Всю дорогу из Белграда в Пулу с остановками в восхитительных местах Баскаков скучал. Ему не с кем было говорить о литературе. И тут подвернулся я.
Началось с того, что он совершенно неожиданно спросил меня, говорю ли я по-еврейски. Я, если бы и говорил, ему не сказал. «Что ж ты?» – спросил он и вдруг сам, уроженец Вологодской области, произнес несколько фраз на языке идиш.
Объяснил, увидев мои вытаращенные глаза. В Ленинграде на филфаке учился вместе с Дмитрием Мироновичем Молдавским. Я знал его. Кандидат филологических наук, он был руководителем 2-го творческого объединения Ленфильма. Баскаков дружил с ним, студентом часто бывал в его семье. Оттуда идиш, который как-то – фразами – на столько лет застрял в его замечательной памяти.
Евгений Андриканис, Григорий Чухрай, Владимир Баскаков среди гостей XVIII Международного кинофестиваля в Каннах
1965
[ГЦМК]
Разочаровавшись во мне как в еврее, он довольно скоро понял, что я тоже кое-что читал. Этого было достаточно, чтобы я стал собеседником. Возражений он не терпел и раздражителен был. Сказывалась военная контузия. Все в Госкино знали, когда он гневается, зажимает руки между коленями, чтобы сдержаться.
И вот как-то раз в Пуле он повел меня в свой апартамент, сразу начав высказываться о Лескове. Выставил на столик перед диваном бутыль лучшего – дареного – виньяка. И, сев рядом со мной на диван, налил две рюмки.
Через час в номер заглянул Павленок.
– Владимир Евтихианович. В пятнадцать ноль-ноль вы назначили встречу с министром кино республики Македония.
– Слушай! Сам с ним разберись, – буркнул Баскаков. – Не видишь, я с человеком разговариваю?
Павленок послушно закрыл дверь. Ох, не раз и не два вспомнил я этот день в Пуле, когда через два года и на пятнадцать лет он стал первым заместителем председателя Госкино СССР. Вместо Баскакова.
Первый зампред Госкино СССР, директор Всесоюзного НИИ киноискусства, секретарь Правления Союза кинематографистов СССР Владимир Евтихианович Баскаков
Фотограф М. Кухтарев
1983
[РИА Новости]
Помнил ли о том дне Павленок?
Сдавали мы с Ильей Авербахом наше «Объяснение в любви» первому заместителю Филиппа Тимофеевича Ермаша. При нем Павленок, который называл себя «цепным псом партии», как бы играл роль «злого полицейского».
«У них с Ермашом были, как водится, распределены обязанности – помощник запрещал, а министр иногда давал слабину» (Григорий Чухрай)[84].
Заместитель Председателя Госкино СССР Борис Павленок
Фотограф Г. Кмит
1978
[РИА Новости]
Юрий Богатырев в роли Филиппка и Эва Шикульска в роли Зиночки на съемках фильма «Объяснение в любви»
1978
[РИА Новости]
В зале на втором этаже он, как обычно, садится в последний ряд, рядом с микшером. Мы впереди. Погас свет. Смотрим. Волнуемся. Проходит час. Вдруг свет загорается. В чем дело? Павленок встает, молча, выходит из зала. Как это понять? Нам уходить? Нет, ждать. Ждем. Пятнадцать минут, полчаса, час…
Полтора часа! Ходим в тоске по коридору. Пытаемся расспросить кого-то из хорошо относящихся к картине редакторов. Они ничего объяснить не могут. Вызвали в ЦК? Но вроде бы он не выходил из здания…
Вдруг зовут обратно в зал. Садимся. Входит Павленок и так же без слов возвращается на свое место. Гаснет свет. Смотрим. «Снимай сапоги, Филиппок. Я вымыла пол», – говорит Зиночка полюбившуюся зрителям фразу. Конец. Нас приглашают в кабинет к Павленку. Входим – обреченно.
Драматургия судьбы картины «Объяснение в любви» восхитительна своей совершенной неожиданностью и решительными поворотами. В кабинете Павленка, вопреки всем законам, она началась сразу же со счастливого конца.
Таких восторженных слов от редактуры Госкино я не слышал больше никогда – ни до, ни после. Даже был намек на возможность Государственной премии. Главным дирижером послушного хора похвал был сам Павленок.
Счастливые, мы шли с Ильей пешком с Гнездниковского на Васильевскую, в Дом кино. В ресторане нас, волнуясь неизвестностью, ждали Наташа Рязанцева и Володя Валуцкий. Мы им рассказали – они не поверили.
И правильно сделали.
Монтаж. Титр: «Прошло две недели».
Тот же кабинет Павленка, те же персонажи за большим столом для совещаний. Но уже говорят они – к нашему изумлению – все резко противоположное отзывам двухнедельной давности. А Павленок так возмущен картиной, что бросает нам:
– Если бы я встретил вашего Филиппка на фронте…
В ресторан на этот раз мы с Ильей не пошли.
Чувствуем – происходит какая-то закулисная игра, которую мы не в состоянии разгадать. Отгадка пришла позже, но до этого пришлось вырезать и переснять в павильоне хороший «степной» эпизод и всю картину проложить документальными фотографиями, символизирующими величие эпохи.
Даль Орлов, кинодраматург, главный редактор журнала «Советский экран» на XVI Всесоюзном кинофестивале в Ленинграде
1983
[РИА Новости]
А дело было вот в чем.
Как полагалось в Ленинграде, новое кино показали первому секретарю горкома КПСС, члену ЦК КПСС Борису Ивановичу Аристову. Авербах приглашен не был.
Разгневанный, Аристов выходит из кинозала, идет в свой кабинет, звонит Ермашу. Тот немедленно вызывает Павленка. Тот сразу же собирает редакторов, они вызывают нас. Потом нас вызовет Ермаш, и мы получим сорок пять поправок, безжалостно сформулированных главным редактором Госкино Далем Орловым.
И ведь от чего порой зависит судьба! На другой день после просмотра Аристова, которого так разгневал наш герой, «жалкий интеллигентишка», – снимают. И он отправляется в Варшаву – послом.
А если бы просмотр в горкоме был назначен на день позже?
Я думаю, ни в одной отрасли производства не было таких странных отношений с властью, как в кинематографе. Вот как понятие «власть» объясняется в «Большой советской энциклопедии» 1978 года издания:
«Власть – это возможность навязать свою волю другим людям, даже вопреки их сопротивлению… Она необходима для организации общественного производства, которое требует подчинения всех участников единой воле…»
Вот тут, как говорится, и запятая! «Подчинение единой воле» Аристова и Ермаша, безусловно, пошло во вред картине. А наши попытки «сопротивления» все-таки позволили отстоять некоторые «поправки» и не дать совсем прополоть картину, которая была нашим прочувствованным и продуманным высказыванием.
Но ведь «воля» Аристова и Ермаша тоже была подчинена чьей-то высшей воле. И в своих решениях они сознательно и подсознательно ориентировались прежде всего на нее. А ведь надо было еще ее и угадать, и не ошибиться. А ошибутся, ничего, в общем, страшного – высшая воля поправит.
И не стоит думать, что если бы на месте Ермаша был кто-то другой, то, скажем, судьба Тарковского и его фильмов тоже была бы другой.
Сейчас даже трудно представить от соединения каких отношений, случайностей, противоречий, настроений, вкусов и безвкусицы зависели судьбы наших работ в кино. И, конечно, не в последнюю очередь от непрофессионализма руководителей. Я не имею в виду профессионализм управленца. Сделали бы министра кино министром заготовок, он бы и тут оказался на своем партийном месте.
Может быть, руководить кинематографом должны были кинематографисты? Да, но только если такие, как Чухрай и Познер, которые смогут найти баланс между творчеством и экономикой. Да, – отвечает идеалист, – но только если им не будет мешать высшая воля системы.
Киноэксперимент «Чухрая – Познера» длился почти десять лет.
«Алексей Николаевич Косыгин пытался провести структурную перестройку экономики… Но обкомы и директора заводов дружно воспротивились этому. Л.И. Брежнев их поддержал. Ему тоже не нужны были перемены. Косыгину “подрезали крылья”» (Григорий Чухрай)[85].
Реформа захлебнулась, страна вступала в полосу застоя.
Организационные и идеологические трудности ставили под вопрос само существование студии. 24 июня 1968 года на заседании Кинокомитета Чухрай сделал вывод: «Продолжать эксперимент в таком виде уже нельзя, нужно установить сотрудничество с “Мосфильмом”, который дал принципиальное согласие».
Сценарист, кинорежиссер Даниил Храбровицкий и кинорежиссер Григорий Чухрай
1964
[РИА Новости]
Экспериментальная студия была приписана к «Мосфильму». Превращение существенно уничтожало самостоятельность.
Может быть, тогда за стенкой болшевского коттеджа Григорий Наумович так исповедовался диктофону:
«Я 10 лет не снимал фильмов, считая, что наш эксперимент более важен для страны, чем мое творчество… Им не нужно перемен к лучшему. А я устал. Да и смысла не было продолжать борьбу: Косыгина скрутили, а властных полномочий я не имел…
Студия была закрыта не Постановлением Совета Министров, как была открыта, а по решению парторганизации киностудии “Мосфильм”.
Мы проработали 10 лет. В моей жизни было только два столь трудных и сложных периода: Отечественная война и Экспериментальная студия.
Но я был молод, и спина у меня была крепкая, авторитет моих фильмов давал мне возможность бороться. Владимиру Александровичу было намного тяжелее…
Сердце его стало подавать тревожные сигналы. Я советовал ему лечь в больницу.
– Ты хочешь, чтобы я дезертировал от борьбы, которая стала смыслом моей жизни, – возражал он. – Я этого не сделаю.
И все-таки он не вынес тяжесть этой борьбы. В самолете, когда он возвращался в Москву, сердце не выдержало, и прекрасный человек, верный соратник Владимир Александрович Познер скончался…
Сегодня… я знаю: десять лет борьбы и побед не пропали даром. Это была борьба за жизнь, и я горжусь этой борьбой и победами.