Николай получает телеграмму – его вызывают в Петербург, чтобы заменить заболевшего «коллегу». Николай – всего-навсего плотник, и такой вызов, в особенности в советских условиях, более чем невероятен… Но не будем слишком придирчивы.
Федор остается с Верой и удовлетворяет ее «духовные запросы»: днем они летают на аэроплане «Добролета» над Москвой (здесь, кстати, показаны стройные ряды «наших ответов Чемберлену»[431]), вечером идут в кинематограф. Денек выдался настолько удачный, что Федор с явной неохотой направляется к своему дивану. Он возвращается к столу и предлагает Вере погадать на картах. Бубновый валет ложится на червонную даму…
На следующее утро Вера и Федор констатируют, что диван остался пустым. Такое положение длится до возвращения Николая. Люди новых взглядов, Вера и Федор решают сообщить о происшедшей «перемене» Николаю. К величайшему изумлению публики, молодой, сильный и непосредственный Николай принимает эту новость очень спокойно. Правда, в первую минуту он был готов вспылить, но, очевидно, вспомнив о «новом быте», желает счастья новой чете и уходит. У него нет пристанища, и он располагается в знакомом советском учреждении на письменном столе какого-то «зава». На следующий день под проливным дождем он приходит за своими пожитками. Вера, вспомнив о квартирном кризисе, предлагает Николаю остаться и расположиться на диване.
Идиллия продолжается. Федор и Николай играют в шашки. С тех пор как Николаю приходится спать на диване, он делается внимательным и помогает по хозяйству. Зато Федор становится требовательным и не думает больше о «духовных запросах» Веры.
Однажды, на почве приготовления вечернего чая, между Верой и Федором происходит размолвка. Не получивший чая Федор засыпает на диване. Этот необдуманный шаг имел большие последствия, ибо на диване ему и пришлось остаться. Произошла очередная перегруппировка. Сосланный на диван Федор естественно и спокойно переходит на роль галантного помощника по хозяйству: жарит яичницу, моет тарелки, чистит примус.
И неизвестно, сколько раз происходили бы эти перестановки, если бы Вера не почувствовала себя беременной. Узнав об этом, и Федор, и Николай кидаются к отрывному календарю и начинают мучительно высчитывать. Однако определенного результата добиться нельзя, и они, уже в полном единодушии, говорят Вере о том, что «этот ребенок не должен родиться». Вера возмущена. Она собирает свои пожитки, оставляет на записке пару «теплых» слов для Николая и для Федора и уезжает из Москвы. Она сама будет воспитывать своего ребенка. Окно вагона. В нем «поэтически» обрисовывается силуэт Веры, устремляющейся вперед, «к лучшей, свободной жизни».
Этот конец сделан по требованию французской цензуры. В оригинальной редакции, идущей в СССР, лента кончается иначе: Вера тоже не желает иметь ребенка и делает себе аборт. И только после этого уезжает от опостылевшего ей «мещанского очага».
Об этой перемене приходится искренне пожалеть. Советская лента, производящая в самом начале некоторый желательный для большевиков эффект на публику (ловко подобранные сцены уличной жизни), по мере развития этого своеобразного «романа» начинает действовать отталкивающим образом на европейского зрителя. То, что в глазах идеологов «нового быта» является вполне естественным и даже похвальным, для людей европейской культуры кажется чудовищным нагромождением неряшливого и грубого разврата. Заключительная сцена только усилила бы это впечатление.
Константин Мочульский «ДЕРЕВНЯ ГРЕХА»
«Деревня греха» – одна из лучших советских картин, какие нам приходилось видеть в Париже. После американских и французских шаблонов свежесть и подлинность русской кинематографии кажется поразительной. Это – совсем иной мир. Конечно, технически русские фильмы связаны с американскими и немецкими, но своеобразие их так глубоко, что невольно забываешь о заграничных образцах. У русских режиссеров другое умение и другие средства, и прежде всего – великолепный человеческий материал, незабываемая острая характерность актеров, выразительность лиц и пластика тел; в Америке выработался шаблон кинематографического жен-премьера, злодея, комика, простака, мошенника, афериста, сноба; при наличии этих неподвижных масок, ловко скроенного сценария и известной суммы долларов возможна массовая продукция. В России вместо масок – живые люди, вместо статистов, которые все на одно лицо, – настоящая толпа, разнообразная и живописная. Нет главных и второстепенных ролей, никаких «звезд» и «ведетт»; все актеры одинаково значительны. Так, в «Деревне греха» – превосходный актер Ястребицкий, играющий первую роль, не занимает центра экрана, не вытесняет своей фигурой остальных действующих лиц.
О. Преображенская (режиссер) подошла к своей задаче с большой простотой: никаких трюков и эффектов в ее постановке нет; сюжет самый несложный: богатый крестьянин Широков женит своего сына Ивана на бедной сиротке Анне; в спокойном ритме проходят сцены смотрин, свадьбы, деревенского праздника; широкие поля, на которых волнуется безбрежное море хлеба; размытая ухабистая дорога, осененная молодой листвой деревьев, пухлые весенние облака высоко в небе. Наступает война – резко обрывается мирное течение полевых работ; быстрее смена эпизодов. Иван уходит на войну – в тучах пыли исчезают телеги с новобранцами. Деревенская скорбь так же пристойна и благолепна, как и деревенское веселье. Режиссер выдерживает строгость тона, сдержанность и стыдливость в проявлении чувств. Любовь Анны и Ивана показана в немногих скупых жестах, в выражении глаз. Ни любовных сцен, ни мелодраматических положений. Старик Широков в отсутствие сына живет со снохой. «Муку» Анны мы чувствуем все с большим напряжением, хотя она и не проявляется во внешних условных знаках горя, отчаяния, тоски. Анна не ломает рук, не извивается от боли, не закатывает глаз, как на ее месте «сыграла» бы какая-нибудь «ведетта». Она работает, нянчит ребенка, прижитого от свекра, хозяйничает. Но нельзя забыть ее застывшего лица, тусклого взгляда и автоматических движений. Наконец, Иван возвращается. Немая сцена свидания неверной жены с мужем у колыбели младенца. Самое напряженное место фильма и самое взволнованное и действенное лишено обычной в кинематографической технике суеты и суматохи. Иван отталкивает Анну – она бросается в реку. Никто ее не спасает, и, как это ни странно, добродетель не торжествует. Декорации Колупаева обрамляют замысел режиссера: никакой экзотики и русского Востока – все просто и правдиво. Фотографии Кузнецова, несмотря на посредственные пленки, отличаются удивительной четкостью и графичностью. Картина колосящегося поля, снимки фигур на первом плане, суета народного гуляния под качелями сделаны большим мастером[432].
Константин Мочульский «ДОМ НА ТРУБНОЙ»
На днях на закрытом просмотре был показан новый советский фильм «Дом на Трубной» (постановка Барнета). Агитационное содержание его настолько примитивно (фильм доказывает, что домашней прислуге надо записываться в профсоюзы), настолько не соответствует затраченным средствам, что производит даже впечатление камуфляжа. Просто придали картине «идеологии», чтобы иметь возможность показать советскому зрителю картину нравов.
А картина получилась действительно изумительная. Приезжающая из деревни в Москву Параня Питунова (ее чудесно играет Марецкая) поступает одной прислугой к парикмахеру Голикову (Фогель), который берет ее только потому, что она не состоит в профсоюзе. Голиков и его жена измываются над Параней, пока к ужасу своему не узнают, что Питунова избрана членом Московского совета от домашней прислуги. Паране готовится торжественная встреча, весь дом на Трубной готовится к этому событию. Тем временем выясняется, что жильцы дома на Трубной стали жертвой ошибки, избрана однофамилица Питуновой. Бедную Параню позорно изгоняют, и на помощь ей приходит профсоюз.
Но дело не в сюжете. Разыгранный в комедийных тонах, фильм показывает нам современную Москву, какой мы ее еще никогда не видели. Каждый актер – тип. Дом на Трубной, все его жильцы, парикмахер, его жена, рабочий клуб, любительский спектакль на клубной сцене, Параня в большом городе, советский шофер, советский автомобиль – все это сделано изумительно. Такой фильм для московского жителя – свой, родной. Для нас – при всей его веселости и легкости – он незабываемая картина современной Москвы.
И еще одно. С первых же кадров на экране вы сразу же видите, что это фильм – русский, резко отличный от американского и от немецкого. И суть – не в оригинальных и свежих приемах, а во всем его построении. Пустячная картина нравов местами захватывает зрителя блеском монтажа и постановки.
Сергей Волконский «БУРЯ НАД АЗИЕЙ»
Зала «Диамант» показала большой советский фильм[433]. После первых заглавных проекций на экране появилось французское «дозволено цензурой», и даже с номером разрешительной бумаги. Публика приветствовала эту предусмотрительность.
Эта большая картина поставлена режиссером Пудовкиным. Он очень талантлив и разносторонен. Он «режиссирует» и природу (прекрасно «выбирает»), и столь же прекрасно режиссирует людей, тоже и их выбирает. Но сама история, которую нам преподносят, по вымыслу бездарна, а в смысле «историчности» это какое-то жюльверничанье. Царский генерал покоряет монголов. Между ним и монголами еще втираются русские «партизаны», крестьяне (прекрасно выбранные типы). Тут перестрелки, засады, реквизиции, спасание скота от реквизиции, целые переселения, не народов, а рогатых голов, тут монгольские базары, где тысячи людей и лошадей, и монгольские буддийские торжества, священные шествия, ритмические танцы в пустыне, провозглашение Великого Ламы – маленький ребенок, в которого воплотился дух Будды. На торжествах присутствует «генерал Петров» и даже с супругой, невероятной особой, которая на этот случай разоделась в бальное платье с бриллиантовой диадемой на челе и по ухабам монгольской дороги о