ра, Круговых и Богатов создали свою кинематографическую арт-группу Gogol’s Wives, с чего и началось их сотрудничество, увенчанное главным призом в Амстердаме за совместный фильм и после судебного процесса над Pussy Riot обернувшееся дальнейшей работой в «Мемориале», в качестве кураторов и участников выставок, преподаванием, а также воспитанием общего ребенка. (Кстати, именно этим людям я обязана моментальной помощью в период своего пребывания в Сахарово, за что очень признательна.) Личный риск документаторов акций с видеокамерами отразился и в фильме Pussy versus Putin: в сцене пикетов возле храма Христа Спасителя в поддержку Pussy Riot можно легко увидеть, как православные ортодоксы избивают Круговых, вырвав у нее плакат с надписью Free Pussy Riot. Не вошло в фильм, но известно по рассказам, что после акции в метро «Освободи брусчатку!» полицейские наручники были надеты не только на тех, кто пел и разбрасывал вокруг себя перья, но и на тех, кто их снимал. Собственно, с процесса над Pussy Riot, приведшего к принятию поправок в законе об оскорблении чувств верующих в 2013 году, и был включен зеленый свет для российских хунвэйбинов 154, в 2015 году обрушившихся на постановку оперы Вагнера «Тангейзер» в Новосибирском театре оперы и балета, в 2017-м — на фотографии обнаженных подростков Джока Стерджеса, фильм «Матильда» Алексея Учителя.
Процесс над Pussy Riot расколол общество, но был использован властью, чтобы законодательным путем создать более жесткую систему контроля за свободами граждан, в том числе и художников. Но произошло и другое: глобальное освещение процесса, на котором девушки отчаянно сопротивлялись, не просто выдвинуло вперед молодое поколение, но представило нового политического субъекта, заставив тем самым задуматься о будущем страны. Своими выступлениями в суде девушки из Pussy Riot сопротивлялись попытке путинской судебной системы лишить молодое поколение своего голоса и представительства. Став осужденными на два года, они глобально актуализировали архетипический для западной культуры 1960-х образ бунтаря-жертвы и показали, что в России существуют проблемы демократических институтов и невозможно защитить свою молодежь, но предвосхитили будущие более массовые выступления студентов и школьников на антикоррупционном митинге 26 марта 2017-го, а затем и в августе 2019-го.
Почему Pussy versus Putin можно назвать кинематографической акцией? Прежде всего, создатели фильма разделяют взгляды группы: об этом говорят не только кропотливая фиксация всех выступлений и подготовка к ним, но и монтажные акценты. Gogol’s Wives не создали форматный биографический фильм, а смонтировали манифестационное высказывание, призванное максимально точно донести самое общее содержание деятельности Pussy Riot: бунт и политический протест. Неслучайно фильм начинается с декодирования девушками в балаклавах самоназвания, а несколькими минутами позже они уже репетируют новую акцию, выкрикивая: «Бунт в России!» Этим бунтарским духом в фильме проникнуто все: от текстов песен и манеры подачи до того, как лихо Екатерина Самуцевич раздевает представителя власти, срывая с него деталь гардероба, метонимически представляющую в России власть как таковую, — форменную фуражку, своим видом стирающую всегда очень подвижную в России границу между улицей и тюрьмой. Толоконникова отказывается отдавать полиции свой «комбик», Самуцевич и Толоконникова держатся в ряду протестующих белоленточников, вышедших требовать честных выборов в Думу, Pussy отчаянно рвутся петь, танцевать и молиться на амвоне, несмотря на силовые меры охранников, упорствуют в одиночных пикетах сторонники Pussy Riot, окруженные агрессивной толпой православных активистов, люди у Таганского суда после объявления девушкам приговора кричат: «Свободу!»…
Легендарный панковский слоган No Future 155 осмысляется Pussy Riot как «Нет будущего выстроенной Владимиром Путиным российской этатической властной системе». Этатизм, как его определяет The American College Dictionary, — это «принцип или политика, позволяющая сосредоточить полный контроль над экономикой, политической жизнью и смежными сферами в руках государства за счет личной свободы» 156. Именно процессы жесткого подчинения бизнеса государству и ущемление прав человека, в том числе благодаря усилиям Русской православной церкви, продолжают осуществляться в путинской России и усилились еще больше с пандемией и протестами зимы 2021 года. Первые открытые арт-интервенции Pussy Riot начались в период массовых протестов против нечестных выборов в Госдуму в 2011 году, и в плане радикализма они во многом наследуют вашингтонскому феминистскому панковскому движению Riot Grrrl, заявившему о себе в 1990-е годы и объединившему музыкантов, писателей, поэтов, web-дизайнеров, хакеров, порнографов, активисток. Бунтарский язык Riot Grrrl сопротивлялся жестким правилам патриархата и «виктимным моделям» — он был дерзок, груб, но был услышан, так как американские и британские медиа пытались комментировать его на разные лады. «Если хочешь быть услышанным, ты должен быть в музыкальной группе» 157, — агитировала одна из участниц движения Кэтти Аккер будущего автора Hot Topic Кэтлин Ханну 158. Движение быстро оказалось довольно масштабным и, что самое главное, политизированным, отзывающимся не только на проблемы прав женщин и сексизм, но и на расизм, равно как и на действия крупных американских политиков. You make me sick sick sick sick 159 — так в 2003 году Le Tigre выражали в песне ненависть к Джорджу Бушу-старшему за развязанную войну в Ираке. Обращение Pussy Riot к контркультурной панковской традиции во многом являлось свидетельством вестернизации молодого поколения России, ставшей результатом доступности информации в эпоху интернета и воздействия мировой контркультуры благодаря развитию кинопроката и распространению американских фильмов и музыки.
Однако панк Pussy Riot перекидывал мостик и к русскому панку, сложившемуся как субкультура еще с ленинградских 1970-1980-х (Андрей Свин Панов, Виктор Цой, Алексей Рыбин), затем московских 1980-1990-х (Петр Мамонов) и политизированного сибирского панка 1980-х (Игорь (Егор) Летов и Константин Рябинов). Карнавальная эстетика и злость Свина и Мамонова, политизированность Цоя и Летова, превращенная в эстетический эталон «дерьмовость» звучания провинциального панка, — все неожиданно актуализировалось понемногу в коллективных уличных выступлениях Pussy Riot, где точно выбранные места действия задавали провокационный политический смысл, а тексты и ритмы позволяли улице перестать корчиться безъязыкой и обрести свой молодой и дерзкий язык. Между тем отдельные элементы западной культуры задавали космополитический характер выступлений, несмотря на существенный симбиоз с российской культурной традицией, в частности — мечтой о революции, феминистском протесте патриархату и конкретикой прицельных речевых ударов — Путин, ФСБ, менты, патриарх и т. д. Космополитизм был заложен уже в названии — Pussy Riot. Как и украинские FEMEN 160, Pussy Riot изначально не желали мыслить себя в жестких национальных границах, что также во многом поспособствовало их признанию как глобального арт-феномена.
В фильме Евгения Митты «Выступление и наказание» кто-то трактовал их выступление в храме Христа Спасителя в традиции русского юродства, имея в виду особый язык правды юродивого как оппозицию авторитетному дискурсу власти. Но мне представляется, что этим их феномен не исчерпывается. Их панк-молебен творчески и современно переписывал канон и ритуал молитвы. Неожиданно вспоминается не только блоковское «Девушка пела в церковном хоре», но и афроамериканские спиричуэле в церкви. «Хор» Pussy Riot имел другую, отличную от принятой в русском православии «традицию» петь в церкви. Короткие платья, вызвавшие настоящую обструкцию прокурора в суде, коллективный танец на амвоне, музыкальное панк-сопровождение не отменяли собственно молитву, с которой девушки обращались к Богородице с просьбой «прогнать Путина». Если рассматривать так, то стоит признать, что художники были совершенно искренни в суде, когда говорили, что не хотели оскорбить верующих, поскольку их выступление было также актом веры.
Словно в память Riot Grrrl российские девушки из Pussy Riot (и это также показывает фильм, сделанный Gogol’s Wives) наводили прицельный огонь коллективных городских выступлений прежде всего на российского президента и на срастание РПЦ, с Кремлем. Бунт, мыслящий себя в эстетических формах панка, подрывал властную нормативность изнутри, из повседневного осуществления властью карательных функций, густо замешанных на фатальном присутствии идеи смерти в деле государственного строительства: «Православие или смерть!» — кричат в фильме православные активисты возле храма Христа Спасителя, придавая известной уваровской триаде «православие — самодержавие — народность» статус похоронного марша. Похороны получаются веселыми, с огоньком: неоновые балаклавы, разноцветные платья и колготки Pussy Riot не только здорово украшают серость и унылое однообразие российской уличной жизни, но выглядят вызовом дефициту художественного вкуса в условиях засилья консервативно окрашенного эстетического чувства. Как отмечала «Нью-Йорк Таймс», стиль Pussy Riot — «коллективно замышленная фэшн-атака». Пестрый дресс-код и маскарадность балаклав запускали хрупкий вихрь карнавала на тяжелых и скучных в своем гламуре и брендовой вычурности столичных улицах имперской Москвы.
О масках стоит сказать отдельно. Протестующие феминистские художницы в масках известны еще со времен американских Guerilla Girls 161, в 1980-е годы осаждавших галереи и музеи современного искусства в Нью-Йорке с целью обратить внимание на ничтожно малое количество женщин-художников в мире арт-истеблишмента. Маски горилл и черные платья не только позволяли им выразить анонимный коллективный протест, но и вели прицельный огонь по сексизму и гламуризации общества, усилиями индустрии красоты требующих от женщины статуса секс-символов. Неоновые балаклавы Pussy Riot, цветовой генезис которых усматривался в альтернативных модных коллекциях Андрея Бартенева поздних 1980-х, также позволяли им действовать анонимно, но отсылали и к глобальной комике-культуре (вроде «Человека-паука»), и к самому широкому применению балаклав, которые носят танкисты, сноубордисты, пожарники, спецназ и др. Сочетание разноцветных платьев и балаклав в условиях традиционной российской нелюбви к ярким и пестрым цветам давало неповторимый эффект уличной яркости и эпатажной наступательности, которые в эстетическом плане задавали игровое и модное измерение уличному политическому протесту. Благодаря Pussy Riot Москва не только обретала свой феминистский язык и стиль, но и противопоставляла себя разодетым в дорогие бренды маскулинным секс-иконам. Неудивительно, что интернет моментально сделал киберактивных Pussy Riot своими селебретис.