– Рассказывай, что придумал.
– Мудрить тут особо нечего, возню с деньгами представим как элемент контроперации. Правда, тогда с этой частью нахаплений, – Богатов намеренно исковеркал слово, – придется расстаться.
– Это как?
– Ты серьезно? Не думал, что весть о приезде старого «приятеля» настолько выбьет почву из-под ног.
– Решил поехидничать, умник?
– О! Мы обиделись? Так это лишь малая толика того, что ты заслужил. Это ж надо было умудриться, имея опыт работы в контрразведке, сунуть голову под гильотину. – Богатов в сердцах махнул рукой. – Об этом потом, пока о деле. То, что наши любимые «партнеры» ищут способы зацепить высшие чины ФСБ, не новость. Теперь представь, что мы намеренно дали им такую возможность, засветив специально разработанные для этого коррупционные схемы, венцом которых являются вклады, доказывающие факт коррупции генералитета. С такими картами на руках они рано или поздно должны будут выйти на фигурантов с определенными предложениями, по которым станет ясно, что затевается и в какие сроки. Согласись, такая информация много стоит.
– Да уж. Тем более что при этом все, кто изымал средства, по сути, не приступали закона.
– Ты хотел сказать «вышибал», – поправил друга Богатов.
– Ну ты и язва!
– Они выполняли ваши приказы, хотя и имели свой интерес. Но, несмотря на это, было бы высшей мерзостью подставить их под удар. Или такие мелочи в расчет не идут?
– Совестить будешь?
– Нет, не время. Сейчас необходим план операции, естественно – составленный задним числом, причем проработанный до мелочей, где учтены все средства, выведенные за рубеж.
– Так и займись этим.
– Здорово. Нагородили бог знает чего, связали по рукам и ногам, и хотят результата. – Богатов делал вид, что взбешен, хотя был предельно спокоен.
– Саня, не кипятись. Есть проблемы с составлением плана?
– Одна. Чтобы перетрусить ваше грязное белье и найти ходы-выходы, потребуется время, а его нет. Так что исходная информация – кто, откуда, какие суммы и в какое время – за вами, иначе умываю руки. Кроме того, необходим доступ к банку и всей «публике», что в деле. Следует понять, что их вывело на ваш след – чей-то прокол или «крыса».
– Думаешь?
– Не исключено, когда в глазах баксы.
– А не спугнем?
– Возможно, но выхода нет. Хотя, как вариант, прикроемся «Кулибиным».
– Это как?
– Он же тоже должен был выйти на банк. Сделаем вид, что ищем канал в надежде зацепить его. Заодно проработаем и эту маловероятную версию.
– А что, может сработать.
– Да, если за вас взялись плотно, компромат будут рыть по всем направлениям.
– Согласен. Что предлагаешь?
– Поработать по ближнему кругу: жены, дети, внуки. Дабы избежать неприятных неожиданностей. Причем если что-то обнаружится, это будет хотя и косвенный, но аргумент в пользу основной версии.
– Сделаем. – Кондратьев ехидно улыбнулся.
– Да знаю, что вы на всякий случай держите друг друга под колпаком. Тем сложнее будет отделить зерна от плевел, но чай не малые дети, разберетесь, кто по вам работает. Теперь о главном.
– Постой, а о чем мы говорили битый час?
– Так это главное для вас. Мне важно понять, что замышляет Барлоу. Явился-то он неспроста, и вся поднятая вокруг вас муть, возможно, нужна, чтобы выловить золотую рыбку. Какова его цель? Вот в чем вопрос.
– Уже есть какие-то наметки?
– Увы, уйму времени потеряли на возню с банками. Вот если бы сразу выложили карты на стол, не пришлось бы делать дурную работу; тогда, возможно, уже в чем-то продвинулись бы.
– А ты взялся бы за дело, зная правду?
– Безусловно, но не для того, чтобы выгородить ваши задницы. Теперь придется наверстывать упущенное. Моим ребятам потребуется помощь: следует по максимуму «обложить» его людей и собрать информацию для анализа. Того, что мы имеем по ним сейчас, явно недостаточно.
– Уже прикинул, кого подключить?
– Давай об этом завтра. Я ночью дома помозгую.
– Ночью?
– Последнее время плохо засыпаю, а сегодня еще и голова раскалывается.
– Давление? Так может коньячку по пятьдесят капель? Как лекарство?
– А давай.
Кондратьев достал из бара неначатую бутылку коллекционного армянского коньяка и два маленьких граненных стакана, сохранившиеся у него с тех пор, когда они с Саней только начинали службу в КГБ.
– За что выпьем?
– За удачу. Не поймаем эту птицу за хвост, пиши пропало. – Ставя пустую стопку на стол, повертев ее в руках, Богатов с грустью добавил: – Максим, а ведь это, пожалуй, все, что осталось у нас от той прошлой жизни.
– Да уж кое-кто с ней до сих пор расстаться не может. – Кондратьев намекнул на незыблемые принципы друга.
Уже по дороге домой, поудобнее расположившись на заднем сидении служебного автомобиля, Богатов резюмировал:
– Масла в огонь подлил, пусть повертятся, меньше под ногами путаться будут.
Глава 18Диспут
Переступив порог «Синей птицы», Яценко направился к столику. Ответы на приветствия и тяжелая походка говорили, что день не задался. В соответствующем возрасте для этого достаточно банальной перемены погоды, когда раскалывается голова либо ноют суставы, но порой такое состояние навевало мрачные мысли. Зная это, завсегдатаи старались не докучать ему, предоставляя возможность посидеть в одиночестве.
Опускаясь в кресло, он жестом сделал заказ бармену, но не успел расслабиться. За стол уселся Семен Семенович Нутяев, местная «достопримечательность», человек, не вынашивающий собственных идей и не увлекающийся чем-либо, как прочие, – его хобби было приставать с расспросами к посетителям. Для чего нужна была информация, оставалось неведомым, но Нутяев буквально вгрызался в собеседника, порой доводя до исступления, за что получил погремуху «Зануда».
– Иваныч, не пойму, народ президента поддерживает, ресурсов не меряно, рабочих рук тоже, а в экономике завал, рецессия, при таких-то возможностях?
От Нутяева было бессмысленно избавляться, у человека напрочь отсутствовали такт и сочувствие. Григорий Иванович знал это, но будучи застигнутым врасплох, спросил машинально.
– Ответить прямо сейчас?
– Весь день мучаюсь. Еле дождался вечера.
– Эко тебя зацепило… Похоже, нынче моя очередь, – осмотрев зал, констатировал Яценко.
– Какая очередь?
– Держать удар.
– Удар?
– Не бери в голову, это я о наболевшем. – Яценко сделал паузу, прежде чем продолжил. – Видишь ли, президента поддерживают за внешнеполитическую деятельность, а состояние экономики определяется в первую очередь внутренней политикой.
– И что это за политика такая?
– Та, что навязана Западом через реформы Гайдара и компании.
– Хочешь сказать, президент не понимает, что ее надо менять?
– Отнюдь, но не все так просто.
– А в чем проблема?
– Видишь ли, нынешняя модель мироустройства себя изжила, «косметический» ремонт не поможет. Необходим переход к принципиально новой.
– К какой?
– В том-то и дело, что вразумительной социально-экономической идеи ныне нет. А без нее затевать какие-либо преобразования чревато. Поэтому страна и плывет по течению в надежде на авось.
– Постой, Иваныч. Какое «авось»? Докторов, профессоров как грязи; наконец, Академия наук… Денег на них идет не меряно, пусть выдают на-гора что надобно.
– У этих людей устоявшаяся система взглядов. Чтобы найти нечто стóящее, необходимо сломать ее, выйти за пределы. Это по силам единицам, ученая степень здесь не поможет. Открытия не делаются по заказу.
Барлоу вошел в клуб, когда разговор уже начался. Подойдя к столу, он остановился.
– Позвольте присоединиться. Не помешаю?
– Что вы, рад вас видеть, Кельвин, присаживайтесь. – Яценко оживился. С появлением толкового собеседника разговор обещал стать более содержательным.
– Иваныч, не отвлекайся, – прошипел «Зануда», недовольный нарисовавшимся конкурентом. – Коль новой идеи нет, может вернуться к коммунистической, все лучше либеральной?
– А смысл? Или не помнишь, чем закончилось?
– Постой, постой. Идея-то ни при чем, реализовали ее похабно.
– Есть такая точка зрения. Спорить не буду, но сам думаю иначе.
– Григорий Иванович, а что в ней, по-вашему, не так? – спросил Барлоу.
– Если оставить в стороне нюансы, в целом она предполагает достижение социальной справедливости через приход к всеобщему равенству.
– А что плохого в равенстве? – съязвил Нутяев.
Яценко продолжал, словно пропустил фразу мимо ушей.
– В то же время эволюция цивилизации зиждется на разделении труда, в основе которого лежат различные способности людей осуществлять те или иные виды деятельности. Так что идея всеобщего равенства противоречит объективным законам развития.
– Возразить сложно, – вставил Кельвин. – Вообще любое движение сопряжено с неравенством. Равновесием обусловлен покой.
– Иваныч, считаешь себя умнее Маркса? – взвился «Зануда». Он напрочь игнорировал второго собеседника.
– «Платон мне друг, но истина дороже», – парировал Яценко.
– При чем здесь Платон?
– Григорий Иванович ответил фигурально, – вмешался Барлоу – сказал что, считает Маркса своим учителем, но не во всем с ним согласен.
– По-вашему, все безнадежно? – со злобой выпалил Нутяев.
– Семен Семенович, – Яценко рассмеялся, – у вас такой вид, будто мы с Кельвиным отняли у человечества мечту.
– Чужие идеи хаять легко. Своей-то нет.
– Почему же. Только исходит она ровно из противоположного посыла. Строить справедливое общество следует, опираясь на неравенство людей, а не пытаясь их уровнять.
– Понятно… Очередная утопия… бред, – с ехидством констатировал Нутяев.
– Тогда позвольте вас поздравить.
– С чем? – изумился «Зануда».
– С тем, что вы, как и любой человек, являете практическое воплощение такого рода утопии.
– Вот только не надо впадать в демагогию, когда крыть нечем.