А в воскресенье 19-го я был уже в Москве.
Бог ты мой, какой только чепухи ни писали потом английские и другие западные газеты! Что за мной в Англию снарядили… подводную лодку. Что меня вывезли, предварительно усыпив и упаковав в ящик вместо какой-то аппаратуры. Что меня заманила в ловушку собственная дочь, которую прислали в Лондон под чужим именем, чтобы она позвонила мне по телефону и назначила встречу, где меня поджидали «агенты» в масках. И т. д., и т. п. Следуя неизменному правилу вывернутой перчатки и не ленясь поглядывать при этом в детективные романчики.
Особенно усердствовал тот самый радиокомментатор, так и не получивший интервью. Судя по всему, бывшие мои «опекуны» от него не таились и, оправдываясь перед начальством, а еще более перед ЦРУ, рассказали ему кое-что о том, что я проделывал в последние английские дни. А комментатор помножил информацию на свой «жизненный опыт» и изумился в достаточной мере искренне: не может быть! Человеку сулили златые горы, подносили ему на блюдечке все, о чем только можно мечтать, а он по своей воле отказался от пухлых банковских счетов, от вилл и круизов — нет, это невероятно. Не может быть! Impossible! Incredible!
Очень даже «поссибл», господа. Случилось то, что обязано было случиться. Не вышло бы у меня — вышло бы у кого-то другого. Нет у вас таких денег, чтобы окупить слезы, выплаканные мамой, женой и дочерью. Нет таких препаратов, чтобы вытравить черный иней ленинградской блокады не из памяти — из души. Черный иней — это, конечно, из моего личного багажа, у других, кто тоже сумел вырваться из ваших сетей, образ Родины рисовался как-то иначе. Но если этот образ живет в душе, если не замутнен потребительскими страстишками и мифологией «загробной жизни», он не покупается ни за какие деньги, потому что не продается.
Что же касается «кредибл», а в переводе — достоверности… Вы же сами, господа, все подтвердили. Лихорадочными поисками все новых и новых версий. Преувеличенным вниманием ко мне после моего возвращения домой — в сочетании со странноватой уважительной неприязнью и полнейшей неспособностью опровергнуть что бы то ни было по существу. Вы даже спохватились, да поздно. Количество выдуманных версий перешло в качество, и самые равнодушные обыватели начали спрашивать: если ничего серьезного не случилось и рассказ на пресс-конференции — просто ловкая выдумка, к чему тогда столько шума? Кончилось тем, что пришлось сочинять и издавать «Британию Битова». И то не удержались, повторили в издательской аннотации, что я вернулся в Советский Союз «при таинственных обстоятельствах».
Какие же это обстоятельства? Подводной лодки, разумеется, не было. А было вот что.
В пятницу, 17 августа, часов в десять утра я вышел из квартиры в Ричмонде с одним плоским деловым чемоданчиком, хоть и уложенным тщательнее обычного. Не торопясь сел за руль и поехал не близко, не далеко — в сторону Оксфорда. Где-то на полдороге притормозил, достал из ящика для перчаток кассеты с надиктованным дневником и уложил их на дно чемоданчика.
Поставив машину на стоянку, я запер ее и ушел. С чемоданчиком. Подле железнодорожной станции заглянул в бюро путешествий и попросил забронировать мне место на самолет, вылетающий из Хитроу на континент через три часа. Электронный доносчик, оставшийся в машине, об этом, понятно, не проведал и не доложил.
Меня продержали в Англии достаточно долго, чтобы я усвоил: если явиться в аэропорт к самолету, это будет воспринято как нечто не слишком обычное и привлечет ко мне внимание. А билет, заказанный заранее, хотя бы и за два-три часа, и в аэропорту только выкупленный, — это норма. И, как всякая норма, не вызывает вопросов.
Экспресс «Интерсити» доставил меня в Лондон за пятьдесят минут. Времени хватило еще и на то, чтобы проехаться на метро, несколько раз переходя с линии на линию. Нет, я не ошибся, принятые мной меры сработали — слежки не было. В метро «коробочка» тоже не разваливается, но поддерживать ее сложнее и заметить легче.
Даже злополучная поездка в Париж и та теперь обернулась мне на пользу. Ведь в Париж я летал именно со второго, европейского аэровокзала, куда приехал и теперь. Я сориентировался без труда. Выкупив билет непосредственно перед посадкой, я протянул пограничному чиновнику свой порядком уже затрепанный и исштемпелеванный «дорожный документ». Чиновник небрежно перелистал его и, чувств никаких не изведав, шлепнул печатью. А еще через два часа я переступил порог советского посольства в одной из европейских стран.
Меня не ждали, но, надо отдать справедливость, разобрались быстро. И вскоре я двинулся дальше, в состоянии куда более спокойном: дневник был сдан ответственным работникам посольства и дальше путешествовал от меня отдельно. Полдела было сделано. Но в собственное освобождение я окончательно поверил, могу признаться, лишь тогда, когда шасси самолета коснулись бетона в Шереметьеве. Путь из Лондона до Москвы, на который прямым рейсом ушло бы три с небольшим часа, занял у меня с посадками-пересадками около двух суток.
Еще одна деталь. Чуть не запамятовал, а было бы жаль. В последнюю минуту перед выходом из лондонской квартиры я достал небольшую карточку, оставленную мне в свое время Уэстоллом. Поскольку квартиру не купили, а сняли, то сюда нет-нет да и поступала почта, предназначенная истинным владельцам — бакалейщику мистеру Саиду и его приятельнице мисс Уорден. Почту эту полагалось помещать в заготовленные заранее конверты с наклеенными марками и надписанным адресом — и в каждый конверт опускать карточку «С наилучшими пожеланиями от Джеймса Уэстолла». Нанимателем ведь считался он, а мне владельцев, да и условия найма и знать не полагалось.
Дернул меня бес, достал я такую карточку и, размашисто перечеркнув предлог «от», вписал над строчкой другой — дательного падежа. Получилось: «С наилучшими пожеланиями Джеймсу Уэстоллу». Карточку с поправкой я оставил на видном месте, в центре стола, и даже прижал стеклышком, чтобы не сдуло.
Глупая выходка. Не сдержался. Виноват. Очень уж надоело сдерживаться.
К счастью, я все рассчитал верно, и квартиру до вторника не вскрывали. А во вторник меня уже не могли достать ни МИ-5, ни МИ-6, ни само ЦРУ.
Крах одной провокации«ЛГ» №№ 38 (5000)—43 (5005), 19 сентября—24 октября 1984 г.
Перед каждым, кто попадает в плен в объявленной или необъявленной войне, есть три пути.[26] Первый — открытое сопротивление и явное неподчинение, а значит, скорая, чаще всего безымянная могила. Второй путь — предательство, отказ от своих убеждений и полный, откровенный переход в иной лагерь. Вся моя натура советского человека противилась этому. Находясь за границей, я использовал любую возможность, чтобы дать весточку родным и близким мне людям, дать понять им, насколько это было возможно под неусыпным оком моих «опекунов», что этот путь не для меня. Оставался третий — трудный, сопряженный с риском компрометации перед своим народом и не гарантирующий удачи, но, как видите, иногда со счастливым концом. Я выбрал этот путь: выиграть время, усыпить бдительность моих тюремщиков, вынудить их прекратить медикаментозные допинги. Я сделал вид, будто намерен сотрудничать.
В моих заказчиках топтались многие и, конечно, корпорация Би-би-си в Лондоне. И передо мной действительно открылся простор для работы — нет, не над книгой, которую ждали мои «меценаты». Я писал[27] единственную, настоящую книгу — свои репортажи «Кинофестиваль» длиною в год», в которую вошли и мои впечатления, и откровения барронов, хартлендов и иже с ними. Я писал ее как свое завещание, еще не надеясь на избавление. Для меня не оставалось ничего важнее, чем сохранить и довести до общественности свидетельство очевидца закулисной кухни западных спецслужб, ставших ударным отрядом объявленного против нас «крестового похода».
Позвольте мне не комментировать тот фактический материал, который я сегодня передаю вам, коллеги. Свою точку зрения я изложу в своих публикациях. Все мы здесь — журналисты. И я считаю неэтичным навязывать вам свой выводы. Вы, может быть, лучше меня в состоянии сделать заключение о том, что дозволено спецслужбам в так называемых демократических странах.
Штаб-квартира секретных служб в Лондоне, похоже, оказалась после пресс-конференции Олега Битова в нокдауне. Английская реакция на нее оказалась многослойной, как кочан капусты. И суть провокации против советского журналиста изо всех сил пытаются сейчас скрыть за десятками технических деталей, разнообразных подробностей, не имеющих отношения к делу эмоций. Но из этого созданного прессой водоворота вновь и вновь упрямо выплывают обнародованные в Москве разоблачительные факты.
Буржуазная пресса, строя спекулятивные предположения в отношении заявлений О. Битова, опубликовала сообщения о сделанных по этому поводу министерствами иностранных дел и внутренних дел Великобритании протестах и опровержениях.
Коммунистическая «Морнинг стар» в этой связи подчеркнула, что «британские секретные службы оказались в полном замешательстве», когда в ходе «сенсационной пресс-конференции в Москве» О. Битов говорил о трюках их «департаментов грязных дел».
…Отель «Олд Фелбридж» в десятке километров от южной границы Лондона, куда агенты британской разведки доставили Битова под именем Дэвида Лока. Здесь сохранилась (и показана теперь всей стране по телевидению) карточка, резервирующая на это имя комнату № 113. В тот же день и днем позже здесь поселились названные на пресс-конференции полковник Джордж Хартленд и подполковник Джеймс Уэстолл. Их запомнили нынешний менеджер отеля Брайан Констебл и работавшая здесь в сентябре прошлого года мисс Уайтхауз. Хартленд и Уэстолл давно облюбовали уединенный отель для своих делишек. Мисс Уайтхауз вспоминает, что они выдавали себя за бизнесменов, но отличались манерой поздно вставать и, по видимости, были очень заняты по субботам и воскресеньям, когда деловые люди, как правило, отдыхают.