Стараясь не смотреть ни на одну из описанных особенностей интерьера, сразу шагаю к двери в подсобку. Отдельное помещение из этой части подвала сделали, когда установили здесь паровой котел, и было это примерно в конце пятидесятых. С тех пор как в доме обосновались мы, этого огнедышащего монстра ни разу не осматривали и не чинили. До этого, скорее всего, тоже. Если бы отцу Ральфи из фильма «Рождественская история» пришлось бы ремонтировать эту штуку, он спустился бы в подвал и не вернулся. Между одной из стен и потолком имеется заметный зазор. Поверху же тянется плитка, до которой ни в коем случае нельзя дотрагиваться, потому что в ней могут содержаться токсичные субстанции. Впрочем, наверняка никто не знает.
Подхожу к двери и прислушиваюсь. Прикладывать к ней ухо не решаюсь. Чем меньше моих частей тела взаимодействует с предметами здешней обстановки, тем лучше.
– Костас? – зову я. – Ты там жив?
Из-за двери доносится звук, похожий на храп. Хотя возможно, это просто шумят трубы. Или до Костаса добралось какое-нибудь из здешних чудищ.
– А вдруг нет? – взволнованно шепчет подошедший сзади Тео. Изо рта у него вырываются клубы пара. В подвале градусов на десять холоднее, чем наверху.
– Тогда он будет не первый, – зловеще произносит РТ, в нерешительности топчущийся у подножия лестницы. – Сколько тут народу похоронено – жуть! Подумайте: у нас под ногами покоятся двести китайских железнодорожных рабочих и половина индейской резервации!
Дергаю за ручку. Дверь конечно же не поддается. В чью умную голову пришла мысль установить замок с внутренней стороны двери, ведущей в помещение, не являющееся туалетом? Начинаю молотить в нее кулаком. Ничего не скажешь, преграда прочная. За такой дверью можно смело размещать банковский сейф и хранить золотые слитки.
– Костас? Отзовись!
– Это все мы уже перепробовали, – отмахивается РТ. – Без ключа никак.
Качаю головой:
– На твоем месте я не был бы так уверен.
– В смысле? – уточняет Тео.
Хватаю старый, ржавый металлический стул. Пластиковая обивка давно уже слезла (или была сгрызена гигантскими крысами). Остался только торчащий в разные стороны желтый поролон. Придвигаю стул к стене и осторожно встаю на сиденье.
– Ты что задумал? – любопытствует РТ.
– Вот здесь стена не доходит до потолка, – поясняю я, включая фонарик. – Обратил внимание, когда ходил тут вместе с инспектором.
Поднимаю руку и дотрагиваюсь до пожелтевшей плитки – той самой, которую нельзя трогать из-за содержания асбеста. Однако учитывая, что мой друг лежит по другую сторону стены в лучшем случае без сознания, а в худшем мертвый, придется рискнуть. Жалею, что в придачу к фонарику не догадался захватить защитную маску. Впрочем, ни марлевые повязки, ни какие-либо противогазы в моем хозяйстве до сих пор к предметам первой необходимости не относились. Похоже, что зря. Осторожно сдвигаю плитку вверх и в сторону. Теперь передо мной зияет черное отверстие. Стараюсь не дышать. В свете фонаря вижу спутанную завесу из паутины, толстую серую трубу (скорее всего, свинцовую) и змеящиеся провода доисторического вида. Как же я дошел до жизни такой?..
Подаюсь вперед и медленно заглядываю в подсобку поверх стены. Луч фонаря выхватывает из темноты черный массивный котел. Свечу на пол, где в глаза сразу бросаются две пустые бутылки из-под водки и еще с десяток из-под пива. Наконец обнаруживаю растянувшегося на раскладушке Костаса. Одет он в костюм-тройку и, кажется, дышит, хотя утверждать не решусь.
– Костас! – зову я, но голос звучит приглушенно – на всякий случай прикрываю рот ладонью.
– Он там? – спрашивает стоящий сзади Тео. – Надеюсь, жив?
– Да, – отвечаю я на первый вопрос. Потом перехожу ко второму: – И кажется, да.
Уже собираюсь слезть со стула, как вдруг понимаю, что в обстановке подсобки меня сразу смутило. В отличие от всего остального раскладушка производит впечатление новой. К тому же отлично помню: когда ходил сюда в последний раз, никакой мебели в подсобке не было. Да и кому захочется ночевать бок о бок с паровым котлом? Нужно быть ненормальным. И такой человек нашелся.
Спрыгиваю на пол.
– Водки и пива Костас выпил столько, что хватило бы вырубить студенческое общежитие. Но, кажется, жив, – докладываю я и интересуюсь: – А где он взял раскладушку?
– Что-что? Не расслышал. – РТ так старательно притворяется глухим, что, вместо того чтобы отвести от себя подозрение, добивается прямо противоположного результата.
– Раскладушку, – повторяю я. – Костас дрыхнет на новенькой раскладушке, которой раньше в подсобке не было.
– Да что ты! – старательно, однако слишком наигранно изображает удивление РТ. – Даже не представляю, где он ее взял! Наверное, здесь нашел.
Поворачиваюсь к Тео, однако его лицо выражает лишь искреннее недоумение. Зато мы с РТ оба прекрасно знаем, что самая новая вещь в этом подвале попала сюда еще до войны восемьсот двенадцатого года.
– Ну, и как будем его вытаскивать? – спрашивает Тео.
Продолжаю пристально смотреть на РТ, а тот в свою очередь продолжает разыгрывать святую невинность. Что он тут еще затеял? Поселил нелегальных мигрантов? Наркоторговцев? Проституток? Всех вышеперечисленных?
– Я могу предложить три варианта, – провозглашаю я. – Первый – ждем, когда Костас проснется и выйдет сам. Второй – опрокидываем на него ведро воды. Хотя можно промахнуться и попасть на паровой котел, который тогда точно прикажет долго жить. И наконец, третий вариант – кто-нибудь влезает в подсобку и отпирает дверь.
– На меня не рассчитывай, – сразу заявляет РТ. – Не помню, когда в последний раз делал прививку от столбняка. А прививку от злых демонов вообще не делал. Хотя что я оправдываюсь? Просто не хочу, и все.
– А я тут не пролезу, – произносит Тео, с выражением неприкрытого страха глядя на зазор между стеной и потолком.
Я бы тоже с радостью нашел повод отвертеться. Лезть в подсобку не хочется так же сильно, как общаться с людьми, называющими любую болезнь или неприятность «бесценным опытом». Уже открываю рот, чтобы выпалить первое пришедшее в голову оправдание, но тут дверь открывается, и выходит Костас.
– Костас не хочет быть бедным, – с порога объявляет он и разражается слезами.
Втроем нам удается вытащить его из подвала на свет божий. Тео садится обратно за кухонный стол, а Шевонн принимается отпаивать Костаса кофе и откармливать лимонным пирогом, который испекла, когда Тео не использовал духовку в качестве обогревателя. Снова спустившись в подвал, включаю и отопление, и горячую воду. Затем бегло осматриваю подсобку. Похоже, Костас вылакал две бутылки водки и целый ящик пива, после чего благополучно вырубился и проснулся в самый разгар спасательной операции. Кажется, одну из пустых бутылок Костас использовал в качестве писсуара, но проверять не стал. Это один из тех случаев, когда подробностей лучше не знать.
То, что я принял за раскладушку, оказалось пластиковым шезлонгом, на котором лежала белая подушка в цветочек. Наволочка показалась знакомой, но при каких обстоятельствах видел ее раньше, не смог припомнить. Однако был уверен, что и подушку, и шезлонг в подвал принесли недавно.
Решив поразмыслить над этой загадкой позже, поднимаюсь обратно наверх. Костас сидит, завернувшись в одеяло, и жует пирог, в то время как Шевонн гладит его по спине и подливает в чашку кофе.
– Кажется, немного успокоился, – шепчет Тео. – Костас просто не ожидал, что дело зайдет так далеко, и Ставроса осудят.
– До последнего верил, что тот выкрутится, – соглашаюсь я.
– Думаю, Костаса подкосила болезнь отца, – вставляет РТ.
– Кстати, кто-нибудь знает, как его самочувствие? – спрашиваю я.
– В новостях говорили, что дня через два-три переведут обратно в следственный изолятор, – отвечает Тео. – Значит, все более или менее в порядке.
– Слышал, Костас? – говорю я и, встав напротив него, опираюсь о столешницу. – Со Ставросом все в порядке.
– Может, и так, – произносит он. – Зато с Костасом – нет.
– Зачем было запираться в подсобке? – спрашиваю я. – Если хотел напиться, мог преспокойно сделать это здесь. Менее удобное место, чем наш подвал, представить трудно.
– Костас не хотел, чтобы его видели таким.
– А отопление зачем отключил? – встревает РТ. – Хочешь нажраться в хлам – твое право. Но разве обязательно, чтобы все остальные при этом яйца отморозили?
– Рассуждаешь, как эгоист. Между прочим, яйца тут есть не у всех! – произносит Шевонн, бросая на жениха сердитый взгляд.
– Ты где столько выпивки взял? – спрашиваю у Костаса.
– Должно быть, с собой принес, – слишком поспешно выдвигает предположение РТ.
– Костас не помнит, как отключил отопление, – произносит он. – Хотя погодите… Эта штука в подсобке очень громко шумела. Попробовал нажать на выключатель. Помогло – сразу стало тихо.
– Зачем ты вообще спустился в подвал? – спрашивает Шевонн. – Переживал, что твоего отца посадили?
– Костас знал, что семейный бизнес… не совсем прозрачный, – качает головой он.
– Знал? – повторяю я. – И давно?
– С самого начала, – отвечает Костас. – Отец нам все рассказал, Порфирио и мне. Чтобы были в курсе дела. Он ведь понимал, что рано или поздно придется передать бизнес нам. Просто отец не думал, что его так быстро поймают. Собирался уехать из страны. А мы с Порфирио должны были остаться и вместе руководить фирмой.
– Костас, ты ведь понимаешь, – осторожно начинаю я, – что из-за вашего так называемого семейного бизнеса куча народу потеряла деньги? Многие лишились сбережений, которые всю жизнь копили. Недвижимости. Всего имущества.
– Костас не хочет быть бедным, – снова тянет свое Костас. – Наша семья жила в бедности восемь поколений.
– На самом деле не так страшна бедность, как ее малюют, – подбадривает друга Тео. – Возьмем меня. Кто я такой? Безработный актер без единого цента за душой! Зато у меня есть мои добрые, верные друзья, и, пока они со мной, б