешь, так и поедешь. Это информационный минимум, который нам надо узнать в экспозиции.
И сразу к делу – готовим вспышку интереса: Хазанов выучил свой конферанс по-испански. Кроме этих слов, испанского практически не знает. Следуя выученному тексту, он обращается к аудитории:
– Знаете, кто я? Думаете, конферансье? Нет, я выпускник кулинарного техникума…
И следом идут репризы, которые на родине всегда вызывали обвалы смеха, водопады хохота. Успех гарантирован.
Но тут, в далекой Аргентине, он в образе маниакально застенчивого юноши, известном в России каждому, спрашивает своим прославленным дрожащим голосом:
– Знаете, кто я?
И из зала кто-то орет:
– Педик!
Зал оглушительно хохочет. Все с интересом ждут, что ответит Хазанов. Это и есть вспышка интереса. Драматическая ситуация перевернула привычный баланс сил. Судьбу концерта определит ответ Хазанова.
Кобзон, который должен петь сразу после Хазанова, кричит из-за кулис:
– Гена, ответь ему!
Хазанов, в надежде, что ситуация как-то сама разрешится и он перепрыгнет через эту брешь, повторяет вопрос. Все промолчат, и концерт привычно покатится по накатанному руслу.
– Знаете, кто я?
– Педик! – повторяет неизвестный.
И зал хохочет навзрыд. Оказывается, это у них традиционная шутка.
Мужественный Кобзон воспринимает это как плевок в свое лицо.
– Ответь ему! – кричит он. – Если ты не ответишь, я не смогу петь!
Альтернативный фактор заработал. Если Хазанов немедленно не ответит, он будет в дерьме не только перед зрителями, но и перед своими. Он должен действовать немедленно. Счетчик времени включен на секунды. Он должен действовать с риском и отвагой, интригуя зрителей. И Хазанов прыгает со сцены в зал и решительно идет на голос. Начинается третий этап – прогрессия усложнения.
Прогрессия усложнений развивается в несколько шагов, она не позволяет размазать конфликт. Она напрягает его. Ситуация главного героя должна с каждым шагом ухудшаться. И она ухудшается.
На сцене артист король и хозяин положения. Он защищен. Он выше зрителей. А в зале он на равных. Какое на равных! В чужой стране, почти не зная языка и нравов, он никто. Все зависит от его находчивости. Конфликт развивается как импровизация. Публика напряглась – чистый саспенс. Бой быков – любимое развлечение испанцев. На этот раз он обещает быть кровавым.
Пятитысячный зал затаил дыхание, слышно только, как каблуки Хазанова стучат по бетонному полу. Остряк все ближе. И Хазанов видит, что это здоровенный детина, по виду мясник со скотобойни. И этот мясник сжимает кулаки. Что будет? Драка? Поножовщина? Убийство? Кто знает этих русских из дикой Сибири, с другой стороны земли?! Может, они оскорбление смывают только кровью? Вот это и есть ориентация структуры по направлению к обязательной сцене. Схватка противников неизбежна. Только обязательная сцена может разрешить конфликт лицом к лицу, лоб в лоб. Цель все ближе. А в голове Хазанова никаких идей, только одиноко бьется: «Педик… педик… педик…»
И ясно, что зрители идентифицируют себя со своим, а не с приезжим артистом. Пощады не будет. Герою в обязательной сцене надо победить или умереть в прямой схватке с противником. Но шансов на победу почти нет. Что делать? Оскорбить противника, нарваться на ответный удар, сорвать концерт и попасть в больницу со сломанным носом? Или плюнуть на самолюбие, снять маску и показать зрителям, что он просто артист. Риска нет, но и отваги нет. Это такое же поражение. Оскорблен выпускник кулинарного техникума, все ждут, что он и сразится. Но как? Это кризис: герой должен принять решение – сдаться или бороться с максимальным риском и отвагой. Герой должен оправдать ожидания зрителей, но совсем не так, как они предполагают. И герой переходит точку без возврата.
Хазанов доходит до мясника. Вот он почти рядом. Мясник сжал кулаки. Все затаили дыхание. А Хазанов прыгает к мяснику на колени, обнимает его и на весь зал застенчиво и нежно говорит в микрофон в образе своего персонажа:
– Надеюсь, ты тоже?
Зал взрывается хохотом и аплодисментами. За кулисами ликуют артисты. Назавтра газеты написали, что Хазанов в один миг стал национальным героем. Не говоря о том, что все артисты имели триумфальный успех.
Это «финал истории, досказанной до конца», – тоже структурный элемент, часть пятой ступени.
Короткий эпизод содержит в простейшем виде все элементы пятиступенчатой структуры. Он напоминает нам о том, что структура – не теоретическая выдумка, а итог отбора жизненных ситуаций в наиболее продуктивном развитии. Если вы сможете в полуторачасовом фильме развить свою историю, следуя этой структуре, – «город будет взят, и все невесты ваши».
Напомню элементы.
1.Экспозиция. Сумма знании позволяет не медля начать рассказ и установить обычный баланс сил.
2.Вспышка интереса. Все вдруг перевернулось. Одно-единственное действие интригует нас. Что теперь будет?
3.Прогрессия усложнений. С каждым шагом герой все больше драматизирует свою ситуацию. Каждый шаг ведет к катастрофе. Кризис ставит героя перед выбором: победить или умереть в борьбе? сражаться или сдаться? быть или не быть?
4.Обязательная сцена. Давид сразился с Голиафом. Герой сразился со своим драконом.
5.Кульминация и финал. Он победил, но не так, как мы думали. Он проиграл, но наши сердца отданы ему. Мы восхищены героем.
Пятиступенчатая стратегия контролирует три самых существенных аспекта фильма.
1. Эмоциональное развитие истории от начала до кульминации и финала.
2. Эмоциональный контакт со зрителями.
3. Развитие основного конфликта в максимальных и тонких проявлениях.
Не так мало. Эту структуру можно назвать стратегией энергии фильма.
Характеры в стратегии
Характеры должны, во-первых, обладать теми качествами, которые позволяют им действовать и быть убедительными.
Вопрос, который нас волнует: какие моменты в жизни характера самые важные для истории?
Как правило, мы знаем о своих характерах гораздо больше того, что может вместить история. Какие события выбрать? Ответ на это дает структура. Она помогает отобрать и составить в самой лучшей стратегической последовательности самые важные моменты жизни характера.
Существенный вопрос, который вы всегда хотите решить: когда характер должен начать действовать? Ответ: сразу. Как только началась история, 2–3 минуты на обрисовку атмосферы – и погружайте персонаж в конфликт, опрокидывайте в безвыходную драматическую ситуацию. Пусть покажет себя в деле. Помните, как начинался фильм «Леон»? Три-четыре проезда по Нью-Йорку, фото какой-то толстой рожи во весь экран и закадровый голос: «Этого типа надо призвать к порядку. Сделай это, Леон». Мы практически не видели этого Леона. Только один глаз через крупное стекло очков. Но он один окружает целую банду, уничтожает по одному до зубов вооруженных охранников. Он повсюду, как магический таракан, вылезает из любой щели. Мы еще ничего про него не знаем и поэтому готовы верить всему. К концу эпизода мы знаем – он потрясающий профи-киллер. Мы верим в это. Он действует убедительно. И это все, что мы должны о нем знать, чтобы история развивалась. Потом мы узнаем, что он одинок, что он большой ребенок. Поэтому естественно, что он полюбил другого одинокого ребенка – Матильду. И это опять все, что мы должны о нем знать.
– Нет! Нет! Нет! – закричит прозаик. – Сперва мы должны показать зрителю живых людей. Для этого нам надо пожить их жизнью какое-то время. Создать атмосферу, проявить черты характера…
Для повествовательной прозы это естественно. В сценарии это работает плохо. Это к концу работы, когда сценарий будет написан, поставлен, сыгран талантливыми артистами, снят одаренным оператором, смонтирован и озвучен музыкой, – тогда мы увидим на экране живых людей, ожившие плоды нашей фантазии. Но это будет роман, написанный сообща большим количеством людей. А когда мы стартуем, в нашей руке бьется сердце истории, которое постепенно обрастает плотью.
Экспозиция и характеры
Ничего не описывайте. Заставьте характеры действовать и добиваться какой-то цели. Все, что мы должны узнать о них, должно проявиться в этой борьбе.
– Ты мерзавец! – говорит герой. – Такой же трус, каким был в первом классе. Бери в руку пистолет и обороняйся!
– Я не умею стрелять.
– Тогда бери лопату и бей с размаху.
Вот мы и узнали, что герои учились в одной школе и знакомы всю жизнь. Один стреляет, другой не умеет.
Но есть и другой вариант. Они встретились на вокзале, узнали друг друга, обнялись:
– Ой, Петя!
– Колян! Сколько лет мы не виделись?
– Лет 10 или 12.
– А сколько лет мы знаем друг друга?
– Лет 20. Почти всю жизнь. Ну как ты?
– Я ничего, живу, женат, двое детей. А ты?
– А я холостой. Из армии пришел. Отслужил.
– А я не служил. Белый билет. Никогда не брал винтовки в руки. Единственное оружие, которым владею, – лопата. И та на огороде…
Как вы думаете, в какой из двух сцен больше энергии?
Мы должны сразу зацепить зрителя, посадить его на крюк. Он сам «побежит» за нами, сидя в кресле кинотеатра. Ему будет интересно узнать, кто этот парень, совершающий поступки. Скажите о нем только то, что необходимо для действий.
Постепенно, шаг за шагом мы получим всю необходимую информацию. Она содержится в действиях. Ее можно крошить и крошить понемножку хоть два акта. Последние сведения вы можете дать зрителям перед кульминацией. Более того, полезно самые лакомые куски экспозиции давать в самом конце. Пусть зрители захотят узнать какие-то секреты, о которых догадываются.
А как же объемные характеры? Как с обрисовкой места действия. среды, атмосферы?
Все это можно делать по дороге. Начинайте двигаться. Как говорил Владимир Ильич: «Главное – ввязаться в драку, потом разберемся».
В принципе экспозиция существует для того, чтобы расставить фигуры на доске, понять правила игры и только после этого начать серьезную атаку. Но когда в экспозиции перечислено много фактов и они плохо рассказаны, мы теряем энергию. Факты сами по себе мало что значат. История придает им смысл и значение. В наших силах это накопление фактов превратить из скучного повествования в увлекательное приключение. В этом, собственно, и заключено ремесло рассказчика. Пусть герои начинают добиваться чего-то такого, что им надо получить. И в борьбе за это «нечто» мы узнаем все, что нам положено. Вы помните, что в драме каждую ценность мы получаем только через конфликт. Вот и создавайте конфликты по любому поводу. Проще говоря, не описывайте, не иллюстрируйте маленькими вводными наблюдениями черты характера. Лезьте в драку сразу.
Невидимая экспозиция
Проблема вовлечения зрителей в мир истории в том, чтобы рассказывать ее, не отвлекаясь на отдельно показанные предлагаемые обстоятельства.
Мы можем, к примеру, разглядывать одинокую бедную девушку в ее комнатке, вместе с ней перебрать ее нехитрый гардероб. Она долго выбирает наряд для важного делового визита. Но все туфли стоптаны, а платья вышли из моды. Наконец она что-то надевает, смотрит с грустью на фото бедных родителей. Папа в гробу, мама одинока, брат в солдатской форме. Ее жизнь коротко описана фотографиями и гардеробом.
Но можно заставить ее сразу бежать по улице к уходящему автобусу. В последний момент каблук попал в щель и сломался. Автобус ушел. Девушка в отчаянии. Тут ей помог встать молодой человек. Он поднял стоптанную сломанную туфлю. Смущение и досада сделали девушку еще красивее, чем она была до того. Они взглянули друг на друга… История началась.
Это начало, может, и не лучше, но энергичнее. Информация поступает к цели в движении, в действиях. Принципиально это продуктивнее: информация экспозиции как бы растворяется в действиях. Она становится невидимой.
Экспозиция и поворотный пункт
Энергия истории усиливается, когда новая информация из экспозиции поворачивает действие в неожиданном направлении. Персонаж открывает нам свою тайну, и это заставляет всех предпринимать какие-то действия.
Друг юности навестил приятеля – депутата Думы, которого не видел много лет. Он зовет приятеля с женой в уик-энд отдохнуть на озере, порыбачить в красивом, диком месте. Депутат не может ехать, у него расписан каждый час. Друг заводит депутата в кабинет, распахивает куртку: жилет начинен взрывными патронами.
– Бери жену, дочку, садись в свою машину и вывози меня за город. Меня ищет милиция, и только депутатские машины не досматривают. Не сделаешь – взорву весь этот дом.
Не знаю, насколько это хорошо, но придумано, исходя из высказанного правила: экспозиция должна поворачивать историю.
Другой путь – это накопление фактов экспозиции до критической массы и превращение ее во что-то, кардинально меняющее судьбу персонажей.
Чехов в рассказе «Именины» создает баланс действий и предлагаемых обстоятельств с полнотой, завидной для сегодняшних профессионалов.
«После именинного обеда, с его восемью блюдами и бесконечными разговорами, жена именинника Ольга Михайловна пошла в сад. Обязанность непрерывно улыбаться и говорить, звон посуды, бестолковость прислуги, длинные обеденные антракты и корсет, который она надела, чтобы скрыть от гостей свою беременность, утомили ее до изнеможения. Ей хотелось уйти подальше от дома, посидеть в тени, отдохнуть на мыслях о ребенке, который должен был родиться у нее месяца через два». Как видите, предлагаемые обстоятельства сразу вовлекают нас в драматическую ситуацию. И дальше конфликты Ольги Михайловны становятся все напряженнее. Предлагаемые обстоятельства накапливаются до критической массы. И как только гости расходятся, все разом обрушивается, круто поворачивая семейный рай в направлении со стрелкой «в ад».
Преуспевающий радиокомментатор в фильме «Король рыбаков» с веселым цинизмом призывает радиослушателей развязать свои инстинкты, презреть все правила. Для комментатора это просто безответственная болтовня. Но сумасшедший поклонник убивает пять невинных людей в баре. И это переворачивает жизнь комментатора. Факты экспозиции должны накапливаться, чтобы повернуть историю в неожиданном направлении. Это делает экспозицию невидимой, она как будто растворяется в неожиданном действии.
Что нам, в сущности, вначале категорически необходимо?
Нужна драматическая ситуация, которая позовет героя в путешествие.
Нужно обрисовать начальные связи персонажей. Причем только на самом поверхностном уровне характеризации.
Надо задать атмосферу действия и опознавательные признаки жанра. Чтобы зритель знал, что ему предстоит.
Из экспозиции в рай или ад
Если вы гоняли ваших героев без устали все предыдущие полчаса, вы рискуете накопить немного предлагаемых обстоятельств.
Но если вы умело балансировали между действиями и микронаблюдениями, у вас накопится немало признаков, из которых в воображении зрителей возникает объемная картина мира ваших героев. В этом мире необходимо навести порядок.
Для чего? Чтобы зрители могли поселить себя в телах и душах героев. Это поселение называется «сопереживание», и мы его уже разбирали.
Отношение реальности к миру фильма – метафорично. Это означает, что показанный в фильме мир выглядит как реальность, но это часть реальности, которой вы придаете особый смысл. Это метафора реальности – часть, которая выглядит как образ целого. Как бы ни был мал уголок мира, показанный в фильме, он существует как замкнутый микрокосмос.
Это отдельный мир, оживленный вашим воображением и волей. Вы устанавливаете в нем свой личный порядок и сообщаете зрителям ваши личные ценности.
Фильм – это мир вашего искусства.
А искусство – это зона вашего личного порядка в окружающем вас хаосе. Зрители должны быть полностью ориентированы в этом мире и с максимальной энергией вовлечены в него. Это в их и в ваших интересах.
Мы уже знаем, что есть три уровня энергии зрителей:
1. Любопытство.
2. Сопереживание.
3. Идентификация и саспенс.
В наших интересах добиваться сопереживания и саспенса. Для этого зритель должен находиться в одном мире с персонажем. Он должен принимать базовые ценности его взгляда на мир, понимать, что плохо и что хорошо в этом мире.
Все предлагаемые обстоятельства, показанные в фильме, полезно поляризовать. Одни примыкают к центру Добра. Другие – к центру Зла. Центр Добра — это то, что нам близко, понятно, любимо. То, с чем мы ассоциируем свои мечты. Центр Зла – это ад вселенной вашего фильма.
Еще до того, как возникнет вспышка интереса, нам полезно эмоционально усвоить эти ценности. Значит, они должны быть показаны в реальности ясно и убедительно. Как правило, для них надо найти образное решение. Потому что идея в драме усваивается лучше, когда для нее найден эмоциональный пластический образ.
Чехов, как правило, сразу дает видимое или ощутимое конкретное видение центра Добра. В «Вишневом саде» сам вишневый сад – рай, куда герои стремятся, чтобы отдохнуть израненной душой. В «Именинах» рай маленькой вселенной заявлен уже во второй фразе рассказа.
«Она (Ольга Михайловна) привыкла к тому, что эти мысли (о ребенке) приходили к ней, когда она с большой аллеи сворачивала влево на узкую тропинку: тут в густой тени слив и вишен сухие ветки царапали ей плечи и шею, паутина садилась на лицо, а в мыслях вырастал образ маленького человечка неопределенного пола, с неясными чертами, и начинало казаться, что не паутина ласково щекочет лицо и шею, а этот человечек: когда же в конце тропинки показывался жидкий плетень, а за ним пузатые ульи с черепяными крышками, когда в неподвижном, застоявшемся воздухе начинало пахнуть и сеном и медом и слышалось кроткое жужжанье пчел, маленький человечек совсем овладевал Ольгой Михайловной. Она садилась на скамеечке около шалаша, сплетенного из лозы, и принималась думать». Рай – это ее будущий ребенок. Он и будет убит в кульминации. От этого обозначенного рая до вспышки интереса идет неспешный путь. Но чтобы эти 15–30 минут не были вялыми, лишенными энергии рассказа, все предлагаемые обстоятельства полезно вовлечь в сюжет.
Вначале мы можем рассказать подсюжет, как бы вспомогательный сюжет или даже несколько подсюжетов, объединенных общей целью. С помощью этих подсюжетов мы и определяем единые для нашего микрокосма центры Добра и Зла.
В «Именинах» центр Зла медленно возникает в итоге нескольких сюжетов, и определить его не так просто. Обычно центр Зла помещен среди антагонистов. Это центр врага, центр угрозы центру Добра. В драме мы обязаны иметь антагониста. В прозе – совсем не обязательно. Зло, которое убивает ребенка, находится в душах мужа и жены. Это мелочная, суетная, ничтожно малая часть их души.
В драматической истории довольно часто основным является внутренний конфликт. И тогда поле драматической борьбы – душа героя, где борются ангел и черт. В душе Ольги Михайловны – мелкие бесенята ревности, обиды, тщеславия против ангела – ребенка.
Нам надо всегда найти и визуализировать центры Добра и Зла. Это проясняет всю сложность картины мира и помогает эмоционально связать зрителя и характеры. Зрители всегда отождествляют себя с центром Добра.
Центры добра и зла
Старые мастера Голливуда решали проблему центров Добра и Зла с блеском. Они знали: фильм будет показан во всем мире. В Китае, Уганде или России могут ничего не знать о ситуации в Чикаго 1929 года. Центры Добра и Зла установят ценности этого мира. И вот начинается фильм «В джазе только девушки». Какие-то люди везут гроб в катафалке. Их преследует полиция. Катафалк набирает скорость. Полиция не отстает. Тогда из машины покойника стреляют. Полиция стреляет в ответ. Из дырок в гробу хлещет спиртное. Любой зритель поймет: в Чикаго 29-го года полиция преследовала незаконных торговцев спиртным. Мы сразу понимаем, где зло этого мира. Затем эти преступники сводят кровавые счеты со своими врагами из конкурирующей банды. И попутно хотят убить двух музыкантов, веселых, приятных ребят. Они убегают, ищут возможности спастись. Естественно, мы им сочувствуем, мы с ними, они – наш центр Добра. Как только это установлено, появляется ослепительная Мэрилин Монро, и фильм набирает обороты. Центры Добра и Зла определены, можно рассказывать историю.
Зритель уже в наших руках.
Иногда для установления центров Добра и Зла приходится тратить много сил. Но это всегда себя оправдывает. В индустрии на это не скупятся.
Легендарный, неумирающий, любимый во всем мире фильм «Касабланка» показывает персонажей, действующих в неведомом мире, далеком от всех, тем более от Америки, в какой-то захудалой Касабланке. Она заявлена как точка, из которой можно попасть в рай – Америку. Она лежит на пути из ада – оккупированных фашистами стран.
Тридцать минут и пять подсюжетов, полных выдумки, остроумия и увлекательных событий, потрачены на то, чтобы мы с абсолютной ясностью поняли расстановку сил между раем и адом фильма. Но все это – полная выдумка сценаристов. Не было никакой Касабланки, не было единственной нитки из Европы в Америку. От фашистов бежали во все стороны на 360°. Касабланка, виза, которую нельзя отменить, – это все условные элементы языка драмы. Когда мы их усвоили, появилась божественная Ингрид Бергман, и начался главный сюжет – ее и Хемфри Богарта.
В «Крестном отце» показана империя преступников. В этом фильме все до одного – преступники. Как в футболе – все до одного играют ногами. Глава семьи дон Корлеоне – главный преступник, его дети – преступники, адвокат – преступник, друзья – преступники, полицейские – преступники, артист – слуга преступников. Между тем этот фильм искренне любим сотнями миллионов зрителей во всех уголках Земли. Неужели мы все так любим преступников?
Ничего подобного. Это фильм не про преступников, а про большую идеальную семью, где дети любят отца и друг друга. Где каждый готов помочь другому и сделать все для спасения другого. Это фильм о семье, в которой мечтал бы оказаться каждый. Он о ценностях семьи – основы общества. Преступность – это метафора, язык искусства.
Центр Добра этого фильма – семья. Центр Зла – те, кто хочет семью разрушить.
Когда это установлено, начинается история борьбы и превращения Майкла Корлеоне из ангела в дьявола. Но пока это устанавливается, нас увлекают три подсюжета.
1. Семейный праздник.
2. Вводная новелла о контракте артиста в Голливуде.
3. Начало войны семей из-за наркотиков. Они доводят нас до вспышки интереса. Примеры того, как работает вспышка интереса после определения центров Добра и Зла, мы ежедневно видим в нашей жизни, когда толпы болельщиков беснуются на стадионах или шествуют по городу, размахивая флагами, сопровождаемые напряженной полицией. Болельщики на эмоциональном взводе. Их центр Добра воспален враждебностью к центру Зла.
Начинается футбол, и с первой секунды ясно, кто с кем воюет. Вот эти в белых трусиках и красных майках – ангелы, это моя команда хороших парней. Я за них болею. А эти в черных трусиках и желтых майках – враги моей команды. Я их ненавижу.
Кино – искусство не менее условное, чем футбол.
Начался фильм, на поле вышли: один – в тоге, другой – в шубе, третья – голая, но в шляпе, четвертый – в пожарной каске. Какие странные, экзотические люди! Кто они такие, что представляют? Где там у них добро, где зло? К середине фильма я с трудом разбираюсь, кто мне друг, кто враг. И только когда пойму это, начинается мой кайф. Но полфильма ушло мимо.
Наш российский мир очень долго, три поколения, был советским микрокосмом, отделенным ото всех. И мы не приучены определять с общечеловеческой ясностью в своих фильмах мир Добра и мир Зла. Нам про нас и так все ясно.
В качестве российской альтернативы можно привести «Балладу о солдате» Чухрая. Центр Зла обозначен сразу ярко, визуально, эмоционально и предельно ясно общечеловечески. Это бесчеловечная война и ее образ – груда взбесившегося металла – танк, одинаково враждебный любому живому человеку. А центр Добра – двое молодых ребят, нежно и целомудренно влюбленных друг в друга. Постепенно этот центр расширяется, включает в себя и молоденького офицера, и одноногого инвалида, и его жену… Короче, всех кто попадает в зону, освещенную добротой фильма. Круг Добра расширяется, пока не охватывает всю землю до горизонта. Просто? Но эта простота покорила весь мир.
Когда зрители смотрят на экран, их подсознание постоянно ищет и сортирует персонажей на самом простом уровне. Кто тут хороший парень? А кто плохой? Они делают это потому, что им надо приткнуться к хорошему парню, идти дальше вместе с ним, болеть за него. Это естественная человеческая потребность самоидентификации.
Любой человек идентифицирует себя с Добром. И ищет любой знак, помогающий ему сперва ощутить центр Добра, а затем инстинктивно противостоять центру Зла.
Одно простое действие
История лучше всего взаимодействует со зрителем, если она начинается сразу с одного простого действия главных характеров. Дальше вокруг первого шага наматывается клубок драматических ситуаций, подсюжетов, микронаблюдений… Мы делаем следующий шаг, еще один, еще… И не заметили, как полностью погрузились в историю, и характеры окружили нас, заполнили все наше внимание.
Классическое начало в «Ревизоре». Голодный Хлестаков хочет что-то съесть, а его принимают за ревизора.
Раневская приезжает в имение, где она не была пять лет.
Ромео увидел Джульетту и влюбился с первого взгляда.
Тень отца Гамлета объявила, что Гамлет должен наказать убийц.
Отелло нашел платок Дездемоны.
Одно простое действие в самом начале делает первый поворот колеса истории. После этого все колеса начинают двигаться, взаимодействуя друг с другом. Вы, таким образом, используете отпущенные вам полтора часа самым лучшим образом. Все время идет на то, чтобы разжечь эмоции зрителя по дороге к кульминации. Все дрова вы бросаете в один костер. И в кульминации пламя костра вздымается до небес.
Одно простое действие в экспозиции помогает создать наиболее ясную структуру, где зритель хочет узнать новые подробности и таким образом вовлекается в круг эмоций персонажей.
Детективы обнаружили труп жертвы, убитой странным образом («Семь»). Затем еще один и еще один… История закручивается.
Человек попал в дорожную пробку. Он бросает автомобиль и идет к цели пешком («С меня хватит»).
В городок вернулась банда, которую несколько лет назад шериф выгнал («Полдень»).
Вспышка интереса, она же побуждающее происшествие
Стратегия начала фильма в течение первых 20–30 минут – это движение сюжета к вспышке интереса. Все в фильме движется к этой цели. В международной терминологии ее называют «инсайтинг инцидент» — в корявом дословном переводе «инициирующий случай», или «побуждающее происшествие». Он как бы устанавливает точное направление развитию интереса к фильму на весь оставшийся срок до конца. Он также возбуждает интерес зрителей, их желание разобраться и узнать, что же там будет, как оно повернется, чем завершится? А персонажи инициированы задачей справиться с неожиданными проблемами.
В этом событии все предыдущее как бы вдруг переворачивается, и возникает вспышка интереса к тому, что случится дальше. Мир персонажей взорван этой вспышкой. Весь привычный баланс сил нарушен и перевернут. История, которая неторопливо плыла в рай, вдруг кувырком покатилась в ад. Теперь до самого конца фильма персонажи будут пытаться вернуть этот утраченный рай, нарушенный баланс равновесия.
Характеры и поворотный пункт.
Вспышка интереса с максимальной полнотой вовлекает зрителей в мир персонажей драмы.
Она заставляет нас преодолевать поверхностный интерес к персонажам, вглядываться в глубокую сущность характеров.
Какой морально-этический выбор сделает герой? Насколько хватит его душевных сил?
Что он предпримет в борьбе, какой выбор действий между подлостью и благородством предпочтет?
Вспышка интереса в трехактной структуре конфликта означает, что действие из первого акта повернулось во второй. Как правило, вспышка интереса – это поворотный пункт первого акта или поворот в начале второго акта трехактной структуры конфликта.
Побуждающее происшествие не может происходить до начала фильма. Оно должно родиться здесь и сейчас, интерес вспыхивает на наших глазах, потому что это гарантирует максимальное подключение зрителя к конфликту. У героев фильма может быть богатая предыстория отношений. До начала фильма должно произойти исходное событие. Но они не могут заменить вспышки интереса.
Вспышка интереса, или побуждающее действие, не может прийти в историю со стороны. Не может неизвестно кто просто открыть дверь и заявить: «Спасайтесь!»
Побуждающее происшествие рождается из видимых предлагаемых обстоятельств. Мы должны показать их, чтобы зрители поверили нам. Побуждающее происшествие задает вопрос, который протянется через весь фильм к обязательной сцене. Оно заставляет характеры решать свои проблемы. Мы должны в них верить. И нам надо сопереживать героям. Главные слова для них теперь: «Риск и опасность». Мы им сочувствуем, мы в их шкуре, и нам очень интересно, как они со всем этим справятся.
Поэтому мы и назовем это побуждающее происшествие вспышкой интереса. И еще, чтобы поставить под контроль: действительно ли это так интересно? Если не очень, придумайте что-нибудь получше. Судьба фильма решается именно здесь.
Чем поверхностнее фильм, тем быстрее возникает побуждающее происшествие. Это естественно – переворачиваются элементарные отношения. Столкнулись бандит и полицейский, черт и ангел – тут все сразу ясно. Переворачиваются элементарные отношения: были друзьями, стали врагами. Весь интерес сосредоточен на том, какие бреши преодолеет, через какие барьеры переберется герой и как тема победит контртему.
Рядовой американский фильм «Против времени». Джонни Депп – молодой актер, звезда, играет скромного налогового инспектора. Инспектор едет с дочкой домой. Неожиданно дочку похищают преступники. Они грозят убить девочку, если Джонни не убьет того, кого ему укажут.
Тут все ясно на уровне характеризации. Отец, естественно, любит своего ребенка, поэтому в руках бандитов он сделает то, что прикажут. А если он будет с ними бороться? Наш интерес вспыхнул и начинает расти.
Но сложность целой конструкции в фильме может собираться как гроздь простых и ясных сюжетов. Тогда каждый сюжет предлагает герою свою брешь, свои барьеры, а объединяет их ранее установленное побуждающее происшествие.
Так, например, происходит в классическом вестерне «В полдень». Он еще в нашей юности был классикой, таким и остался. Шериф должен завтра покинуть город. Сегодня он женится. Но в город возвращается банда, его давний враг, и объявляет, что убьет шерифа.
Все говорят шерифу: «Уезжай немедленно!» Срок его службы заканчивается завтра. Но он остается, потому что уверен, что горожане поддержат его в борьбе с бандитами. Как оно повернется на самом деле? Мы ждем, затаив дыхание.
Побуждающее происшествие мы определяем довольно точно. Жизнь героя вдруг переворачивается. Баланс равновесия нарушен. Герой втянут в драматическую ситуацию, из которой практически нет выхода.
Акакий Акакиевич принес к портному старую шинель – починить. Но Петрович решительно сказал: «Нет! Надо делать новую!»
Как? На какие деньги? Это невозможно! Похоже, бедняга помрет от холода. Или придумает что-то.
Мак Мерфи узнаёт, что в психушке он должен остаться навсегда. Что он придумает?
Бухгалтер, у которого похитили дочь, может вернуть ее, если убьет губернатора. Как он себя поведет?
Тень отца говорит Гамлету: «Меня убили. Убийца твой дядя. Отомсти за меня». Что сделает в ответ на это Гамлет?
Преуспевающий хирург («Побег». Гаррисон Форд) обвинен в убийстве своей жены и приговорен к смерти. По дороге в тюрьму он бежит. Удастся ли ему разоблачить истинных убийц?
Все эти вопросы нам задают в начале фильмов. Но не в самом начале, а минут через 10–20, иногда через полчаса. За это время мы познакомились с героями настолько, чтобы верить им и понимать мотивы их действий. Вспышка интереса обостряет наше восприятие и создает саспенс. Персонаж должен реагировать действиями. Как же Акакий Акакиевич сошьет себе новую шинель? Как шериф убьет бандита? Как отец спасет дочку? Но отказ от действия – это тоже действие, и оно порождает нашу энергию.
Лопахин излагает Раневской план спасения, который на самом деле является планом убийства вишневого сада, и Раневская говорит: «Нет! Нет! И нет!» Она, видимо, еще не поняла, что ей грозит смерть в нищете. Что теперь будет?
Японцы, кстати, недаром являются такими поклонниками Чехова. Отказ от действия в самурайских фильмах – источник мощного заряда энергии. Самураю говорят: «Сделай это». Он молча отворачивается. А мы напряглись. Ему плюют в чашку с рисом. Он не реагирует. Его кидают в грязную лужу и пляшут на нем. Он не реагирует. Его бросают в хлев, на него мочатся. Он не замечает и этого, а мы дрожим от нетерпения:
«Сделай же что-нибудь! Ответь им!» Тогда «они» говорят: «Может, он не самурай?»
Самурай вскакивает и – шмяк! шмяк! шмяк! – разрубает всех негодяев длинным мечом на крупные куски. Один миг – и пять отрубленных голов хлопают глазами в грязной луже. Если цель установлена, задержка только напрягает наш интерес.
Побуждающее происшествие устанавливает герою цель, которую он Должен достичь, подчеркивает необходимость какого-то действия. Герой хочет чего-то добиться. В каждый момент истории он знает, какая часть общей задачи ведет его к цели. Это может меняться. Но всегда остается сознательный план. Цель для героя не может быть потеряна даже на время.
Конечно, это не исключает неосознанных желаний. О них догадываются зрители. Они появляются в разные моменты действия, или открываются какие-то тайны. Стремления могут быть на разных уровнях жизни. Но доминирующий уровень сознания обязателен.
В «Кукушке» Мак Мерфи пришел в психушку с точной установкой: не влезать ни в какие конфликты. Так он и живет до тех пор, пока сестра не запретила больным смотреть суперматч по бейсболу. Мак Мерфи отреагировал импульсивно. Но побуждающий случай произошел – конфликт возник, наш интерес вспыхнул. Все, что теперь сделает Мак Мерфи, будет итогом его сознательных решений. Он не из тех, кто позволяет плевать в свой чай.
В хорошем фильме можно насчитать не одну, а 4, 5, 6 точек, когда наш интерес вспыхивает с новой и новой силой.
Какая из этих вспышек есть побуждающее происшествие?
Первая, которая заставляет ждать решающей схватки противников в кульминации. От вспышки интереса через весь фильм тянется ниточка к обязательной сцене.
В «Ромео и Джульетте» мы без труда насчитаем три вспышки интереса. Первая, думаю, когда в саду Ромео услышал признание Джульетты и залез к ней на балкон.
В телевизионных сериалах обычно используют терминологию старых американских фильмов. Говорят: «Герой завис на скале». То есть под ним пропасть.
– Ой, что будет! Что будет!
Именно в таком положении Ромео и Джульетта. Они влюблены, а семьи против них.
– Ой, что будет! Что будет!
У молодых – полный рай. Но вскоре брат Джульетты Тибальд убивает друга Ромео Меркуцио. А Ромео в ответ убивает Тибальда. Ромео изгоняют из города. Если он вернется, его убьют.
– Ой, что будет! Что будет!
Джульетта зависла на скале. Наверное, Джульетта сбежит к тайному мужу. Ромео. Но отец объявляет ей о немедленной свадьбе с давно назначенным женихом графом Парисом. Вот тут она действительно зависла.
– Ой, что будет! Что будет!
Если делать из «Ромео и Джульетты» телесериал (а эта драма – эталон драматургии мини-сериала), такая структура со вспышкой интереса в конце каждой серии идеальна.
К тому же это работает и в рамках единого драматического действия. Мы заинтересованы в непрерывном развитии энергии драмы. Поэтому мы определяем как побуждающее происшествие первое событие, пробуждающее наш интерес в направлении развития главного конфликта.
А затем все развитие драматического действия определяем как прогрессию усложнений драмы.
Прогрессия усложнений — второй этап пятиступенчатой стратегии драмы. Это процесс развития энергии и усиления нашего интереса к событиям драмы.
Прогрессия усложнений
Прогрессию усложнений можно также назвать этапом развития усложнений.
Имеется в виду и то, что мы строим историю по возрастающей. Сцена за сценой, как по ступенькам, история поднимается к самому напряженному моменту – кульминации.
Каждый последующий барьер выше предыдущего. Каждая последующая брешь угрожает больше предыдущей. Каждый последующий шаг героя в конфликте требует больше воли.
Риск растет от сцены к сцене.
Опасность растет. Решения принимать все труднее. В этом случае энергия истории растет. История затягивает нас постепенно, как удав кролика.
Как это усложнение выглядит в простой истории?
Петя и Катя жили счастливо. Каждый вечер Петю ждал вкусный ужин и раскрытая постель. Но однажды ужин не был приготовлен. Кровать не была постелена. Кати не было дома. Петя заснул один.
Катя пришла под утро. Петя хотел ее обнять. Но она уже спала или притворилась. На следующий вечер ужина тоже не было. Постель Пете Катя постелила на диване в столовой.
Петя напился и на следующий вечер пришел поздно. У вешалки он увидел огромные башмаки. Из спальни слышался Катин смех и басистый хохот незнакомца. Петя стал ломиться в спальню, но дверь оказалась заперта.
На следующий вечер, придя домой, Петя увидел снаружи чемоданы со своими вещами. В дверь был вставлен новый замок.
Как видите, бреши между Петей и Катей растут. Мы втягиваемся в эту историю. Что же будет с Петей?
Именно так прогрессия усложнений растет в вестерне «В полдень».
Шерифа собираются убить бандиты. Он решил дать им бой. Шериф идет к судье. Но судья убегает из города. Он боится бандитов. Закон не будет защищать шерифа.
Шериф идет к именитым горожанам. Они как раз все собрались в церкви. Но именитые горожане боятся за свое добро. Они не хотят помогать шерифу.
Шериф верит, что простые люди ему помогут. Он идет к простым людям. Они все собрались в пивной. Но простые люди не хотят ввязываться в ссору шерифа с бандитами. Это его дело. Им бандиты ничем не угрожают.
Шериф безутешен, он остается вдвоем с молодой, любящей женой. Но жена недовольна тем, что шериф не увез ее. Она сама уезжает из города. Теперь он совсем один.
Бреши вокруг шерифа как будто вырыли полный круг. Он в безвыходной ситуации и должен перейти точку без возврата. И он ее переходит… Пишет завещание и заряжает пистолеты для схватки.
А мы затаив дыхание ждем, как он выйдет из этого положения. История полностью втянула нас. Ее энергия максимальна. Возрастающие усложнения подвергают характер все новым и новым испытаниям. И мы таким образом выворачиваем его перед зрителями наизнанку.
Но есть самое простое объяснение, почему прогрессия усложнений работает от сцены к сцене. Зрители хотят новых эмоций. Когда эмоции одной сцены в ее третьем акте достигли максимума, интерес к ней, в общем, исчерпан и надо переходить к следующей.
Желательно, чтобы ее эмоциональный потенциал был большим, а эмоциональное развитие круче, чем в предыдущей. Так вырастает энергия фильма.
Прогрессия усложнений прекрасно развивает энергию фильма, когда с каждым усложнением поступает какой-то важный новый бит информации, дополняющий наше понимание общей картины.
Фильм «Против времени». Джонни Депп получил в руки пистолет. Наводчики ведут его к жертве, которую он должен убить. И вдруг он узнает, что должен убить женщину – губернатора штата, которая баллотируется на новый срок. Это большое открытие для нас. Мы напряглись сильнее.
Джонни пытается бежать, но враги повсюду. Он провоцирует службу охраны, чтобы она отобрала его пистолет. Но охранники оказываются в заговоре с убийцами. Круг усложнений расширился. Джонни в центре заговора. Это еще круче, чем мы думали. Энергия растет.
Джонни открывает свою тайну помощнице губернатора, миловидной черной девушке. Она ведет Джонни в штаб, но там ее убивают.
Круг усложнений еще больше расширился. Враги в самом центре, в штабе избирательной кампании.
Джонни бросается за поддержкой к мужу губернатора, главе ее выборной кампании. Но оказывается, что муж в самом сердце заговора. А дочери Джонни грозит смерть. Что же будет? Практически только к моменту кульминации мы бит за битом узнаем всю расстановку сил, то есть экспозицию. Но каждый бит понемногу расширяет наше понимание истории. И энергия восприятия неуклонно растет.
Три пути развития усложнений
Есть три возможности для наращивания усложнений.
1.Углубление драматизма ситуации, в которую попадает герой. Барьеры становятся все выше. Характер подвергается все большему давлению.
Сперва Петя остался без работы.
Потом он остался без Кати.
Потом у него сожгли дом.
Его убьют, если он не сделает «это». Но сделать «это» для Пети хуже, чем умереть. И он решает дать бой.
Как это будет? Мы уже видели, как Петя справился с маленькими брешами, как преодолел барьеры повыше. Мы верим в Петю и хотим ему победы, когда перед ним вырос самый высокий барьер.
Майкл Корлеоне не хотел заниматься преступным бизнесом семьи. И отец не хотел этого. Майкл должен остаться чистым, как ангел. Но враги чуть не убили отца. И сейчас, в пустой больнице, они его убьют, если Майкл один, без оружия не защитит отца. И Майкл делает это, он преодолевает первый барьер с риском, опасностью для жизни. Ставки высоки.
Крестный отец спасен, но война разгорается. Единственный способ защитить отца и семью – убить убийцу. Это барьер покруче. Но Майкл Корлеоне убивает врагов, пройдя через больший барьер с большим риском и большей опасностью. Ставки резко выросли.
Майкл уже не ангел, у него «потерянная душа» убийцы. Но новая брешь больше всех предыдущих грозит его семье. И он должен преодолеть новый барьер, выше всех предыдущих. Накануне предполагаемого или возможного убийства своей семьи Майкл организует коварное и беспощадное истребление всех врагов сразу.
Враги уничтожены. Майкл стал новым крестным отцом и новым дьяволом. Ставки выросли до максимума.
История рассказана с максимальной энергией. Путь прогрессии усложнений прочертил нам убедительную траекторию превращения ангела в дьявола.
Любимый герой всех продюсеров «малого бюджета» это антагонист-безумец, готовый на все. У него прекрасная прогрессия усложнений. Сперва он снимает комнату в вашем доме. Потом он за нее не платит. Потом разводит в ней тараканов. Потом оголяет все провода, чтобы вас убило током. Потом выясняется, что он хочет выселить вас из вашего дома. И вы узнаете, что перед вами он уже успешно проделал это в других домах. Вы решаете выгнать негодяя силой. Но оказывается, что все полы под вами подпилены. Вы проваливаетесь в подвал и должны там заживо сгореть… Что-то похожее я видел несколько раз в разных вариантах.
У таких историй раскручивается тяжелый маховик эмоций. От усложнения к усложнению. Но и фильмы посерьезнее раскручивают такой же маховик.
Герои всегда начинают с малых действий. Сперва они только приближаются к удаву. Потом засовывают в удава голову. Потом они уже там внутри целиком. А потом оказывается, что герой не кролик внутри удава, а Иона в чреве кита или дракона. И герой прорубает путь наружу и торжествует над поверженным драконом. Путь возрастающих осложнений оказывается путем непрерывной борьбы растущей темы с растущей контртемой и развития драматических перипетий.
2. Второй путь возрастания усложнений – это путь расширения конфликта. Вокруг действий главных персонажей вырастают круги социального окружения, они включаются в конфликт. В этом случае мы обойдемся без безумца-антагониста. Но проблема, которая нас занимает, должна иметь какое-то общечеловеческое значение.
Пример этого – фильм «Крамер против Крамера».
Вначале там действуют только Мерил Стрип, Дастин Хоффман и малыш, их сын, которого они не могут поделить.
Потом в этот конфликт втягивается школа.
Потом проблемы, связанные с ребенком, захватывают работу Крамера.
Потом в дело вступают адвокаты.
И к концу уже несколько десятков людей вовлечены в конфликт. А сам конфликт от частного дела двух родителей вырастает до архитипической проблемы: «Может ли отец воспитывать ребенка так же хорошо, как мать».
«Крамер против Крамера» – прекрасная история. Но «Ромео и Джульетта» все-таки лучше. Вы уже знаете, что в ней есть все, что содержит драма. В том числе, естественно, и прогрессия усложнений.
В начале в конфликт вовлечены только Ромео и Джульетта.
Потом включается на стороне влюбленных Кормилица и отец Лоренцо, на стороне врагов – Тибальд и Меркуцио.
Потом к этому прибавляются глава города, изгоняющий Ромео, отец и мать Джульетты и с ними граф Парис.
С каждой новой фигурой в историю прибавляются усложнения. Бреши растут, барьеры растут. Пока преодолеть их просто невозможно. И тогда Джульетта решает принять спасительное снадобье с риском заснуть и не проснуться.
История, начавшаяся как частный случай, превращается в архитипическую универсальную притчу о конфликте любви и общества.
Конечно, лучше всего, когда в прогрессии усложнений конфликт и расширяется и углубляется одновременно. Очень ясно это развитие представлено в приключенческом боевике «Эпидемии» в борьбе темы и контртемы.
Вначале появились первые случаи безжалостной болезни – контртема уничтожения. Ученые пытаются с ними бороться – тема спасения.
Потом случаев все больше. Ясно, что город охватила эпидемия, – контртема. Ученые беспомощны. Но армия дает им секретный препарат, который не помогает, – тема.
Проблема усложняется. Вирус мутировал, он может распространяться по воздуху. Эпидемия грозит всей Америке и всему земному шару – контртема.
Ученые ищут разносчика вируса – тема, а военные хотят уничтожить вирус вместе в городом одной бомбой. Как они уже сделали когда-то в Африке – контртема.
Ученые под стрессом времени и под угрозой смерти находят обезьянку, разносчицу эпидемии – тема.
Президент США, обманутый военными, отдал приказ уничтожить город. Самолет с бомбой взлетел и направляется к цели – контртема.
Полковник убеждает летчиков не кидать бомбу – тема.
Ученые находят вакцину. Эпидемия побеждена – тема спасения победила контртему уничтожения.
Вы видите, как в процессе непрерывной борьбы темы и контртемы неуклонно растут бреши, поднимаются все выше барьеры, зона конфликта расширяется и углубляется. Коротко мы говорим об этом: ставки повышаются. Вначале ставка – пять жизней больных, потом – сотня безнадежно больных, потом – целый город в эпидемии, потом – вся Америка обречена, а за ней весь мир.
Вначале ставка – профессиональный риск против недобросовестности, потом – риск жизнью ради спасения многих жизней; потом – почти безнадежный риск, мужество, отвага ради спасения человечества.
Сила неуверенности
Когда зрители понимают, что история может пойти по одному из двух путей, когда герой сам не знает, каким путем идти, а на одной из дорог его ждет смерть; когда весы драмы колеблются между надеждой и отчаянием, тогда рассказ насыщается энергией неуверенности. Это большая сила, толкающая сюжет вперед.
В тот момент, когда герой должен принять решение, какая-то альтернатива колеблет его решимость. У него есть два пути, и он может пойти по любому из них.
Вы помните, конечно, эту сцену в «Вишневом саде», когда Раневская сводит вместе Лопахина и Варю. Они остались одни. Порознь с каждым договорено о свадьбе. Варя хочет выйти замуж за Лопахина. И ясно, что она будет верной и заботливой женой, родит детей хороших и воспитает. Да и Лопахину нужен покой в семье. И Варя ему нравится. И он уже вроде согласился. Раньше он и мечтать не мог войти в такую семью. Но копни поглубже: как он породнится с семьей, которую обездолил, у которой вырубил самое дорогое – вишневый сад? Да и как-то трудно ломать привычную гонку за деньгами, заполнившую всю его жизнь. А с другой стороны, надо бы остановиться, остепениться…
Эта сцена в любой постановке выделяется напряженностью. Актеры любят ее играть. В ней прячется энергия неуверенности, энергия принятия решения при равносильных альтернативах.
Помните фильм «Тельма и Луиза»? Полицейские машины выстроились в ряд за спиной героинь. Перед ними бездонная пропасть. Что они выберут? Долгие годы тюрьмы или мгновенное освобождение в смерти?
Или фильм «Хорошие парни» Мартина Скорсезе. У героя альтернатива: безвестность в нищете или уважение в преступном мире. Это в начале. А в конце альтернатива: погибнуть.
Энергия неуверенности – это основа для саспенса. Пять пунктов энергии роста неуверенности помогут вам. Держите их перед глазами. Это пять рабочих советов.
1. Неуверенность в ближайшем будущем. Победить может любая из сторон. Одна сильнее, другая хитрее. Герой в опасности. Но спасение или гибель ждет его в следующий момент. Корабль тонет, и вдруг лодка подбирает. А дальше волны, ветер, голод, жажда среди соленого моря.
2. Антагонист сильнее. Это не обязательно злодей с пистолетом. Любящая мать, которая против того, чтобы дочка…
3. Отвага против страха. У героя есть цель, и он движется к ней, несмотря на все угрозы, преодолевая страхи. С суперменами мы себя не идентифицируем. Наш герой – это тот, кто боится, но действует, преодолевая страх.
4. Риск и опасность в развитии. Ситуация усложняется. Если она статична, мы привыкаем, и энергия ослабевает. Как пошутил Хичкок: хорошее начало для фильма – землетрясение, и дальше по нарастающей.
5. Вдох-выдох. Это значит ситуация то напрягается – это вдох, то расслабляется – это выдох. Если все время напрягать конфликты, зритель устанет.
Для зрителя должна работать установка надежда против страха. Зритель в надежде на хороший исход, и в страхе, что герою будет плохо.
Сумасшедший Джек Николсон прорубает топором дверь к жене или гонится в заснеженном лабиринте за сыном в «Шайнинге». Достанет – не достанет? Догонит – не догонит? Силы неравные, но баланс равновесия колеблется то в одну, то в другую сторону.
Каждый хороший саспенс выделяет эту энергию неуверенности. Убьет ли маньяк, который видит во мраке, ослепленную темнотой Джуди Фостер («Молчание ягнят»)?
Сумеет ли полковник (Дастин Хоффман) убедить двух молодых пилотов не сбрасывать смертоносную бомбу на мирный город («Эпидемия»)?
Убежит ли мальчик от безжалостного преступника, которому приказано его убить («Клиент»)?
Ну и конечно, победит ли Харрисон Форд («Затерянный ковчег») своих врагов в схватках на движущемся транспортере, или бешено мчащейся вагонетке, или разваливающемся мостике. Короче, на всем, что шевелится, колеблется, дрожит и вертится. Прекрасные моменты, когда захватывает дух и детство возвращается.
Классное решение, развивающее энергию неуверенности у зрителей, предложил в финале «Ромео и Джульетты» режиссер Баз Лурманн. Ромео плачет у бездыханного тела Джульетты, вот-вот проглотит каплю смертельного яда. Но Ромео еще не принял яда, а Джульетта уже оживает. Дрогнул ее палец по соседству с тем, на который Ромео только что надел прощальное кольцо. Ромео охвачен горем и не замечает, что у Джульетты задрожали ресницы, приоткрылись глаза. Она смутно видит Ромео, еще не понимает – явь это или сон. А он уже подносит ко рту ампулу с ядом… Мы каждый миг колеблемся между отчаянием и надеждой.
Неуверенность создает наибольшее напряжение, когда сомнения развиваются быстро. А победа проясняется медленно. Самое сильное волнение охватывает зрителей, когда герой вот-вот получит «это». Каждое препятствие на пути к «этому» вызывает вспышку зрительского напряжения. Каждое сомнение в том, что он «это» получит, напрягает нас. Зритель хочет ясности, чего-то одного и определенного в итоге. Как сказал Чехов – «в конце, герой, или женись или стреляйся».
Победа героя – это высшая точка драмы. Но она разрушает все напряжение, поэтому должна находиться в самом конце истории. Перед ней самая большая неуверенность напрягает нас в обязательной сцене.
Обязательная сцена
Бреши в прогрессивном усложнении становятся все шире, барьеры становятся все круче, чтобы убедить нас, что герой способен их преодолеть. Но все это будет работать вхолостую, если в конце герой и антагонист не схватятся в решающей схватке. И герой не докажет нам, что он стоит наших волнений и наших надежд.
Эта сцена обязательно должна произойти здесь, сейчас, на наших глазах. Поэтому она и называется обязательная сцена. К ней все идет. Ее нельзя сделать и сыграть где-то под столом ногами. Мы хотим ее увидеть, чтобы испытать полную меру волнений за героя, которому уже отданы наши сердца.
Обязательная сцена вырастает в конце прогрессии усложнений как решающая схватка героя и антагониста, как самое эмоциональное событие фильма. Она выражает коренную идею фильма. В ней сталкиваются тема и контртема в своем максимальном развитии. Она следует сразу после кризиса. Рай победы и ад поражения в обязательной сцене предельно сближены. Победил – и ты в раю, проиграл – ты в аду.
В кульминации «Кукушки» медсестра, придя на работу, быстро и умело наводит порядок в психушке, которой Мак Мерфи придал вид борделя. Она обнаруживает Билли в постели со смущенной шлюхой: шлюху выгнать, Билли привести в порядок.
Но Билли выздоровел! Он больше не заикается! Он освободился от своих страхов! Он уже неподвластен медсестре. Этого медсестра не допустит. Она жестко и умело загоняет Билли обратно в его болезнь, в его мании и комплексы. В отчаянии Билли перерезает себе горло.
И тогда Мак Мерфи в ярости кидается на медсестру, чтобы убить ее. Чтобы избавить мир от этого дьявола! Это и есть обязательная сцена. В течение всего фильма в нас неуклонно росло желание увидеть эту сцену. Каждая победа медсестры над Мак Мерфи заставляла нас все сильнее и сильнее желать, чтобы Мак Мерфи схватился с ней и победил. Медсестра кажется сильнее. Но герой должен в конце фильма встретиться лицом к лицу со своим драконом – победить или умереть. К этому бою он идет, перейдя «точку без возврата».
В обязательной сцене конфликт надежды и отчаяния, позитивной и негативной энергии фильма достигает максимума. Это эмоциальный пик фильма.
Обязательная сцена дает ответ на главный драматический вопрос фильма. Этот вопрос четко возникает во вспышке интереса. Что, собственно, нас интересует? Как все это повернется? Чем закончится? Путь от вспышки интереса к обязательной сцене – это путь главного драматического вопроса. Все должно концентрироваться вокруг него.
Непредсказуемость.
Трудность обязательной сцены состоит в том, чтобы она оказалась непредсказуемой и вместе с тем соответствовала ожиданиям зрителей. Один из лучших мастеров сценарного дела Уильям Голдвин сказал:
«Зритель должен получить то, что хочет, но совсем не так, как он этого ожидает».
Если же обязательная сцена предсказуема и все происходит примерно так, как вы и предполагали, то у вас возникает смутное ощущение, что вас кормят едой, которую вы уже однажды съели и переварили. Надо писать, как называется такая еда?
Чтобы этого не произошло, профессиональный процесс работы страхует вас. С самого начала, прежде всего остального, вы должны придумать обязательную сцену. И после этого, имея ее в голове, выстроить развитие усложнений так, чтобы только вы знали, чем оно обернется, а никто другой не смог бы догадаться. Это уже не так сложно, когда главное придумано.
Взаимодействие вспышки интереса, развития усложнений и обязательной сцены – это зерно, из которого вырастает история.
Напряжение в фильме возникает, когда зритель вовлекается в конфликт главных персонажей в первом поворотном пункте.
(«Кто-то пролетел над гнездом кукушки») Как персонал психушки и главный враг героя – медсестра Рейчет обломают несгибаемого Мак-Мерфи?
Как Гамлет установит справедливость и накажет злодеев?
Смогут ли Ромео и Джульетта просто жить, любя друг друга?
Избежит ли Раневская нищеты?
Эти вопросы и есть скелеты, на которые опираются мышцы фильма.
Зрительское вовлечение создает драматическую историю в любом формате.
Муравьи трудолюбивой вереницей строят муравейник. И вдруг какая-то струя воздуха тянет их назад. Это огромный муравьед втягивает их в свой хобот. Они гибнут один за другим. Как эти муравьи справятся со смертельной опасностью? Этот вопрос задаем вначале – ответ получаем в обязательной сцене в конце истории. Муравьи объединяются в большой шар. Этот шар затыкает хобот муравьеда. Он задыхается и гибнет.
В 30-секундном драматическом рассказе есть
ясная экспозиция
драматическая ситуация героя
конфликт с непобедимым антагонистом и
драматическая перипетия, которая приводит муравьев к победе
в обязательной сцене.
Вокруг льдины с беззащитными пингвинами кругами ходит огромная акула. Что будет с малышами? Акула опрокинет их в воду и съест? Нет! Пингвины скопились на краю льдины, а другой край поднялся над водой – акула врезалась в льдину и застряла в ней.
Победа над акулой – это обязательная сцена. Она возникла в конце цепочки экспозиция – драматическая ситуация – конфликт – перипетия в обязательной сцене.
В любой грамотной пьесе, сценарии, фильме рост напряжения – главная забота автора. От этого роста зависит не только успех у зрителей. Получат ли актеры добротный материал для создания характеров?
Создают ли конфликты нерасторжимую цепочку, где каждый последующий конфликт вытекает из предыдущего?
Эта цепочка начинается в первом поворотном пункте и движется к обязательной сцене. Мы получаем ответ на все главные драматические вопросы.
Когда этот вопрос задан вначале, мы сможем полтора часа с растущим волнением следить: какой будет ответ?
Плохой парень проявляет максимум подлости, жестокости, коварства и вынуждает героя проявить максимум отваги, риска, мужества и ловкости. Все это выявляется в серии конфликтов, доведенных драматическими перипетиями до максимума. На мой взгляд, эти моменты, когда герой, за которого я волнуюсь, лупит коварного и сильного врага, прекрасны. Ребенок, который, кажется, давно заснул во мне, в эти минуты просыпается и кричит: «Дай ему! Еще!!»
А если мы вспомним Пушкина – «Поэзия должна быть, прости Господи, немного глуповата» – и умнейшего Бернарда Шоу – «Слова смущают? Слушайте музыку», – вам становится понятно, почему мы имеем право с доброжелательным презрением смотреть на ироничных головастиков с тощим тельцем недоразвитых эмоций. Они уверяют нас, что их занудные повествования несут многозначительную тайну.
Сомневаюсь. Шифруют пустоты безжизненных пещер. Поэты драмы – те, кто делает увлекательные боевики, триллеры и сериалы мыльных опер. Это кажется мусором, но именно из этого будущее соберет симультанную картину памяти о нашем времени. А невротики, источающие скуку, не имеют шанса. То, что лишено энергии сегодня, лишено ее навсегда.
Кризис. Герой между адом и раем
Когда возрастающие сложности подвергли характер достаточно серьезным испытаниям, мы получаем представление о возможностях характера, ранее скрытых под маской характеризации. Теперь наступает время кризиса. Это то место, где характер подвергается самому большому испытанию. В этот момент характер должен сделать самую сложную для себя вещь. И это открывает нам подлинную глубину характера. Мы можем понять характер глубже, увидев его в кризисе перед решающим выбором.
Кризис – это момент статичный. Характер принимает решение, он делает выбор. И мы напрягаемся: что он выберет? Какой путь? Вот почему в кризисе концентрируется энергия неуверенности.
Правила говорят: ищи для героя самой ужасной ситуации. Перед ним должен разверзнуться ад. И он решает броситься в него, спасая любимую, защищая честь или спасаясь от смерти. Адский костер разжигают антагонисты. Как он из всего этого выберется?
Как сказал французский писатель Жюль Ренар: «Мозг не знает стыда». В драме мы должны идти до конца. «Крайние акты и крайние факты» – это наш материал. Искусство в том, чтобы выразить эти крайности с интуицией и тактом художника. Чехов не показывает, как Раневская в нищете и унижении кончает с собой или, раздавленная жизнью, моет парижские туалеты, как это делали в реальной жизни русские дворянки, выброшенные революцией с родины. Но мы угадываем перспективу ее гибели после продажи вишневого сада. Короче: мы должны понимать, что есть рай, а что ад героя.
Но почему мы будем с напряжением следить за выбором героя? Где тут энергия неуверенности? Она в выборе близких альтернатив.
Чтобы выбор героя волновал зрителей, мы должны дать ему возможность выбора между двумя равноценными, сравнимыми образами счастья или двумя сравнимыми образами отчаяния и страданий.
Выбор между добром и злом, счастьем и горем ясен сразу и не будет продуцировать энергию неуверенности. Но если человек выбирает между богатством в однообразном бизнесе и голодной, но счастливой жизнью художника – это два разных счастья. Или решает рискнуть жизнью и убежать из тюрьмы вместо того, чтобы страдать в тюремном аду. Такой выбор – источник энергии неуверенности для зрителей.
Одну проблему, как правило, предлагает сюжет. Другую мы ищем в прошлом характера, в его биографии. Эти две проблемы мы сталкиваем в конфликте.
Японский кодекс самураев говорит: «Если есть выбор, выбирай путь, ведущий к смерти». Но мы не самураи. Нам надо убедительно мотивировать все действия. И тут драма «здесь и сейчас» связывается с прошлым героя, его биографией. Убедительные мотивации идут оттуда.
Все великие драматурги понимали, что кризис героя находится в центре поэтики драмы. Недаром самый знаменитый драматический монолог Гамлета: «Быть или не быть?» Это не только философский вопрос. Он обобщает жизненный опыт каждого, кто хочет чего-то добиться в жизни, не став мерзавцем.
Кризис наиболее четко ставит перед характером выбор действий между конкретной необходимостью и потенциальной возможностью. Это проблема человека от Аристотеля до наших дней.
Кризис может развиваться во многих местах истории, перед каждым решением. Но самый важный кризис наступает перед кульминацией всей истории в заключительной части прогрессивных усложнений. Он предшествует обязательной сцене и кульминации. Это то место, когда герой должен принять самое важное решение и пересечь точку без возврата. Здесь наступает остановка действия, и энергия истории собирается, как вода перед плотиной.
Развитие действия как будто застыло в душе героя, на весах колеблются равные альтернативы. А наша энергия растет.
Но вот решение принято. Поток накопленной энергии хлынул с экрана в зал. Герой сошелся в смертельной схватке с драконом. Кризис важен не только как смысловой, но и как ритмический элемент. Он задерживает действие перед взрывом эмоции.
У животных нет кризисов, у них есть голод и страх. Чем дальше человек от животного, тем более естественно для него переживать кризис и делать истинный моральный выбор.
Но зрители очень хотят видеть персонажей, обладающих всей полнотой чувств. Для этого они и ходят в кино.
Кризис надо видеть
Принятие решения в кризисе может остаться личной тайной персонажа, если вы не найдете решения для визуализации кризиса.
В драме нельзя просто показать неуверенного человека «ни рыба ни мясо».
Эмоциональную энергию производят видимые действия персонажа в кризисе.
– «Рыба»! – решает герой и делает или, по крайней мере, начинает делать эту «рыбу».
– Нет, «мясо»! – Начинает делать «мясо», бросив «рыбу» на полдороге.
– Нет, все-таки «рыба»… А как же «мясо»? Пожалуй, «мясо» будет вернее.
Теперь мы эмоционально возбуждены, злимся и внутренне бормочем: «Ну, так роди уже что-нибудь! «Рыба» или «мясо», в конце концов?
Женщина долго не могла получить ребенка. Вот уже ей за сорок, она наконец забеременела. И врачи определили – у нее родится монголоид (Даун?). Ей надо выбрать: родить калеку или никакого… Эта альтернатива кажется странной: конечно, надо избавляться. Однако есть женщины, которые предпочитают родить. И забота об этом ребенке становится смыслом всей их дальнейшей жизни. Можно себе представить кризис, в котором принималось решение такого рода?
А вот другой сюжет. Женщина родила и нежно любит своего ребенка. Когда ребенку исполнилось четыре года, она выяснила, что в родильном доме перепутали детей. Нашелся ее родной ребенок. И мать этого ребенка хочет получить назад своего родного. Как тут быть? Какой ребенок родной, какой еще роднее? Ясно, что решение будет приниматься в глубоком затяжном драматическом кризисе.
Но эти кризисы визуальны. В них все порождает видимые действия.
Граница человеческого опыта
Что-либо визуализировать в кризисе непросто. Но мы к моменту кризиса знаем о герое как никогда много и можем о многом догадываться. И мы очень быстро понимаем, к чему идет дело. Это прекрасный момент нашего самого глубокого проникновения в глубину души героя. Зритель хочет приблизиться к границе человеческого опыта. Сам он не поступит как герой, не предпримет крайних действий. А ему очень интересно увидеть, как это происходит.
Как женщина уходит от мужа навсегда и в никуда?
Как мужчина может одним ударом разрубить все сложности своей жизни, поставив гордость выше практической пользы?
Как человек отказывается от всего, что собрал тяжким трудом, чтобы приблизить цель более важную, чем покой и достаток?
Как любовь заставляет людей принимать решения безумные с точки зрения здравого смысла?
И множество других крайних действий интригует нас, напрягает нашу энергию. Все это рождается в кризисе и может быть увидено или угадано нами. Это сказочные моменты.
Гамлет с сомнениями «быть или не быть» или с черепом бедного Йорика в руках.
Джульетта с бутылочкой неведомого лекарства, которое должно на сутки превратить ее в подобие трупа.
И другая Джульетта – Мазина, ограбленная, обманутая и едва не убитая, потерявшая на какое-то время желание жить.
Помните это место – великий кризис в «Ночах Кабирии». Кабирия, заживо умершая, бредет по мрачному лесу, видит группу веселых подростков, и воля к жизни возвращается к ней. Великий кризис и великая кульминация сразу после него.
И, конечно, блестящий спектакулярный кризис героя фильма «8 ½».
Режиссеру надо снимать фильм. Деньги, вложенные продюсерами, требуют немедленной работы – продюсеры тащат режиссера на съемку. Пресса засыпает вопросами, на которые нет ответа… (Нам бы такие кризисы хоть раз в году!) А режиссер в ответ лезет под стол и кончает с собой. И сразу все опустело. Декорации разваливаются, люди бессмысленно разбредаются. Все умирает, если уже не умерло. Как вдруг… Герой находит спасительный выход из кризиса. И все расцветает фейерверком его таланта.
Тут надо заметить, что вся жизнь героя в хорошем фильме – это кризис. И вся жизнь Гамлета – кризис. И Отелло в кризисе почти с самого начала пьесы, как только увидел платок Дездемоны. Вообще кризис – это, в сущности, другое название для драматической ситуации, по крайней мере для значительной части этих ситуаций.
Идея непрерывного столкновения действия и контрдействия, высказанная Станиславским, порождает постоянное развитие кризисов. Каждый раз, когда контртема атакует тему, возможен кризис. Для режиссера это продуктивная идея. Она может внести дополнительную энергию во многие события драмы. Она повышает качество действия.
Кризисы бывают у очень простых персонажей, не только у Гамлетов или интеллектуалов. В одном из моих первых фильмов «Звонят, откройте дверь» десятилетняя девочка, влюбленная в старшеклассника, попала в кризис – увидела счастливую соперницу. У парня, естественно, есть девушка, он катается с ней на катке, будто парит по небу в облаках. А влюбленная девочка в слезах ковыляет на коньках по ледяному асфальту как подраненная птичка. С трудом поднимается по каменным ступенькам, без сил садится на ступеньки лестницы. И вдруг из квартиры к ней кидается радостная мама. Она вернулась из командировки. Девочка уже не одинока. Кризис тут сыграл роль эмоциональной задержки, он работает для накопления эмоций перед вспышкой в кульминации.
А вот другая девочка. Ей 12 лет, и ее ситуация покруче. Она решает отомстить убийце своей семьи. Это Матильда в «Леоне». Спрятав пистолет в пакет с овощами, она идет в полицейское управление. Но убить она не может. Поэтому ей самой грозит смерть…
Преодолевая кризис за кризисом, идет к кульминации Гари Купер – герой вестерна «В полдень». Что классно в этом кристально ясном фильме – это то, что все кризисы положены на активные действия, внутренние или внешние. С героем все время происходит что-то, что заставляет его делать выбор «или – или»: сдаться или идти дальше, утверждая свое понимание чести. К этому мы и стремимся – найти визуальный образ для кризиса и с помощью кризиса повысить качество действия.
У героя «8 ½» все в жизни состоит из кризисов. Он нездоров. Его тело с трудом подчиняется ему. Он лечится. У него кризис тела.
Но у него и кризис духа. Сам папа римский не может облегчить его проблем.
У него кризис в отношениях с любовницей. Он ее стыдится и не может преодолеть сексуального влечения к ее вульгарному телу.
У него кризис с женой. Он виноват перед ней и не может найти пути к примирению.
У него кризис на работе. Актеры не получают от него ролей, сотрудники – задач, продюсер – сроков съемок…
У него кризис мечты и любви. Кажется, он потерял способность любить.
Почему эти кризисы так убедительны? Потому что решены через конфликты, визуальны, аттракционны, проявлены в ярких пластических образах. Главный кризис, который в итоге встает перед героем, толкает его к «точке без возврата». Именно здесь проходит граница человеческого опыта, который нас привлекает. Здесь сталкиваются трусость и отвага, правда и ложь, эгоизм и самоотречение в любви. Короче, не пропустите этот момент в развитии драмы. Он возможен не всегда. Но если для него есть место, вы получите дополнительный заряд энергии. И самое глубокое проникновение в суть характера героя.
Давайте, переходя к следующему этапу структуры «кульминация», вспомним кризис в «Кукушке». Он возникает как итог тщательно выстроенного прогрессивного усложнения в конфликте Мак Мерфи и медсестры. От малого к огромному. В начале – маленький шаг:
1. Мак Мерфи хотел посмотреть телевизор. Сестра ему не позволила.
2. В ответ Мак Мерфи увез больных рыбачить на катере главврача. За это медсестра настояла на том, чтобы оставить смутьяна в психушке на неопределенный срок. Она его переделает!
3. Мак Мерфи взорвался. Он разбил стекло, сопротивлялся санитарам, врачи подвергли его сильному электрошоку. Но он справился с этим.
4. Мак Мерфи решил бежать из психушки, что, в общем-то, не трудно. Но перед этим он устроил в психушке великий загул для больных, к которым уже привязался. Это неслыханные нарушения порядка, это пик развития темы: жажда свободы.
И тут наступает момент кризиса. Вечеринка вытаскивает из глубины характера нервного паренька Билли его затаенное желание: ему очень нравится девушка Мак Мерфи. И он еще не знал женщин. Мак Мерфи видит это. Что он сделает: спасет себя или задержится, чтобы помочь Билли? Кризис – это момент выбора.
Всем элементам развития этого кризиса найдены визуальные решения. Подробно разворачивается праздник. Это пик радости для больных. Внятно показано, что Билли застенчиво влюблен в подружку Мак Мерфи. И мы догадываемся, что Билли может выздороветь: мы еще раньше подробно узнали историю болезни Билли.
Мак Мерфи понимает, что должен до рассвета убежать, но, с другой стороны, как не сделать для Билли праздник. Он оставляет Билли со своей девушкой. Ждет окончания их свидания и засыпает.
Наступило утро. Стены тюрьмы захлопнулись. Мак Мерфи в капкане.
Главный кризис может предшествовать обязательной сцене. Но также он может быть перед кульминацией.
Кульминация. Тема и контртема
Кульминация развивается, когда действие приближается к эмоциональному пику, в завершающей части фильма. Это взрыв эмоций перед окончанием фильма. Но если все эмоции выпотрошены в обязательной сцене, то это просто тихое место, где дается ответ на главный драматический вопрос. Это то место, где тема безоговорочно побеждает контртему. История подошла к концу.
Кульминация — это реализация темы посредством событий. Победа темы не означает обязательного хеппи-энда. Герой может погибнуть, но своей смертью утверждает победу темы.
Гибнут Ромео и Джульетта. Но их любовь и в смерти побеждает. Над трупами влюбленных главы семейств протягивают друг другу руку дружбы.
Гибнет Гамлет, но справедливость в мире зла установлена.
Хороший совет по поводу кульминации и финалов дал мне при начале моей работы в кино драматург Александр Володин.
Я просил его написать для героя в финале монолог. Мне казалось, что это поможет зрителям понять смысл ранее показанного. Он сказал:
– Слова написать нетрудно. Но учти, что зрители не должны напрягаться, чтобы понять смысл слов. Достаточно, чтобы они почувствовали эмоцию, которая заставляет героя говорить.
Умные слова в драме нужны только для того, чтобы зрители поняли: «О, это умный парень!» Ум драмы – в действиях, которые сталкивают характеры.
Кульминации – это эмоциональные действия. Самый кайф наступает, когда кульминация состоит из простых и ясных действий – никаких слов не надо. Все должно быть ясно, как в балете, из движений и мизансцен.
Вспомните прекрасную кульминацию в «8 ½». Кажется, что герой потерпел полное поражение. Декорации фильма рушатся, группа прощается с режиссером. Клаудиа Кардинале, играющая потерянную музу, беспомощного ангела вдохновения, грустно улыбается прощальной улыбкой. И вдруг герой понимает, в чем решение фильма. Персонажи его раздробленной жизни медленно сходятся. Тема в музыке начинает тихо позванивать маршем действия. И все персонажи спускаются по лестнице и образуют круг, в центре которого маленький мальчик-флейтист и три клоуна играют марш. Для кульминации найдено самое простое и четкое решение. Простая визуальная формула: вся жизнь образует неразрывный круг любви. Это балет, где простые действия полны глубокого смысла.
К моменту кульминации зрители уже понимают значение всех ценностей, которые находятся в игре. Им просто надо найти рисунок.
Если это сделано, эмоции зрителей взрываются. Кульминация – это триумф темы. Зрители хотят увидеть в кульминации воображение режиссера, его интеллект, который способен не словами, а действиями характеров развить историю до конца, до последней точки, они хотят дойти до границы человеческого опыта.
Кульминация – это место, где работает эйзенштейновский диалектический монтаж. Простые статичные кадры сталкиваются, и в месте их соединения вспыхивает третий смысл, полный важного значения.
Подростки приветливо улыбаются Кабирии. Кабирия улыбается им в ответ. Что может быть проще? А мы понимаем: жизнь стоит того, чтобы бороться.
Майкл Корлеоне в церкви крестит младенца. А его бандиты убивают предполагаемых врагов по его приказу. Мы понимаем: он дьявол. Рассказывают, что Коппола очень долго искал для этой кульминации простое и сильное решение: чтобы было лаконично, понятно без слов и полно энергии действий.
Кульминация – это задача, которую история фильма ставит перед режиссером. Фильм подходит к концу – время поставить эмоциональную точку.
Один высоколобый литературовед уверял, что Шекспир – это поэт, который выполняет задачи драматурга нехотя и небрежно, главное для него – поэзия и возможность пофилософствовать о жизни. И тут он не знает себе равных. В доказательство он приводил финал Гамлета. Там, дескать, торопливо и кое-как свалены в кучу все разборки. Применяются самые банальные детали: отравленные шпаги, кубки с ядами, потому что все это Шекспиру совершенно не нужно. Дело сделано, надо побыстрей поставить точку.
Ученый он, наверно, хороший, но режиссер никакой. Хороший финал – это предложение режиссеру: «Будь талантлив!» У автора в финале своя важная часть работы. Он предлагает правильные вопросы режиссеру.
У тебя есть в замысле балет мизансцен? Пантомима финальных действий? Есть режиссерское видение ключевых образов сцены? Ты слышишь музыку драмы? Действуй четко и просто. А вот для этого набор деталей, которые никогда не подведут: шпаги, яд, отравленное питье – они прочертят минимальный путь от жизни к смерти. А ты уж разукрась его своим талантом.
В кульминации кардиограмма драматической перипетии делает самый резкий скачок от несчастья к счастью, от поражения темы к победе и утверждению темы, от отчаяния и безнадежности к надежде, от мрака к свету в конце туннеля.
В кульминации меняется весь баланс сил в жизни и душе героя. Устанавливается новый баланс. А если герой гибнет, кульминация определяет цену его гибели.
Именно такова фантастически прекрасная кульминация в «Кукушке». Мак Мерфи потерпел полное поражение. Его подвергли сильнейшему электрошоку, просто сожгли его мозги. Он стал идиотом с бессмысленным взором и трясущимися руками. На других этажах больницы шепотом передают легенду: Мак Мерфи убежал. Но правда в том, что он превращен в овощ. Его друг Индеец доводит историю до конца. Он избавляет Мак Мерфи от безнадежных страданий, душит его. А сам делает то, что не смог сделать Мак Мерфи: вырывает из пола тяжелый мраморный распределитель, разбивает им окно с решеткой и бежит на свободу.
Тихая, простая и мощная кульминация. В какой-то миг мы взлетаем по драматической перипетии от полной безнадежности к максимально возможному счастью. Тема победила – ничто не может противостоять стремлению человека к свободе.
Различия внутри общности
Эмоциональную полноту драме придают различия внутри общности. Это принципиальное положение, работает во все моменты. Структура для того и нужна, чтобы объединить все эти крайности и различия: разнообразие поведения, контрасты эмоций, различия персонажей.
Идея, объединяющая разные жанры внутри одного фильма, способствуют яркому впечатлению. Метафора жизни проявляется ярко и необычно. Комедия и убийства – несовместимые жанры. Но «черная комедия» создала жанр, где смерть, убийства и трупы стали источником смеха и напряжения драмы. Новые жанры возникают на стыке прежде несовместимых подходов к жизни. В фильме «Экипаж» соединились мелодрама, романтическая комедия, бытовая драма и фильм катастрофа. В катастрофы проникли человеческие характеры, юмор, нежность, ирония. И фильм оказался долгожителем.
Романтическая комедия возникла как жанр предсвадебных приключений. Чего только нет сегодня внутри этого жанра! От эксцентрической комедии до фантастики.
Учебное задание «поцелуй и угроза смерти». Студенты отвечают влегкую:
1. Двое в черном угрожают пистолетом пареньку:
– Целуй!
– Не могу.
– Целуй или пристрелим!
Парень нагибается…над гробом. В нем тело старухи. Внук должен с ней проститься.
2. Парень «ботаник» уходит в армию. Девушка хочет, чтобы он ее поцеловал. Он робеет, мнется, и она от напряжения падает без чувств. Ей необходимо искусственное дыхание рот в рот. Девушка приходит в себя и отвечает пылким поцелуем…
– Я тебе говорила – обмани и добьешься! – рада ее подруга.
В далеком 69 году власти принимали фильм «Гори, гори, моя звезда» с Табаковым, Ефремовым, Леоновым.
– Что это? Плакать мне или смеяться? – недоумевал начальник.
– И то, и то. Это такой жанр – «трагикомедия».
– Нет такого жанра! Есть жанр комедия! И есть жанр трагедия! – Я в университете учился, – разозлился начальник.
Но жанр появился. Сколько жанров в «Касабланке»? Романтическая любовь, политический детектив, триллер и музыкальный фильм с десятком песен. Это помогает бессмертию картины. Рецептов соединения несовместимых подходов нет. Во многом дело интуиции. Но то как обновляются жанры убеждает нас в том, что этот процесс бесконечен.
В кризисе эти различия активизируют самую тонкую часть нашей эмоциональной энергии. Мы угадываем тайны внутренних конфликтов героя.
В фильме «Король рыбак» подружка главного героя – актриса Мерседес Руэль (получившая, кстати, за эту роль «Оскара») в конце фильма слышит признание героя в любви. Ее первая реакция – неуверенность. Затем счастье, и сразу изо всех сил звонкая пощечина. Это как бы всплеск всех ее тревог и надежд: букет эмоций сразу.
Сложный, объемный характер возникает, когда в нем объединены два-три несовместимых характера.
В фильме и сериале «Граница. Таежный роман» капитан Голощекин (Алексей Гуськов) заявлен как человек-зверь. Он загрыз волчицу и счастлив этим, кроме того, он безжалостный убийца всех, кто мешает его наркобизнесу. Но при этом он влюблен в свою жену и растерян, когда она изменяет ему. Медленно и неуклонно зверь съедает человека, и тогда Голощекину зверь срывает крышу. Различия внутри общности ярки, когда они находятся в конфликте друг с другом.
Кульминация и концовки. Технология
С кульминацией связана одна важная проблема – это концовка фильма. Если у вас помимо главного сюжета к кульминации движутся несколько подсюжетов, их все надо развязать. В кульминации лучше всего действует, освобожденное от боковых сюжетов, главное, коренное действие. Именно такое действие позволяет нам быть эмоциональным и предельно ясным. Подсюжеты полезно развязать до кульминации. Самая лучшая последовательность – это освобождаться от них по очереди, от менее важных к более важным.
В самых классных кульминациях и концовках одновременно могут быть развязаны 5–6 боковых сюжетов. Но это уже мастерская работа. Ее можно увидеть в «Касабланке», в «8 ½».
Классная работа, как правило, не видна, все швы спрятаны. Вы видите наряд, плотно облегающий прекрасное тело.
В «Касабланке» финальная сцена развязывает пять сюжетов сразу.
1. Любовный треугольник – Ласло уезжает с Ильзой.
2. Сюжет с немцами – Рик убивает немецкого полковника.
3. Сюжет Рика – он меняет свою жизнь, становится бойцом Сопротивления.
4. Сюжет капитана Рено – он присоединяется к Рику.
5. Сюжет виз – они спасли жизнь Ильзе и Ласло. Это мастерски выполнено с абсолютной естественностью, ясностью и предельным лаконизмом.
В «Эпидемии» сюжеты развязываются один за другим.
1. Сперва сюжет угрозы бомбы. Взрыв не достиг города.
2. Затем сюжет антагониста. Генерал арестован.
3. В конце одновременно развязываются сюжет вакцины и любовный: любимая женщина героя стала первой, чью жизнь спасла новая вакцина.
Почему важно ясно и просто развязывать все сюжеты? Потому что зритель хочет увидеть историю, рассказанную до конца.
Такая история говорит, что мы дошли до границы человеческого опыта. У зрителя в итоге появился какой-то новый жизненный опыт. Это ценность, она позволяет уважать потраченное время.
Когда наступил момент завершения истории, важно показывать концовки подсюжетов так, чтобы они вплетались в историю, которая еще рассказывается. Эмоциональна должна быть только одна точка. Лучше всего, если она ставится в последних кадрах фильма.
Опять пример из Шекспира. Когда персонаж выполнил свою задачу, его сюжет развязывается. В «Гамлете» сперва развязан сюжет Полония. Гамлет убивает его. Потом настает очередь друзей-предателей: Гамлет обрекает их на смерть. Следом идет сюжет Офелии – она гибнет, сойдя с ума. И все концовки питают развитие драмы. К концу на доске, как в хорошей шахматной партии: Король. Королева, Лаэрт и Гамлет – четыре фигуры. Одна сцена развязывает все четыре сюжета и ставит окончательную точку.
Преимуществом пятиступенчатой структуры является возможность контролировать развитие напряжения в действиях от вспышки интереса к обязательной сцене. Если запланированно на этом пути растут бреши и барьеры, энергия истории растет.
Вы всегда можете задолго до начала съемок распределить ваши усилия и средства, чтобы основные удары наносить в правильных местах. Когда начинаются съемки, никогда не угадаешь, откуда будет нанесен коварный удар. Вдруг актер оказывается неспособным перенять нагрузку, которую вы для него планировали; или сцена плохо снята по множеству разнообразных причин. Но гораздо чаще незначительные сцены начинают сверкать маленькими открытиями. Их надо вовлечь в общую структуру. Без контроля над развитием фильма это невозможно. А если этого руководящего вектора нет, остается полагаться на качество отснятого материала: «Так классно снято, что в окончательном монтаже мы добьемся нужного напряжения!» Нет! Движение к кульминации не выстраивается по факту, как цепочка случайных достижений. Это планируемая цепь действий.
Все структуры фильма работают сообща, как колесики в швейцарских часах.
Но без структуры ваш фильм. как тело без скелета, – просто мешок, покрытый кожей и волосами.
Кульминация
1. Давление достигло критической точки.
2. Конфликт решается революционным поворотом. Все переворачивается с ног на голову.
Кульминацию хорошо проверить по пяти пунктам. Они помогают довести историю до конца наиболее эмоционально.
Пять пунктов кульминации.
1. Неожиданный ход (созревший в цепи конфликтов).
Пример: «8 ½» – Герой понял, что для фильма ему не хватает любви к персонажам. Он останавливает картину, метафорически убивает себя и вдруг находит решение.
«Кукушка» – лоботомия обрекает Мак Мерфи. Но возрождение индейца дает импульс к победе.
«Касабланка» – У Рика три варианта поведения.
1 вариант: Продает Ласло капитану Рено и уезжает с Ильзой в США.
2 вариант: Отправляет Ласло в США и остается с Ильзой.
3 вариант: На самом деле он отправляет Ласло с Ильзой, а сам уходит в Сопротивление.
2. Заставить зрителей сопереживать, играть на чувствах зрителей. В действии самые резкие драматические перипетии. Они энергично следуют одна за другой, заставляют зрителей вместе с героями двигаться от отчаяния к надежде, от надежды к отчаянию. Минимум слов. Балет действий.
Мы знаем столько, что можем о многом догадаться по намекам. Здесь аудитория активнее всего вовлекается в фильм.
Пример: «8 ½» – от самоубийства к победе. На Гвидо давят продюсер и пресса. Он в безвыходном положении и «кончает» с собой. Фильм остановлен – карьера разрушена, но в этот момент у него рождается ИДЕЯ фильма, где все проблемы находят форму.
«Кукушка» – движение от смерти Мак Мерфи к торжеству его идеи. Индеец освобождает Мак Мерфи от мук и реализует его идею свободы.
«Касабланка» – от предполагаемого предательства Рика к его самопожертвованию и героизму.
3. Художественная справедливость. Фильм, какой бы он ни был, – это ваш мир. И в кульминации вы по-своему награждаете героев и наказываете врагов. Здесь побеждает ваша идея. Даже если герои гибнут.
Пример: «8 ½» – Гвидо преодолел все свои многочисленные конфликты (внутренние и внешние) и нашел творческий выход из безвыходной ситуации.
«Кукушка» – Мак Мерфи погиб, но его идея свободы неистребима.
«Касабланка» – Рик отдал Ильзу сопернику, вернулся борцом за свободу в активную жизнь.
4. У главного персонажа найдена новая грань характера. Важно, чтобы фильм стал площадкой, на которой изменился и вырос герой. Весь фильм мир антагонизма угрожал и гнобил героя. Теперь он дает ответ в действиях кульминации.
Пример: «8 ½» – у режиссера рождается творческая ИДЕЯ, и он находит единый выход из всех внутренних конфликтов.
«Кукушка» – индеец обрел волю к свободе. Гибель Мак Мерфи не прошла бесследно.
«Касабланка» – герой берет на себя ответственность и включается в борьбу с фашизмом.
5. Кульминация собирает все части фильма в единое целое. В кульминации мы можем получить ответ на все вопросы, которые не имели ответов до того. Эти ответы герой дает не словами и пояснениями, а крайними действиями против антагонистов. Кульминация показывает, к чему пришел герой в итоге всех событий фильма.
Пример: «8 ½» – режиссер находит пластический образ-метафору. Круг и хоровод всех персонажей. Неожиданно все внутренние кризисы превращаются в фильм о любви к людям.
«Кукушка» – индеец делает то, что не смог сделать Мак Мерфи – отрывает мраморную тумбу, выбивает окно и убегает из психбольницы.
«Касабланка» – Рик в одной кульминационной сцене развязывает пять сюжетных линий. Берет на себя ответственность за судьбу любимой женщины.
Кульминация и ключевые визуальные образы
Ключевые визуальные образы – это то, что помогает эмоциональному воздействию кульминации. Полезно их найти.
Эти образы могут быть очень простыми. Но они вырастают из фильма. Мы их никогда не забудем. Они возникают в голове сразу, как только мы вспоминаем фильм.
Индеец вырывает из пола тяжелую мраморную плиту и разбивает окно с решеткой.
Кабирия улыбается.
Тельма и Луиза взлетели в небо.
Сумасшедший писатель (Джек Николсон) замерз в лабиринте («Сияние»). И вдруг мы видим его в центре фотографии на стене гостиницы, снятой 50 лет назад. Когда это было? В какой жизни?
Ключевой образ часто собирается из простых элементов. В каждом кадре задействован только один бит. Вместе они собираются в единый образ.
В «8 ½» один бит – режиссер собирает всех персонажей в хоровод, который движется по кругу. Образ возникает в нашем сознании. Такого кадра нет.
Другой бит – в центр цирковой арены входят клоуны и мальчик. В нашем сознании эти две картинки соединяются в образ события, не показанный ни в одном кадре целиком. Такого кадра в фильме нет, он возникает в нашем сознании.
Ясный и эмоциональный ключевой образ собирается из кадров, объединенных визуальным лейтмотивом. Иногда это два лейтмотива. В «8 ½» их два – клоуны и хоровод персонажей.
Вначале экспонируются четыре клоуна и мальчик с флейтой. Под их музыку соберутся все персонажи фильма.
Затем фокусник-церемониймейстер собирает персонажей. Сперва они выглядят как белые тени.
Лейтмотив клоунов развивается. Марчелло объясняет мальчику его роль. Он заводит клоунов в центр арены.
По лестнице на арену спускается толпа персонажей. Здесь все, кого мы видели в фильме.
Марчелло со всем почтением приглашает в круг всех, включая духовных иерархов и жену.
Он сам входит в этот круг персонажей, который движется под марш клоунов вокруг арены.
Темнеет. Клоуны покидают опустевшую арену.
Остался мальчик. Он уходит со сцены последним.
Мы видим, как сложный образ разделен на простейшие биты. И каждый миг метафоры имеет эмоциональное развитие в действии.
Визуальный драматический образ не эффективен как статичное изображение. Это не картинка в рамке экрана – это всегда драматическое действие, часть общего развития драмы.
Ключевой образ может иметь свою краткую роль в фильме, тогда он действует эмоциональнее.
Распределительная плита в «Кукушке» вначале показана как предмет, около которого больные собираются играть в карты. Это тяжелый, облицованный мрамором куб. Часть обыденной жизни. Никакой многозначительности, ничего метафорического.
Затем Мак Мерфи безнадежно пытается оторвать этот куб от пола. Метафора возникла в действии и в конфликте и поэтому убедительна. В финале индеец отрывает плиту и пробивает ею окно с решеткой.
Развитие метафоры переворачивает наше представление о невозможном.
Если ключевой образ перенасыщен деталями, он воспринимается как ребус. Мы не можем разглядывать кадры как картины в музее – у нас для этого нет времени и внутренней свободы созерцания. Наше сознание подчинено развитию истории. Образ собирается из простых и ясно читаемых элементов. Поэтому лучшим методом, который помогает ключевому образу войти в наше сознание и вызвать эмоциональную реакцию, является диалектический монтаж Эйзенштейна. Простые визуальные биты сталкиваются в монтажной фразе и создают сложный объединенный образ явления.
В «Андрее Рублеве» Тарковского заключительная новелла «Колокол» завершается ключевым образом – Колокол звонит над просторами России. А у подножия звонницы, среди тлеющих углей Андрей Рублев утешает юного мастера. После победы у юноши нервный срыв – все силы отданы колоколу. Это одна из лучших метафор творчества, которую я знаю. Это ключевой образ.
На каннском фестивале показывали конкурсный фильм «Синема Парадиз». В кульминации фильма герой просматривает вырезанные церковной цензурой поцелуи героев в кульминациях фильмов. Непрерывная долгая череда великих поцелуев: Кларк Гейбл целует, Вивьен Ли целует, Хемфри Богарт целует, Ава Гарднер целует, Грейс Келли целует… В зале вспыхнули аплодисменты, а потом началась всеобщая истерика. Поток любимых фильмов будто хлынул с экрана. Зрители вскочили с мест. Они кричали, плакали, аплодировали, топали ногами.
Я никогда не видел такого триумфа. Конечно, фильм получил «Пальмовую ветвь». Этот классно придуманный ключевой образ взметнул в финале фильм на новую высоту.
Ключевой образ фильма помогает ясности вашей идеи. Он показывает, чем ваш фильм отличается от остальных.